Возлюбленный враг (СИ) - Грез Регина - Страница 37

Мог бы и сам взять, в конце-то концов, чего раскомандовался. Но я послушно принесла ему ремень и Отто приложил металлическую вещицу к раздувающейся щеке.

— Теперь лучше гораздо… Можешь снова ложиться, надо же тебе отдыхать, завтра будешь как сонная муха.

— Не твоя забота!

— Может быть, и моя… Ася… Я кое-что придумал. Вальтер уважает семью и точно от тебя отстанет, если мы можем сказать, что ты… мы...

Он замялся и даже голову опустил, так ему нелегко было говорить о своей задумке.

— Ладно, выкладывай свою великую идею… рассмотрим.

— Ася, ты должна стать моей невестой! Это самый лучший способ держать его на расстоянии. Мы скажем, что… что между нами возникло чувство, и мы хотим быть вместе. Мы просто так скажем, ты же сможешь мне подыграть? Совсем немного. Ты все правильно делаешь, приличная девушка должна вести себя скромно и с достоинством, никто же не просит тебя вешаться мне на шею и улыбаться. Я сам ему все объясню.

Не знала, что ответить, настолько это предложение было неожиданным и странным. Я просто молча смотрела на него, а он продолжал:

— Ты ведь хочешь спокойно дожить до августа, осталось полтора месяца, все это время мы будем считаться… ну, как жених и невеста, такое ведь бывает даже на войне, почему нет… И даже хорошо, что мы не торопимся, надо лучше друг друга узнать, скажем, что поженимся в августе.

— Грау, хватит чудить!

— Я говорю совершенно серьезно, я хочу тебе помочь, и я долго думал, как это сделать. А еще я завтра постараюсь в городе выяснить про твоего поляка, хоть какие-то сведения о нем в комендатуре.

— Послушай, мне даже не так нужен Стефан, как его книга. Он подробно объяснил, как и что прочесть, чтобы вернуться в свое время. Там между страниц есть тонкий серебряный диск - артефакт из раскопанного могильника, словно рамочка, надо написать внутри свое имя и год, найти определенный текст в книге, там по-латыни написано и… Все должно получиться! Я заберу вас с собой - тебя и Франца, мы справимся.

— Я не уверен, что хочу попасть в твое будущее.

— Собираешься здесь умереть снова, да?

— Я попытаюсь выжить.

— Грау, что ты задумал? Нет, чушь какая-то! Ты все еще хочешь победить? Опомнись, человек…

— Я хочу быть там, где я есть, тем, кто я есть. Это моя страна, моя земля и я должен ее защищать. Даже ценой своей жизни.

— Отто, в данном случае такой патриотизм не уместен. Вашим солдатам лучше бы сдаться у стен Берлина, сохранить жизни и строить новую Германию. Пусть на руинах, но уже новую, с другими ценностями, с мечтой о мире.

— Под вашим алым парусом? - ухмыльнулся он. - Но сперва ваш концлагерь надо пройти? Вашу фабрику смерти на Колыме?

— Не обязательно... Может, этим мы и отличаемся от вас. Мы не хотим навязать свое мнение силой оружия, мы «никому не хотим ставить ногу на грудь», мы просто желаем мира вокруг нас. И насчет Колымы ты преувеличил, кажется, больше всего горя русские принесли именно русским... эм... то есть советским, а не пленным врагам, для вас-то у нас всегда была миска супа. Ну, может, чересчур крепко посоленная... Я не знаю нюансов. Я так мало знаю, прости.

Порой ему все же удавалось поколебать мою уверенность. Надо же, и про Колыму он что-то слышал. Вот опять пренебрежительно улыбается.

— Все так поначалу говорят, приходя на чужую землю. Ася, до чего ты наивна!

— Зато некоторые молча убивают и грабят: «А перед нами все цветет, за нами все горит, не надо думать, с нами тот, кто все за нас решит, веселые иль хмурые вернемся по домам, невесты белокурые наградой будут нам...» Отто, я не буду притворятся твоей невестой, это неправильно по многим причинам. Сам посуди, Вальтер сразу же сообщит твоему отцу, и Генрих Вильгельм Грау будет весьма недоволен.

— Обычное его состояние, если дело касается меня. Я не вижу тут сложностей. Ты эмигрировала из Союза, ты - русская княжна…

— Вранье! Я такая же княжна, как ты свинопас.

Грау немного помедлил, а потом, вздохнув, ответил, что это все предрассудки, но отцу лучше сообщить, что я потомственная княжна в сложной жизненной ситуации. Старшему Грау придется смириться и все такое прочее.

Мне на память невольно пришел роман Альберта Лиханова «Непрощенная» о русской девушке, которую взял в жены немецкий солдат, охранявший пленных рабочих в концлагере. Но наши ситуации даже сравнивать невозможно, девчушке из книги едва ли исполнилось шестнадцать - почти ребенок, она была измученная и голодная, за нее просто все решили. Кто бы мог ее осудить - уж точно не я.

А саму себя Алена всю оставшуюся долгую жизнь корила за то, что была женой агрессора. Книга грустная, что там говорить, девушка оказалась в Германии, родила ребенка, а потом ее дочку забрали новые немецкие родственники, после поражения Рейха Алену отправили обратно в Советский Союз. Она никогда больше не видела свою дочь и умерла в одиночестве.

— Нет, Отто, и думать забудь о своем жениховстве, даже шуточном - вариант не про нас. Мы все же враги. Хоть и возлюбленные, ты забыл? Спасибо за предложение, конечно, но сам понимаешь…

Я смотрела на него в полумраке и видела, как он часто-часто моргает и морщит лоб, словно стараясь меня в самом деле понять.

— Скажи правду, ты действительно меня ненавидишь?

Теперь уже пришел мой черед серьезно задуматься, я быстренько проанализировала свои ощущения и постаралась их как можно правильнее описать. Но продолжила разговор вопросом:

— Как ты относишься к евреям?

— Да, никак… это здесь при чем? - с брезгливыми интонациями в голосе удивился он.

— Скажи, ты мог бы помогать еврейской девушке, предположим, прятаться от преследования, защитил бы ее в случае нападения?

— Что за ерунда?

— Ответь!

— Хорошо, мне евреи не нравятся, но я понял к чему ты клонишь, хорошо, я не считаю, что их поголовно нужно уничтожать. Ладно… пусть убираются куда-нибудь подальше и живут сами по себе, чтобы не попадаться нам на глаза. Вот и все! Это же просто, Ася… Но при чем тут евреи… я же тебя спросил...

— Ты позволил бы еврейской девушке перевязывать тебе сейчас руки?

— Нет, конечно! - фыркнул он.

— А почему? Самому же неудобно, допустим, она была бы здесь прислугой…

— Это невозможно.

— Я сказала, допустим! Не перебивай… Ты позволил бы еврейке, молоденькой и симпатичной к тебе прикоснуться, по голове погладить, пожать руку. Тебе бы захотелось поцеловать хорошенькую еврейскую девушку?

— Какой-то бред! Среди них не может быть хорошеньких! Фу-у... Уж точно не для меня. Подожди… подожди… стой, ты что хочешь мне сказать… нет, этого не может быть. Ася… я для тебя такой же прокаженный? Такой же «недочеловек», как для меня еврей? Ася, за что?

Я устало прикрыла глаза и выдохнула:

— Ты носишь форму тех, кто заживо сжигал детей, пытал и расстреливал. Ты, может, никого и не убивал еще, но уже помечен злом под германской свастикой. И мне сложно испытывать к тебе какие-то добрые чувства, потому что ты по-прежнему разделяешь их взгляды и убеждения, делишь людей на годных и негодных только из-за национальности и цвета кожи.

Да, тебя таким сделали, таким воспитали… Если человек рожден дикарем в джунглях и все его племя молится крокодилу, то вряд ли этот человек сам по себе станет христианином или буддистом. Но ты же не в диком лесу обитал, ведь есть же у вас Гейне, Гете, Шиллер, Ремарк… ведь есть же другие… Даже вашего дорогого Ницше вы безбожно переврали, подстроив его учение под свои нужды. Любое учение можно толковать как заблагорассудится. Библия, вроде, одна, но существует несколько направлений христианства и каждое считает себя истинным, желая уничтожить другие.

— Так как же отличить правду? - сдавленно прошептал он.

— Правда должна быть с кулаками, но лишь для собственной защиты. Правда никогда не ударит первой, не унизит другого, не станет навязываться и заставлять верить в себя ценой крови и слез. Вот мое мнение и мое представление о правде. Правда в любви и сочувствии, если хочешь. В умении поставить себя на место другого. Поступать с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой.