Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

100 великих тайн Нового времени - Непомнящий Николай Николаевич - Страница 36


36
Изменить размер шрифта:

У него были три дочери-погодки: старшей —16, средней —15 и младшей – 14 лет. Однажды зимним вечером вместе со своей матерью они отправились на бал, в дом, хорошо им знакомый. Его хозяйкой была приятельница их семьи. Гретри приехал туда с опозданием, после репетиции его оперы «Рауль Синяя борода».

Когда он вошел, танцы были в разгаре, и его дочери привлекали всеобщее внимание. Все восхищались их красотой и скромным поведением, а жена композитора наслаждалась их успехом больше, чем они сами. Рядом с ней все стулья оказались заняты, и Гретри подошел к камину, где стоял какой-то важный с виду господин. Гретри увидел, что и он не спускает глаз с его дочерей. Но смотрел он на девушек, наморщив лоб, в глубоком и мрачном молчании. Вдруг он обратился к композитору:

– Милостивый государь, не знаете ли вы этих трех девиц?

Почему-то Гретри не сказал, что это – его дочери, и ответил сухо:

– Мне кажется, это – три сестры.

– И я думаю так же. Почти два часа они танцуют без отдыха, я смотрел на них все это время. Вы видите, что все от них в восхищении. Нельзя быть прекраснее, милее и скромнее.

Отцовское сердце забилось сильнее, Гретри едва удержался от признания, что это – его дети. Незнакомец продолжал, голос его стал торжественным, с интонациями пророка:

– Слушайте меня внимательно. Через три года ни одной из них не останется в живых!

Слова незнакомца произвели на Гретри ошеломляющее впечатление. Мрачный господин сразу же ушел. Гретри хотел было последовать за ним, но не смог сдвинуться с места: ноги не слушались его. Придя в себя, он начал расспрашивать окружающих о странном человеке, но никто не сумел назвать его имени. Одно лишь выяснилось: он выдавал себя за физиогномиста, ученика знаменитого Лафатера.

Иоганн Лафатер и френологическая карта черепа человека по Ф.И. Галлю. XIX в.

«Странное сие предсказание оправдалось, – писал Гретри, – в течение трех лет лишился я всех дочерей моих…»

Имя Иоганна Каспара Лафатера (1741–1801) сейчас забыто, так же как и созданная им физиогномика. Не вспоминают и талантливейшего из его учеников – венского врача и анатома Франца Галля, дополнившего физиогномику френологией, теорией, согласно которой можно определить характер и судьбу человека по строению его черепа.

Галль жил в Париже с 1807 г. Возможно, что именно он был тем предсказателем, имя которого безуспешно пытался узнать Гретри. Слава Галля едва не затмила славу его учителя Лафатера, т. к. френология вскоре стала более популярной, чем физиогномика.

Суть же физиогномики Лафатера сводилась к следующему. Человек – существо животное, моральное и интеллектуальное, т. е. вожделеющее, чувствующее и мыслящее. Эта природа человека выражается во всей его фигуре, поэтому в широком смысле слова физиогномика исследует всю морфологию человеческого организма. Так как наиболее выразительным зеркалом души человека является голова, то физиогномика может ограничиться изучением лица. Интеллектуальная жизнь выражена в строении черепа и лба, моральная – в строении лицевых мышц, в очертании носа и щек, животные черты отражают линии рта и подбородка. Центр лица, его главная деталь – глаза, с окружающими их нервами и мышцами. Таким образом, лицо делится как бы на этажи, соответственно трем основным элементам, составляющим душу каждого. Физиогномика изучает лицо в покое. В движении и волнении его изучает патогномика.

Лафатер родился в Цюрихе, изучал там богословие и с 1768 г. до самой смерти занимал должность сначала приходского дьякона, а потом пастора в своем родном городе. Он продолжал рисовать уши, носы, подбородки, губы, глаза, профили, фасы, силуэты – и все это с комментариями. Постепенно Лафатер поверил в свою способность определять по внешности ум, характер и присутствие (или отсутствие) божественного начала в человеке. Он имел возможность проверять верность своих характеристик на исповедях. В его альбомах были рисунки фрагментов лиц всей его паствы, портреты людей знакомых и незнакомых, выдающихся, великих и обыкновенных.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

По Лафатеру, скупцов и сластолюбцев отличает одинаково выпяченная нижняя губа. В лице Сократа есть задатки глупости, славолюбия, пьянства, даже зверства, но по лицу видно, что все это побеждено усилиями воли.

В мягких локонах Рафаэля проглядывает выражение простоты и нежности, составляющих сущность его индивидуальности.

У Игнатия Лойолы, бывшего сперва воином, затем – основателем ордена иезуитов, воинственность видна в остром контуре лица и губ, а иезуитство проявляется в «вынюхивающем носе» и в лицемерно полуопущенных веках.

Эти замечания, перемешанные с соображениями о темпераментах, «национальных» физиономиях и даже о мордах зверей, увлекательны и интересны, но научной ценности при отсутствии научных методов наблюдений не имеют.

Изложение основ физиогномики все время прерывается у Лафатера разными лирическими отступлениями: то он поучает читателя, то бранит врагов физиогномики, то цитирует физиогномические наблюдения Цицерона, Монтеня, Лейбница, Бэкона и других философов.

Кстати, Лафатер верил в Калиостро и его чудеса. И когда его надувательства были разоблачены, Лафатер стал утверждать, что это был другой Калиостро, а истинный – святой человек.

К Лафатеру начали приезжать, присылать портреты жен, невест, любовников (фотографию еще не изобрели), приводить детей.

Как-то в Цюрих приехал молодой красавец аббат. Лафатеру не понравилось его лицо. Прошло немного времени, и аббат совершил убийство.

Некий граф привез к Лафатеру свою молодую жену. Ему хотелось услышать от знаменитого физиогномиста, что он не ошибся в выборе.

Она была красавицей, и граф надеялся, что душа ее так же прекрасна. Лафатер усомнился в этом и, чтобы не огорчать мужа, попытался избежать прямого ответа. Граф настаивал. Пришлось сказать, что в действительности Лафатер думал о его жене. Граф обиделся и не поверил. Через два года жена бросила его и окончила свои дни в публичном доме.

Одна дама привезла из Парижа дочь. Взглянув на ребенка, Лафатер отказался говорить. Дама умоляла. Тогда он написал что-то на листе бумаги, вложил в конверт, запечатал и взял с дамы слово распечатать его не ранее чем через полгода. За это время девочка умерла. Мать вскрыла конверт и прочитала: «Скорблю вместе с Вами».

Поклонники боготворили Лафатера, считали его провидцем. Великие писатели и поэты изучали физиогномику для того, чтобы описания героев их произведений точнее соответствовали их внутреннему миру. Со ссылкой на Лафатера Михаил Юрьевич Лермонтов характеризует внешность Печорина в «Княгине Лиговской». Соответствия портретных характеристик с физиогномикой есть во многих произведениях Лермонтова. В феврале 1841 г. Лермонтов в письме к А.И. Бибикову сообщил, что покупает книгу Лафатера.

Его гибель в 1801 г. была результатом наивно-идеалистического взгляда на вещи. Он вздумал пуститься в душеспасительные рассуждения с пьяными французскими мародерами. Один из них выстрелил в него. От этой раны Лафатер и умер. Перед смертью он простил убийцу и даже посвятил ему стихотворение. Знал ли Лафатер, провидец судеб стольких людей, какая судьба ожидает его самого? На это у него нет никаких указаний.

(По материалам Валентины Астаховой)

Мягкосердечный доктор Гильотен

Во времена правления достаточно либерального, хоть и ненавидимого народом Людовика XVI, не без стараний его министра юстиции Малерба, палачи имели меньше работы, чем с началом революции, которую раньше называли Великой.

Палачи во Франции требовались всегда, и для них находилось достаточно работы. С удовольствием принимали и иностранцев, готовых посвятить себя этой профессии.

Главным палачом революции стал некий Сансон, из семьи итальянских эмигрантов. Воспоминания, возможно, написанные им самим, до сих пор пользуются успехом у читателей, и не только во Франции.