Мы, Мигель Мартинес. Накануне (СИ) - Тарханов Влад - Страница 14

А вот и вопросы, которые хотела поднять эта делегация: первый и основной — конфликт между ними и финской «диаспорой» в СССР. Ну, тут всё было ясно, Иосиф Виссарионович считал, что страной должны управлять те, кто делал революцию изнутри, а не скрывался в комфортных условиях эмиграции. Правда, вместо Пёусти руководство страной следовало поручить доверить кому-то имеющему больший опыт, а еще не мешало бы будущие структуры власти укрепить хозяйственниками, которые себя хорошо показали на работе в Карельской АССР. Остальные вопросы не имели принципиального значения. К приему делегации вождь был готов.

[1] Практически все герои двух последних абзацов стали жертвами политических репрессий тридцать седьмого — тридцать девятого годов. И, в основном, были расстреляны.

Глава седьмая

Их только испортил квартирный вопрос

Глава седьмая

Их только испортил квартирный вопрос

Москва. Кремль. Кабинет Сталина

20 марта 1937 года

В кабинете вождя было неожиданно тихо. Это время он посвятил чтению. Надо сказать, что Иосиф Виссарионович читал много, причем не только специальную литературу, но и труды философов, да и художественная литература в списках запрошенного в библиотеке тоже присутствовала. В Кремлевской библиотеке было множество книг, которые Иосиф Виссарионович прорабатывал. Вообще то этот процесс скорее походил на работу редактора, ибо его карандаш оставлял пометки на полях. А еще самые интересные мысли вождь не стеснялся выписывать в отдельную тетрадь. Сегодня ему положили на стол рукопись произведения Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита». История получения этого опуса была весьма нестандартной: о том, что Булгаков пишет нечто необычное, слухи шли по Москве. И вождь проявил любопытство, тем более что запомнил фразу, написанную попаданцем Пятницыным о том, что это шедевр мирового значения. Сам Булгаков закончил первую версию романа, но не читал ее даже друзьям, только супруге. Когда они были в гостях, квартиру 44 в доме на Нащекинском переулке ⅗ посетили агенты Абакумова, которые нашли рукопись и аккуратно ее перефотографировали. Потом доверенный человек со снимков распечатал рукопись на машинке и так она попала на стол вождя.

Сказать, что книга ему не понравилась, Сталин не мог, но и признаться себе, что очень понравилась — тем более не мог. Она оставляла после себя какое-то двойственное ощущение. Что вызвало его раздражение — издевательство над советским строем, хотя, по зрелому размышлению, критика, даже столь ироничная, во многом была справедлива. И всё-таки, писатель, которого эта власть кормила не имел никакого морального права… или всё-таки имел? А что будет с этой властью, если давить любую критику, даже такую талантливую? Может быть, вызвать к себе? Поговорить? Указать на перегибы? Хм… Сомнительная идея. Сталин вспомнил, как он в тридцатом позвонил Булгакову, который просился уехать заграницу на лечение. Тогда он помог ему устроиться в МХАТ, а пьеса «Дни Турбиных» стала одним из его любимых театральных постановок. Сталин признался себе. Что талант Михаила Афанасьевича был чем-то ему симпатичен. Более того, он видел те гнилые процессы, которые происходили в союзе писателей, которая становилась все более похожа на льстиво-паразитическую организацию по поддержке бездарностей с правильной идеологической окраской. И именно поэтому поддерживал таких, как Булгаков…

А еще его немного покоробило слишком вольное отношение писателя к библейским темам. Ладно, когда какая-то никчемная фигурка высмеивала библию, не прочитав оттуда и пары строк, это еще куда ни шло, к таким вещам он относился с иронией, и как-то их терпел. Но вот такая интерпретации самой главной идеи Евангелия Иосифа Виссарионовича, как человека верующего, хотя и тайно, всё-таки коробила. Он понимал, что это неправильно, но что-то в этой версии библейских событий его и привораживало. Но как красиво всё связал в один узел! Ещё раз поразился таланту Михаила Афанасьевича. И что же с ним делать? Выпустить заграницу? Болезнь почек очень скоро сведет его в могилу… Но тогда его произведения будут опубликованы ТАМ, причём все, в том числе запрещённые. Ну и что? А если поступить еще мудрее? Выпустить его, пусть лечиться. И дописывает «Мастера и Маргариту». Отполирует. Уберет огрехи, они тут есть, и немалые. А мы в это время опубликуем ВСЕ его произведение, даже «Собачье сердце». Хай поднимется! Еще какой. А мы и понаблюдаем, кто и что говорить будет! Надо эту идею еще обдумать. А на завтра пригласить Ставского[1], посмотрим на эту идею с другой стороны. Дал указание Поскребышеву найти полчаса в своем расписании для заместителя Толстого и попросил принести чай.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В голове крутилась фраза из романа про квартирный вопрос. Когда секретарь вошел с подносом, на котором стоял малый набор кремлевской чайной церемонии (заварка, кипяток, колотый сахар, варенье и печенье),[2] Сталин попросил пригласить Михаила Кольцова на двадцать четвертое к себе на дачу (решил отложить этот разговор на выходной день).[3]

Вчера у вождя была делегация правительства Свободной Республики Финляндия, разговор получился более длинным, чем предполагалось. Надо сказать, что во время разговора Иосиф Виссарионович присматривался к Вейко Пёусти, которого местный товарищи хотели видеть во главе государства. В тоже время финская диаспора в СССР продвигала идею назначения главой правительства страны Кулерво Маннера, как самого заслуженного из партийных руководителей. Но противоречия между коммунистами в самой стране и представителями диаспоры, многие из которых работали в структурах Коминтерна, были не только по этому вопросу. Фактически, «русские финны» хотели оттереть от рулей власти «финских финнов». Только-то и всего. И их совершенно не волновало то, кто именно добился победы во Второй Гражданской войны в Суоми. «Мы пахали!» — это был их лозунг. А кто получил результат? Для Сталина было неприемлемым, чтобы именно «русские финны» начинали крутить страной, из которых их в своё время выбили. Во-первых, они начали бы сводить старые счеты, в первую очередь не с белыми, а со своими товарищами по партии, которых они обвиняли в своих поражениях. Слишком хорошо вождь знал эту камарилью. Правда, среди них было определённое число товарищей, которые хорошо показали себя именно как хозяйственники, особенно на практике в Карельской АССР. Но это не были лидеры, поэтому делать на них ставку тоже смысла не имело. К концу разговора Иосиф Виссарионович понял, что товарищ Вейко вызывает у него симпатию: и своей убежденностью, и своей верой в дело, которым он занят, и умением слушать и слышать. Единственным его недостатком могла показаться молодость. Но это тот недостаток, который довольно быстро проходит. Вот только ему надо научиться бороться с искушенными в политических интригах соратниками из СССР, часть из которых всё-таки вернуться на родину. Сможет удержать власть в своих руках — молодец, справился! Нет, значит ему не повезло.

Тогда Сталин и озвучил свою позицию. Что считает, что именно им, вождям Второй Финской Социалистической революции, и надлежит быть у руля власти в стране. При этом предложил усилить позиции правительства как советскими специалистами (например, на пост военно-морского министра правительства Суоми он предложил одного из заместителей начальника Генерального штаба РККА — Кирилла Афанасьевича Мерецкова, которого считал достаточно квалифицированным и перспективным военачальником). Карельская АССР готова была поделиться хозяйственными специалистами, а для налаживания экономики молодой республики предложили Валерия Ивановича Межлаука[4], одного из ведущих специалистов Госплана СССР. Для создания органов внутренних дел в Финляндию был направлен Всеволод Николаевич Меркулов. Надо сказать, что это была только небольшая часть специалистов, которых Сталин решил направить в Суоми для того, чтобы там наладить мирную жизнь и эффективное хозяйствование. Проблема по укреплению границы с Швецией требовала принятия срочных мер, ибо именно туда бежали как остатки армии Маннергейма, так и представители финской буржуазии, и финские богатые землевладельцы, которых в Союзе назвали бы кулаками. Для этой цели в Гельсинфорс предлагалось направить Ивана Александровича Воронцова[5], одного из немногих сотрудников ГПУ, который открыто выступал против Ягоды. Воронцов какое-то время возглавлял Главное управление пограничной охраны, вместе с ним был отправлен в командировку в Финляндию и еще один серьезный специалист из структуры НКВД — Николай Михайлович Быстрых[6], который известен как человек, арестовавший штаб Махно. Он тоже какое-то время работал в структурах погранвойск, поэтому столь многоплановый и квалифицированный сотрудник органов охраны правопорядка оказался тут к месту.