Закон контролера - Силлов Дмитрий Олегович "sillov" - Страница 27

Когда видишь весь процесс в четыре глаза – свои и разведчика, – контролировать свои действия получается проще, нужно только приноровиться. А вот управление чужим телом с непривычки оказалось делом непростым: нужно было одновременно с этим самым управлением подавлять волю разведчика, что само по себе было довольно сложно, несмотря на то что он был избит и измотан до крайности.

Но я справился, хотя при этом разведчик пару раз чуть не упал – шатало его изрядно. Тем не менее он все же вытащил из-за голенища сапога капитана так называемую финку НКВД, перерезал ремни, которыми я был привязан к стулу, отомкнул мои наручники и, пока я разминал руки и ноги, стоял столбом. Правда, при этом его слегка потрясывало от нервного напряжения: нелегко психике человека, закаленного в боях, пребывать под давлением чужой воли.

Признаться, и я был далеко не в лучшей форме – перед глазами уже плясали красные пятна от нервного перенапряжения. Но я понимал: если я сейчас «отпущу» разведчика, он, скорее всего, бросится на меня, врага лютого, гипнотизера проклятого, который его разум в плен взял… Потому я для начала лишь слегка отпустил тяжелую черную плиту, давящую на психику разведчика, и негромко сказал:

– Слушай внимательно. За нападение на офицера КГБ и тебя, и меня если не расстреляют, то отправят за решетку до конца столетия. Но, скорее всего, расстреляют. Слышишь меня? Понимаешь?

Разведчик хоть и смотрел на меня волком, но худо-бедно соображал уже сам, хотя его двигательные центры я пока на всякий случай держал под контролем – потихоньку начал разбираться в условных рычагах и кнопках сложного механизма, содержащегося в человеческой голове.

Разведчик с трудом кивнул.

– Хорошо, – сказал я. – Короче, слушай. Я тебя в это втравил, я тебя отсюда и вытащу, если ерепениться не будешь. Но в благородство играть не буду. Выбираемся отсюда, а дальше сам решишь, что делать. Договорились?

Разведчик кивнул вторично, правда, после небольшой паузы. Я видел, что он сейчас колеблется между двумя решениями: попробовать меня нейтрализовать и сдать кагэбэшникам с надеждой на помилование либо довериться мне. За первое я его не виню, нормальная мысль для человека своего времени. И если она перевесит, я просто оставлю его здесь без зазрения совести – я, конечно, мужик благородный, но не идиот, чтоб таскать за собой биологическую мину, мечтающую меня уничтожить.

Но перевесила вторая мысль. Разведчик многое видел за свою жизнь и в отличие от многих других людей научился думать своими мозгами. Редкая способность, кстати, в любые времена, ибо большинство людей предпочитает, чтобы кто-то думал за них.

Во всяком случае, пока я снимал с капитана униформу и переодевался, разведчик присел на стул и просто отдыхал, не делая попыток меня прищучить. И на том спасибо.

Я понимал, что в моем состоянии уже не смогу «держать» как следует даже одного человека, полного сил и энергии, не говоря уж о группе людей. Потому была необходима маскировка – чем я сейчас, собственно, и занимался.

В Зоне зачастую обновить шмот и снарягу можно только одним способом: сняв их с убитого либо вырубленного противника. Можно, конечно, это все и у торговцев купить втридорога, если денег девать некуда, но это выбор для богатых. Простым сталкерам трофеи привычнее, чем дорогие покупки. Исходя из чего я, без ложной скромности, профессионально научился снимать шмот с вражьих бесчувственных тел и как можно быстрее натягивать его на себя. Ибо если промедлить, то тебя в процессе переодевания штанов может подстрелить любая «отмычка», только что чудом перебравшаяся через кордон.

В общем, стащить с капитана портупею, гимнастерку, брюки-галифе и сапоги заняло у меня пару минут. Скинуть фашистский шмот и натянуть на себя трофейный советский – столько же, с учетом варварской подгонки по моей фигуре. Капитан был силен, жилист, но в плечах поуже меня, потому пришлось кое-где распороть швы на гимнастерке его финкой. Как-то такое ощущение, что в середине прошлого века народ был в своей массе слегка помельче – фашист, с которого я форму снял, тоже щупловат оказался. Мутации, что ли, какие за полвека произошли с нашим поколением, что мы покрепче предков оказались?

В общем, я переодел капитана в фашистский шмот и переоделся сам. Если приглядеться, видно, конечно, что швы на плечах слегка распороты, но в случае чего я надеялся на свои способности псионика – в целом картина соответствует шаблонам в головах местных силовиков, а детали «подмажем» пси-воздействием. Во всяком случае, я очень надеялся, что получится, потому что чувствовал себя очень хреново – непрекращающаяся череда забойных приключений без отдыха и жратвы, помноженные на нехилое нервное напряжение, выбьют из колеи кого угодно.

– Короче, так, – сказал я разведчику, полностью отпуская контроль над его телом.

И озвучил план.

Тот усмехнулся разбитым ртом.

– Хрен знает, кто ты и на кой тебе оно надо, но это самоубийство. Мы в здании регионального отделения конторы. Тут тебя в твоей порезанной гимнастерке любой опер выкупит за две секунды, а оперов тут много.

– Ну, это мы посмотрим, кто там кого выкупит, – сказал я, проверяя, дослан ли патрон в «макарове», который я забрал у бесчувственного капитана. – Других вариантов все равно нет. Ну ты как, идешь или остаешься?

– Иду, – сказал разведчик, вставая со стула. Его качнуло в сторону, но он удержался на ногах и добавил: – Надеюсь, что дойду.

И, сложив руки за спиной, направился к двери. Я, немного задержавшись напоследок, пошел следом, держа пистолет направленным в поясницу разведчика.

В коридоре возле двери стоял давешний амбал, но я был готов к этому, вломившись в его мозг как грабитель в банк, вырубив ментальным ударом охрану – в данном случае отключив логику. Если б у двери стоял волчара хоть наполовину такой же устойчивый к пси-воздействию, как разведчик, сейчас бы тот волчара уже тащил из кобуры табельное оружие – а мне в силу крайней измотанности организма пришлось бы тупо стрелять в советского сотрудника КГБ, чего мне ну прям очень не хотелось. Свой же, как-никак. Тот случай, когда тебя хотят убить, а ты в силу своих моральных заскоков, конечно, обороняешься, но при этом тебе крайне неудобно. Типа, «извините, пожалуйста, за простреленные колено и локоть, мне искренне жаль, что так получилось».

К счастью, амбал был туповат. Типичный хороший исполнитель, надежный и безынициативный, как автомат Калашникова. Нажал на спуск – стреляет, не нажал – отдыхает. В мозгу у него был несложный набор навыков, хорошо отработанных и вполне достаточных для его должности, не требующей способностей к руководству. Потому для меня оказалось не сложно показать ему то, что он ожидал увидеть, когда открылась дверь кабинета, больше напоминающего пыточную. А именно – бесстрастно-деревянное лицо его начальника над знакомой униформой.

– Короче, старшина, – сказал я. – Слушай приказ. Кабинет закрыть, никого не впускать до моего особого распоряжения.

– А что с задержанным? – несколько обескураженно спросил старшина, вероятно, удивившись необычному приказу.

– Задержанного я сам отконвоирую. А фашист пока пусть в кабинете посидит, подумает о своем будущем. Вопросы?

Старшина мельком кинул взгляд внутрь кабинета, где переодетый в фашистский мундир капитан сидел прикованным к стулу с комком из носков во рту вместо кляпа – причем для надежности этот комок я надежно зафиксировал у него на затылке обрывком ремня. Задохнется от вони, которую вобрали в себя те носки, ношенные сначала фашистом, потом мной, – туда ему и дорога. Выживет – пусть его коллеги разбираются, откуда у него рация, замаскированная под сигаретную пачку, которую я предусмотрительно поставил на середину стола. Понятное дело, что образ тела, сидящего на стуле, я тщательно замаскировал в голове старшины под себя.

– Вопросы, старшина? – с нажимом повторил я.

– Никак нет! – рявкнул амбал, захлопывая дверь спецкабинета и доставая связку ключей.

– Выполнять, – бросил я через плечо и, ткнув разведчика пистолетом в позвоночник, направился вдоль по коридору.