Скажи, что любишь (СИ) - Дюжева Маргарита - Страница 2

Я жестом подзываю официанта и расплачиваюсь, а она все так же сидит как статуя. Спина прямая, подбородок трясется. Смотрит на меня с нескрываемой ненавистью.

— Ты мне потом еще спасибо скажешь, — я поднимаюсь из-за стола, вешаю маленькую сумочку на сгиб локтя, поправляю верх блузки.

— За что?

— За то, что спасла.

Я ухожу. Жду, что мне в спину прилетит кружка ну или хотя бы некрасивые слова, но позади тишина, и только нервное клацанье ноготков по экрану мобильника.

Пробуй, Олеся, пробуй. Раз делать не фиг.

На улице моросит дождь, и я бегу до машины, прикрыв голову сумочкой. Плюхаюсь на водительское, включаю дворники, чтобы разогнать капли с лобового стекла.

Надо ехать, но я складываю руки на руле, и утыкаюсь в них лбом.

Мне больно. Я больше не хочу. Понимаю, что от договорного брака было глупо ждать чего-то настоящего, но больше не могу.

Когда я выходила замуж за Кирилла Смолина, я была самой счастливой девочкой на свете, и грезила о том, как у нас все сложится. Любовь, крепкая семья, десять детей, собака и счастливая старость на морском побережье в окружении оравы озорных внуков.

Я тогда еще не догадывалась, что он мастер по перевоспитанию, и ему глубоко похер на фантазии глупых девочек.

Первыми сдохли наивность и вера в то, что мне достался прекрасный принц.

Потом сдалась надежда на то, что мне удастся его приручить, и что я та самая, ради которой он непременно изменится.

Дольше всех продержалась сука-любовь. Она и сейчас еще была жива. Потрепанная, обожжённая, уродливая, с рваными черными крыльями. Выглядывала из развороченной дыры в сердце и зловеще скалилась.

— Ненавижу, — обращаюсь неизвестно к кому и, хлопнув по рулю, выпрямляюсь.

Нахожу в закромах остатки гордости, отряхиваю с них пыль, смешанную с горьким пеплом. Несмотря на дождь, надеваю на глаза солнечные очки, на губы – равнодушную улыбку. Пусть видят, что у меня все зашибись, а то, что внутри руины – так это ерунда, мелочь, недостойная внимания.

Я еду в клинику на другом конце города. В самую простую, без приветливого администратора на ресепшн и кожаных диванов в коридорах. Мне даже не с первого раза удается ее найти среди дворов одинаковых многоэтажек.

Внутри убого. На стенах обшарпанная плитка, за плексигласовой перегородкой тучная дама в белом халате.

— Записаны? — громыхает она, едва видит меня на пороге.

— На два.

— Елена Иванова? — и дождавшись моего кивка, — Проходите к десятому кабинету.

Да. Здесь меня запомнят, как Елену Иванову. Так надо.

Я надеваю голубые бахилы и иду в указанном направлении. Врач уже ждет меня. Монотонно проводит осмотр, делает УЗИ на стареньком аппарате, выносит вердикт:

— Семь недель. Поздравляю.

Я закрываю глаза, снова едва справляясь с подкатывающей тошнотой. Все-таки две полоски не обманули, а я так надеялась, что тест окажется ложноположительным. Все тесты. Все тридцать гребаных штук, которые я сделала за эти выходные…пока муж отдыхал с губастой Олесей.

Внутри медленно расползается холод и отчаяние. Смолин ни за что не даст мне развод, если узнает о ребенке. Чертов собственник никогда не отпустит то, что считает своим.

Значит, он и не должен узнать. По крайней мере до тех пор, пока в наших паспортах не появятся штампы о разводе.

Глава 2

Дорога до дома отнимает остаток сил. Я не хочу туда, где для меня ничего нет и никогда не было. Ледяное кладбище надежд.

Небрежно бросаю ключи на тумбочку, разуваюсь и ухожу в ванную. Там, полностью раздевшись, выпрямляюсь перед большим зеркалом и придирчиво рассматриваю себя в поисках первых признаков.

Живот еще плоский, но через пару месяцев это изменится. Грудь? Сжимаю ладонями теплые полушария, приподнимаю, словно взвешивая их. Вроде увеличилась, но не настолько чтобы Смолин обратил на это внимание.

В остальном, я все та же нелюбимая жена.

Но все-таки что-то хорошее в этой жизни есть. Бережно кладу руку на живот, в котором зреет новая жизнь. Малыш еще совсем крошечный, но мне кажется, что я чувствую его шевеление, и губы сами растягиваются в улыбке.

Замираю, поймав свой взгляд в зеркале.

Я уже не помню, когда видела свое улыбающееся отражение. Мне его не хватало.

— Поздравляю, Свет, — кладу руку на холодное стекло и подмигиваю самой себе, набираясь силы от своей собственной улыбки, — остальное ерунда. Прорвемся.

В приподнято-нервном настроении я провожу остаток дня. Даже позволяю себе пофантазировать о том, какого цвета будут стены в детской комнате, и какую коляску куплю. Это успокаивает, отвлекает, вытесняет из головы мысли о сочных губищах любовницы мужа. Конечно, в груди все равно постоянно екает и становится больно дышать, но я насильно заставляю себя думать о другом. О том, что действительно важно.

Потом наступает вечер. Кирилл привычно задерживается, а я не звоню ему, чтобы узнать, где он. Может, действительно работает, а может утешает свою губошлепку. Это его дело. С моей стороны больше никаких звонков не будет.

Я даже малодушно надеюсь, что сегодня он придет поздно, и мне удастся заснуть до его появления. Очередные несбыточные мечты…

Когда стрелка подваливает к девяти часам, двор озаряется светом фар, и из мрака выступают очертания черной хищной машины.

Приехал.

Остатки измученной улыбки сползают с моих губ, уступая место холоду. В последнее время рядом с ним мне постоянно холодно. И чем он ближе, тем сильнее идет озноб по коже.

Пока муж заводит машину в гараж, я по привычке ставлю разогревать ужин, хотя он, наверняка, где-нибудь поел, в компании с очередной девкой.

Нервничаю. Пока есть пару минут до его появления бегу в ванную и проверяю, не остались где-нибудь упаковки от тестов, или сами тесты. Все чисто, следов преступления не осталось. Можно выдохнуть.

Из прихожей доносится щелчок замка, но я не иду встречать. Не хочу, не могу и не буду. Поэтому остаюсь в кухне и уперевшись ладонями в подоконник смотрю на темное небо, покрытое рябью серых туч. На завтра снова обещали дождь.

Я слышу уверенные шаги и морщусь. Он сразу идет ко мне, а не наверх, и это плохо, потому что будет очередной разговор, после которого еще больше захочется сдохнуть.

— Света, — зовет, и в голосе звучат привычные требовательные ноты.

Я оборачиваюсь. Приваливаюсь задом к подоконнику, опираюсь руками позади себя и молча смотрю на мрачного мужа. Скольжу взглядом, подмечая привычные детали.

Он очень интересный мужчина, импозантный…

Блин, да кого я обманываю? Интересный? Импозантный? Охрененный!

Той породы, от которой у всех самок в радиусе километра размякают мозги, мокнут трусы и начинается обильное слюноотделение. У меня так точно все потекло и размякло, когда я в первый раз его увидела. Смотрела на него, едва дыша от благоговения и затаенного восторга, и не могла поверить, что он будет моим.

Высокий, статный. Не перекаченный, как медведь, а по-кошачьи гибкий и поджарый. В каждом жесте – снисхождение, в каждом взгляде – уверенность в своих силах. Волосы темные как смоль, а глаза светло-голубые. В них можно утонуть…И хрен выплываешь.

— Что сегодня было? — спрашивает он, как ни в чем не бывало расстегивая манжеты на пиджаке. Взгляд прямой, пробивает навылет. В нем нет ни вины, ни сомнений.

Равнодушное чудовище.

Я тоже научилась быть такой, поэтому ровно парирую:

— Очередное нарушение твоих клятв и обязательств.

Недовольно хмурится. Смолину не нравится, когда я показываю зубы, и еще больше не нравится, когда в чем-то уличают и тыкают носом в дерьмо.

— Ты обещал, что меня больше не коснется…все это. А в итоге твоя губастая Барби сама нашла меня, приперлась и показывала очень интересные фильмы с твоим участием.

Он все-таки отводит взгляд. Понимает, что это косяк. Обещание действительно было, и он его не сдержал.

— Олеся больше тебя не побеспокоит.