В плену прошлого (СИ) - Семакова Татьяна - Страница 3

Валя удивленно приподнимает брови, я смущенно пожимаю плечами, не понимая, от чего так разнервничалась, но звуки шагов из приемной точно по вискам бьют. Тяжелая поступь, глухие уверенные шаги, которые прекращаются, когда мужчина оказывается в дверном проеме в кабинет Невзгодова.

Я замираю, пристально наблюдая за реакцией Валентина. За тем, как его серые глаза наливаются свинцом, приобретая характерный серебряный отлив. Как меняется его лицо, становясь похожим на маску. Как напрягаются его мышцы, натягивая ткань рубашки на бицепсах. И чувствую до боли во всем теле знакомый запах, которым постепенно наполняется комната.

— Я бы хотел нанять тебя, — слышу и голос вошедшего.

Поднос гуляет в моих руках. Ложечка предательски позвякивает, выдавая мое состояние с головой. А я все стою спиной к вошедшему, надеясь, что у меня галлюцинации. Что все происходящее лишь игра разума. Что я спятила. Что после той аварии я так и не пришла в себя в больнице. Что в коме, в аду, черт! Где угодно, только не здесь и не сейчас.

— Вы уже занимаетесь этим делом. Я хочу помочь.

— Помочь? — едва шевелю губами и медленно разворачиваюсь. — Помочь? — переспрашиваю, сцепившись с ним взглядом.

— Именно так, — поступает сухой ответ, после которого я нервно хихикаю и перевожу взгляд на Валентина.

Пусть он сам решит, нужна ли нам такая помощь. Во мне же борются желания запустить в наглого Смолина подносом, наорать на него и, как это не печально, броситься ему на шею.

— Я слушаю, — скупо отвечает Невзгодов, руководствуясь, полагаю, исключительно логикой, и кивком указывает на гостевое кресло напротив своего стола.

Глава 2

Я любила его всю свою сознательную жизнь, с самого детства. Лучший друг старшего брата, восемь лет разницы. Пропасть. Но такая манящая… знала бы я, что однажды шагну, а там ничего, кроме темноты и щемящей пустоты, сбежала бы гораздо раньше. Брат пытался предупредить, но я была слишком влюблена. Одного предостережения оказалось недостаточно.

Происходящее все еще кажется нереальным. Я стою с идиотским подносом в руках, Смолин устраивается в кресле в разнузданной позе, уголки Валиных губ дергаются в усмешке, которую он быстро прячет.

— Итак, — незамысловато начинает разговор хозяин кабинета.

— Я хочу знать, как погиб Андрей, — говорит Смолин абсолютную чушь, и я делаю свой выбор — агрессия. Презрительно фыркаю, шваркая подносом об стол.

— Любопытная формулировка, — Валя деловито откидывается на спинку стула. — Пояснишь?

— Из реки выловили кого-то другого, это очевидно, — с ленцой вещает Смолин. — А вот в то, что мой друг кинул меня на непомерную тогда сумму и просто свинтил — в это верить я отказываюсь. Единственное логичное объяснение — он просчитался. Доверился не тому, его убили, наверняка исподтишка. Тело надежно спрятали. Не знаю его мотивов, не знаю конечной цели. За три месяца до его смерти я был слишком занят тем, что ублажал его младшую сестренку, которую он мне навязал. Отсюда вывод, что его плану примерно столько же.

— Какая же ты сволочь, Смолин, — проговариваю с отвращением. — Навязал?

— Я приехал сюда не мелодраму разводить, — одергивает меня, не поворачивая головы. — Было и было, проехали.

— И зачем же ты приехал? Спустя шесть лет. Зачем? — выплевываю горечь обиды в вопросах.

— Затем, что лезешь ты, — рычит, резко повернув голову. — Я — смирился. Но ты! Ты то и дело приезжаешь, суешь свой нос во все щели, пристаешь с вопросами к тем, к кому даже подходить опасно!

— Ой, так ты за меня переживаешь? Вот это да! — ахаю саркастично.

Смолин зло смотрит мне в глаза и скрипит зубами, справляясь с гневом.

— Жалко убогую, — кривит свои красивые, немного пухлые губы, в усмешке. — Пора уже замуж, детей одного за другим рожать, а ты все в детектива играешь.

— Детей? — шиплю сквозь зубы. Трясти начинает от этой жестокой ремарки. Срываюсь и резко бью по кофейной чашке, отправляя ее в последний путь прямо в грудь Смолина. — Ты не сволочь, — расхожусь, тыкая в него указательным пальцем, — ты последняя мразь!

— Еще раз позволишь себе что-то подобное, — произносит медленно, смахивая с себя чашку, которая на удивление остается целой даже после приземления на пол, — я сам тебе шею сверну.

— А давай сейчас? — склоняюсь прямо к его лицу, уперевшись в подлокотник обеими руками. — М?

— Не выводи меня, — предупреждает, метая взглядом молнии.

Завораживающее зрелище, если честно. Будто шторм над еще секунду назад безмятежной гладью чистейшего горного озера.

Улыбаюсь, испытывая удовольствие от того, с какой легкостью удалось вывести его из себя.

— Хватит, — прерывает перепалку Валя. Отвлекаюсь на него, теряя преимущество. Когда вновь смотрю в глаза Смолина, вижу лишь равнодушие. Распрямляюсь, и Валя диктует правила на правах самого беспристрастного: — Присядь, пожалуйста. С этого ракурса мы еще не копали.

— Ваши раскопки — игра в песочнице, — пренебрежительно бросает Костя, а меня накрывает воспоминаниями из детства.

— Эй, в чем дело? — тихонько протягивает Костик, присаживаясь рядом со мной на корточки.

— Меньше лопаткой надо размахивать, — ворчит брат как сварливый старый дед.

Ему четырнадцать и мама опять заставила его присматривать за мной во дворе. Чувствую на своем лице его руку, он пытается неумело стереть с моего мокрого от слез личика прилипшие песчинки.

— Да твою мать… — ругается, присовокупляя еще несколько крепких словечек, думая, наверное, что выглядит от этого круче. В моих полных обожания глазах — несомненно. Всегда.

— Подожди ты, — бубнит Костя, а через пару мгновений моего лица касается ткань. — Не реви, Вик, ну не реви ты… — старательно смахивает песок своей футболкой.

— Что случилось?! — кричит мама в окно, услышав мои горькие рыдания. — Андрей! Я же попросила! Неужели так сложно посмотреть за сестрой?!

— Я смотрел!

— Теть Тонь, нормально! — кричит Костя зычно, а следом шепчет мне: — Скажи, что все хорошо. А то вас обоих загонят домой и никакого тебе замка.

— Все хорошо! — повторяю, глотая слезы, но тщательно проговаривая букву «р», которую наконец-то научилась говорить. — Замок? — переспрашиваю у Кости восторженно и тихо.

— Если спокойно посидишь на лавке, пока мы подтягиваемся, — ловко договаривается Костя.

Часто моргаю, открывая глазки. Вижу его лукавую улыбку. Тяну руки к лицу в намерении потереть глаза как следует, но он успевает перехватить их и смахнуть песчинки.

В груди больно. Сердце сморщивается в уродливой бесформенный комок. Я точно снова там, под родными окнами, в простеньком сарафане, который сшила мне мама. С песком в глазах и под ногтями.

Больше никого нет. Ни заботливых родителей, разрывающихся между работой, домашними хлопотами и детьми, ни вредного Андрюшки, не раз доказывающего свою непомерную братскую любовь, ни добродушного Костика со смеющимся взглядом, сдувающего с меня пылинки. Никого не осталось.

Возвращаюсь в настоящее и понимаю, что мужчины уже какое-то время молча смотрят на меня. И что на моих щеках по влажной дорожке от слез.

— Итак, — копирую Валю, проведя ладонями по лицу. — Ты считаешь, я плакала над закрытым гробом с чужим человеком. Ты проверял?

— Нет, — глухо отзывается Костя. — Не было тех возможностей, что есть сейчас, чтобы сделать все по-тихому, а трубить во всеуслышание и добиваться экспертизы было опасно.

— Почему?

— Мне хочется думать, что он не подставил бы меня. Но я не исключаю вероятности. Я считал его другом, платить той же монетой — не в моем характере.

— Взаимность вообще не твое, — хмыкаю, не сдержавшись, но сразу же перевожу тему: — Почему не проверил, прежде чем приехать?

— А ты бы поверила? — усмехается. — Нет смысла выполнять одну и ту же работу дважды. К тому же, есть риск привлечь лишнее внимание.