Мы, Мигель Мартинес. Накануне (СИ) - Тарханов Влад - Страница 48

Вскоре семья Жегиных переезжает в Москву. И тут молодому человеку выпадает джек-пот. Его личностью заинтересовался Павел Михайлович Третьяков, тот самый, который Третьяковская галерея. Шехтель начинает работать в мастерской известного архитектора Александра Степановича Каминского. Он начинает учебу в архитектурном отделении Московского училища живописи, ваяния и зодчества на курсе у известного архитектора Дмитрия Николаевича Чичагова, впрочем, вскоре оттуда был отчислен за постоянные пропуски занятий. Его однокурсником был Левитан, там он сдружился с Николаем Чеховым, позже познакомился и с его младшим братом, Антоном. И это знакомство переросло в крепкую дружбу.

В девяностых Федор Осипович приобрел известность как архитектор, по его проекту строилось множество зданий, и не только в старой столице. В том числе особняки самых богатых представителей купечества, Второвы, Рябушинские, Морозовы заказывали у архитектора проекты своих домов. Для своей семьи он тоже построил несколько зданий, третье, последнее расположилось на небольшом участке на Большой Садовой и строительство завершилось в 1910 году. Будучи ярким представителем направления модерна, этот дом архитектор выполнил в стиле неоклассицизма. Его Особенностью стал принцип асимметрии, воплощенный с весьма скромным изяществом. Этот стиль не был характерен для архитектуры прошлого века, но стал доминирующим в зданиях десятых годов века двадцатого, время расцвета стиля модерн. Само строительство завершилось за рекордные три месяца: Шехтель умел строить не только красиво и качественно, но и быстро. В этом доме его семья прожила восемь лет, пока само здание не было конфисковано новой властью. Надо сказать, что большевикам творчество ведущего московского архитектора не пришлось по душе. Шехтель пытался что-то предложить, он участвовал в конкурсах по проекту Мавзолея В. И. Ленина, создал проект памятника тридцати бакинским комиссарам, однако нашел он себя на другом поприще. Ему предложили должность профессора во ВХУТЕМАС[2]е, от которой он не мог отказаться, ибо семья осталась без средств к существованию. При этом некоторые его проекты все-таки нашли свое воплощение, например, архитектурное решение памятника А. Н. Островскому. Умер он от рака, в бедности, получая небольшую пенсию в двадцать шестом году.

В его доме на Большой Садовой до нашего вселения жил краском Роберт Петрович Эйдеман, левый эсер, который в восемнадцатом примкнул к большевикам, известность получил во время Гражданской войны, участвовал в боях против Колчака, Деникина, Врангеля. Был одним из руководителей борьбы с бандитизмом в Советской Украине. Стал заместителем командующего Вооруженными силами Украины и Крыма. Прославился жестокими действиями, захватом и расстрелом заложников, массовыми казнями непокорных. Прошел обучение в Германии, в тридцатых его выдвинули на должность члена Реввоенсовета республики, вскоре назначили председателем Центрального совета Осоавиахима. В ЭТОМ варианте истории бунта Нахаева[3] не случилось: хорошо сработала НКВД под руководством Кирова, но внимание к своей деятельности Эйдеман привлёк. Правда, подозрения к его причастности к заговору Гамарника не подтвердились, но, привлеченный к проверке Осоавиахима Мехлис выдал такое заключение, что Роберта Петровича надо было бы к стенке поставить (на чем Лев Захарович и настаивал). Сталин поступил по-другому, отправив Эйдемана в Западную Сибирь, на должность военкома небольшого и крайне негустонаселенного района. Такое резкое снижение в должности всё-таки было лучше расстрела. А Осовиахимомстал Павел Прокофьевич Кобелев, участник Империалистической и Гражданской войн.

Для нашей небольшой конторы этот особняк более чем подошёл. На сегодня моё внимание более всего привлекал Ливийский проект. Генералу Миллеру удалось договориться через Лигу Наций с Италией, которая согласилась на создание русского анклава в районе Бенгази, к которому отошел контроль и над участком пустыни, где располагались нефтеносные участки, о которых пока что никто не знал. На сегодня туда переселилось восемнадцать тысяч белоэмигрантов, среди которых значительную часть составляли ветераны прошедших войн. Подросшая в эмиграции молодежь стала мясом новой русской армии, костяком которой были закаленные ветераны, в том числе переселилось более трех тысяч казачьих семей. А уж станичники для борьбы с бедуинами подходили как никто другой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Дело в том, что война с повстанцами в Киренаике для итальянцев складывалась неважно, особенно после того, как потерпел крушение танкер «Фиоре», который вел горюче-смазочные материалы для оккупационного корпуса макаронников. То, что эта крупнейшая в Средиземном море катастрофа была рукотворной мало кто сомневался. Вот только доказательств никаких не было — люди Артузова провели эту операцию филигранно. Итальянцы, чья мобильность зависела от моторизованных частей (а концерн Фиат разработал и выпускал довольно неплохую военную технику, рассчитанную именно на работу в условиях пустыни) сразу же почувствовали себя скованными и удары кочевников стали для них весьма неприятными. В этих условиях создание русского анклава должно было стать отвлекающим фактором, итальянцы рассчитывали, что это отвлечет бедуинов на новых оккупантов. Для Лиги Наций появление такого микрогосударства тоже было выгодно — теперь можно было владельцев нансеновских паспортов, которые создавали напряжение на рынках труда в европейских странах (особенно на фоне экономического кризиса) на законных основаниях переселить к черту на кулички. Окончательно макаронников подкупили возможностью льготных поставок нефти, для чего СССР начал строительство двух новых танкеров, способных проходить Босфор.

Я как раз заканчивал работать с материалами по Бенгази, когда ко мне постучали, дверь кабинета открылась и ко мне вошла очень красивая девушка, которая произнесла:

— Добрый день, товарищ Кольцов! Я принесла вам фантастический рассказ в ваш журнал, но мне хотелось бы узнать ваше мнение.

— Присаживайтесь, одну минуту и я займусь вами… э…

— Ариадна. Ариадна Григорьевна Давиденко.

— Прекрасно. Одну минуту.

Я быстро закончил мысль, которая возникла у меня по поводу проработанных документов. Надо будет ее потом обкатать вместе с ребятами. Иногда мы устраивали мозговые штурмы, выкладывая и критикуя самые различные идеи, порой даже бредовые. Но зерно рациональное из таких штурмов все-таки вырастало. И пока заканчивал записи, присматривался к девушке, которой на вид было лет восемнадцать, не более того. Красивые волнистые русые волосы заплетены в простую косу, глубоко посаженные выразительные серо-голубые глаза (они чуть меняли свой цвет в зависимости от освещения), прямой нос, чувствительные тонкие губы — очень милое личико, стройная фигурка, небольшой рост, очень стремительные движения, но при этом очень уверенная в себе особа, несмотря на возраст. Интересно!

(Ариадна Григорьевна Давиденко)

Я сложил документы в папку и закрыл ее в сейф. После чего взял рассказ на трех листах и стал вычитывать его. Это было неплохо, немного наивно, немного сумбурно, но идея присутствовала, как и ее реализация, причем в довольно малой форме, что особенно ценно. Написать бездарный роман — довольно просто. Написать небольшой рассказ, который по содержанию будет равен роману — очень и очень сложно. Не зря многие считают гений Чехова, который и писал в малых форматах выше, нежели таланты Толстого и даже Достоевского. И вот, если говорить кратко, то тут в рассказе было всё — завязка, интрига, несколько неожиданных поворотов сюжета и развязка, причём далеко не очевидная и не идеологически выверенная, скорее всё-таки психологически обоснованная. И тут мне в голову пришли одна весьма интересная мысль.

— Скажите, Ариадна, вы с пишущей машинкой знакомы?

— Я училась на курсах машинописи. — скромно потупив голову в пол, произнесла девушка.