Подарок на совершеннолетие (СИ) - Бергер Евгения Александровна - Страница 28

И я отвечаю:

— Думаю, я смогу с этим справиться, не твоя забота.

— Смотри, не кусай потом локти, я тебя предупредил.

Бросаю недовольный взгляд: не о Бастиане тебе стоит беспокоиться, а обо мне… Стискиваю мокрое полотенце, чтобы справиться с диким порывом поддаться слабости и… поцеловать его наконец. Пусть знает, кто на самом деле мне нужен! Только сейчас не время, я знаю… отхожу к Хайди Риттерсбах, встречающей меня кроткой улыбкой.

— Значит, длинноногая девочка из клуба обидела нашего милого мальчика? — спрашивает в лоб. — Похоже, она искренне раскаивается… такая трагедия.

И меня неожиданно злит ее способность сопереживать Эстер, той самой продажной Эстер, что лишила Алекса его крыльев…

— Ненавижу ее, — шепчу сквозь стиснутые зубы, смаргивая подступающие слезы. И сердобольная старушка протягивает мне носовой платок:

— Такая трагедия, — повторяет она снова, — любить без взаимности. Нет ничего печальнее этого… — Потом похлопывает меня по плечу и тяжело вздыхает.

И тогда я зычно высмаркиваюсь в платок.

Так плохо мне редко когда бывало…

17 глава

17 глава.

Наверное, именно в такие моменты люди и говорят «мне нужно закурить», успокоить нервы, достичь вселенского равновесия и т. д. и т. п., и так как мы с Басом не курим, то покупаем в автомате один «сникерс» на двоих и медленно поедаем его на лавочке за отелем. Тут темно и тихо.

— Как считаешь, мы с тобой полные идиоты? — любопытствую я, откусывая от своей половины шоколадного батончика.

Тот мерно пережевывает откусанный кусок, а потом отвечает:

— Если и не полные, то очень близко к тому…

Я вздыхаю.

— Неприятно осознавать.

— А мне-то как неприятно.

Снова молчим — мне этой ночью не уснуть, голова так и пухнет от обилия мыслей. Вот бы взять и отключить их на время… Однако, это невозможно.

— А эта Эрика… — снова начинаю я.

И тот вскидывается:

— А что с ней? Носится со своим найденышем, как с писаной торбой. Просила искупать его в моей ванне, представляешь?

Невольно улыбаюсь.

— Она, как мне показалось, не только с котенком носилась… — И Бастиан впервые глядит на меня, даже жевать перестает.

— Глупости не говори, — одергивает строгим голосом, а потом другим тоном: — Ты видела ее глазищи? Два черных омута: затащит — не выплывешь.

Теперь я улыбаюсь по-настоящему и тычу парня локтем в безразмерный бок:

— Но она тебя зацепила, согласись?

— Вот еще, я и знаю-то ее не больше пары часов.

— А больше и не требуется: оно либо есть, либо его нет.

— О чем ты?

— О притяжении, братец. Ее явно к тебе так и магнитит…

— Я ТВОЙ парень, не забыла?

— Как уж тут забудешь, — и снова откусываю от шоколадки.

После очередного минутного молчания Бастиан произносит:

— Предлагаю убраться из этого города как можно раньше и как можно дальше. Согласна?

— Ты прямо мои мысли озвучил. Во сколько выезжаем?

— В шесть утра.

— Договорились. — Кидаю обертку в урну и поднимаюсь.

— Поспи хоть чуть-чуть, завтра нам предстоит долгий путь.

— Посплю, — отзывается Бастиан, — вот только посижу еще немного.

— Спокойной ночи, — вздыхаю в ответ, покидая уютное уединение нашего тайного убежища.

В моей комнате спит Эрика: она уснула, едва коснувшись головой подушки. Ее пушистый питомец пристроился в ногах! А вот я так и не смогла сомкнуть глаз: промаялась с три четверти часа, а потом выбралась из комнаты, где и столкнулась с Бастианом — с тех пор мы и сидели на этой лавке, деля одну шоколадку на двоих. Своеобразная традиция…

А началось все восемь лет назад, когда моя мама вернулась из отпуска во Франции со своим новым кавалером. Неожиданность, от которой у меня поначалу просто крышу снесло!

— Ты уже забыла папу? — пеняла я ей обиженным голосом. — Решила променять его на другого мужчину. Как ты можешь?! Это самое настоящее предательство.

Мама была терпелива, как никогда… Выслушивала меня с ангельской улыбкой на губах, а потом все равно готовилась к намеченной свадьбе.

Я и опомниться не успела, а меня уже знакомили с новоявленным братом: огромным детиной с копной белокурых волос, который ужаснул меня одним своим видом; я так и сказала маме «однажды ночью он прирежет нас в собственных постелях, сама будешь виновата». Она абсолютно по-детски фыркнула, а потом рассмеялась…

В тот момент я ненавидела ее всеми фибрами души. По крайней мере, так мне казалось…

Мой новый папА — именно папА и никак иначе! — оказался таким же страстным поклонником Франции, как и моя мать (думаю, именно это их и сроднило первоначально): она всю жизнь преподавала французский, он — готовил французские блюда.

Вот только в нас с Бастианом французского было ровно на грош с четвертью и сродниться на фоне всего французского у нас, само собой, не получилось… Приходилось искать новые области соприкосновения, и сдружил нас в итоге… шоколад.

И это при том, что я в принципе не люблю сладкое…

Вот как это случилось: меня наказали… несправедливо, как мне казалось. Разбила нос однокласснице, насмешливо отозвавшейся о девочке-инвалидке, встреченной нами по дороге из школы. Ну да, у меня был пунктик… из-за отца, и я не сдержалась, а мама разъярилась как никогда. Думаю, ей было стыдно перед новым мужем… Она заперла меня в комнате, велела сидеть в ней до вечера, отобрала телефон и компьютер, а также лишила карманных денег на месяц. Это был сущий апокалипсис! Я сидела донельзя обиженная на весь мир, и тут что-то стукнуло в створку моего окна — Бастиан. Стоял на лужайке под моим окном с маленьким камушком в руке…Пришел поиздеваться, решила я, показав ему средний палец… Парень покраснел. Видела это даже издалека… Вот ведь урод! Он изобразил непонятные мне знаки руками и исчез… Должно быть, послал куда подальше на языке глухонемых, продолжала злобиться я, а потом увидела опускающийся на веревке шоколадный батончик: Бастиан поднялся на чердак и, высчитав местонахождение моего окна, преподнес небольшой сладкий подарок. Чтобы подсластить мое вынужденное заключение…

Шоколадку я съела и даже что-то почувствовала к своему новому братцу… благодарность, что ли, не знаю.

С тех пор так у нас и повелось: во всех сложных ситуациях мы едим шоколад… и проблема вроде как перестает казаться такой уж непереносимой. Как и разделенный на пополам шоколадный батончик, ополовиненная проблема становятся на порядок легче… Испытано не однократно.

Вот и теперь меня как будто бы отпускает… самую малость, ровно настолько, чтобы почувствовать необходимость попросить у Алекса прощение. Все-таки мы ужасно с ним поступили… Что там говорят о благих намерениях, коими выстлана дорога в ад?

Вот уж точно подмечено, ни отнять, ни прибавить.

Замираю у Алексовых дверей, а потом стучу… три раза… и один. Наш с Басом условный сигнал: «прости меня» называется, жаль Алекс не знает об этом.

И не отзывается, но я все равно толкаю дверь от себя — знаю, что тот не спит. Уснуть после такого физически невозможно…

— Алекс? — Коляска парня стоит у стены, и он глядит в расцвеченную уличными фонарями ночь за окном.

— Не спишь? — отзывается он странным голосом, интонацию которого я не совсем понимаю. Однако мне становится стыдно, значит, возможно, эта интонация — осуждение…

Присаживаюсь на кушетку и опускаю голову.

— Не спится.

— Совесть замучила?

— Алекс…

— Замучила, признайся, — говорит он. И добавляет: — Я доверял вам обеим, Стефани, а вы… Боже, зачем вы все это устроили?! На что рассчитывали?

— Мы думали, что если ты… увидишь ее такой, — слова вязнут на одеревеневшем языке, так что мне с трудом удается исторгать их из себя, — если поймешь, какая она…

— Думаешь, я не понял этого после… — и запинается, хотел, должно быть, упоминать Юлианово видео, однако вовремя сдерживается, — раньше? Думаешь, так поступают настоящие друзья? Тычут друг друга лицом в грязь? Заставляют страдать? Обманывают?