"Фантастика 2024-119".Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Горъ Василий - Страница 1

Василий Горъ

Школяр

Глава 1

Рагозин Михаил Ольгердович.

12 октября 849 г. от ОВД[1].

…Глаза, как обычно, продрались сами собой за считанные секунды до звонка будильника, так что сон, в котором мы со Славкой дожигали Белыми Сполохами[2] родовое поместье Дурасовых, как ветром сдуло. К сожалению, вместе с фантастически пьянящим жаром Огня, текущего по жилам, и ничуть не менее приятным ощущением воистину безграничного могущества, почти затуманившим сознание. В подобном ключе реальность обламывала меня не в первый, не во второй и даже не в десятый раз, поэтому я решительно откинул в сторону одеяло, быстрым соколом с герба Рарогов взвился с кровати, долетел до окна и расстроился снова: этот октябрь выдался не только очень холодным, но и дождливым, так что погода не радовала от слова «совсем» — сквозь ветви старого дуба, сбросившего почти всю листву, просвечивали и лампа уличного освещения, и капельки препротивной водяной взвеси, висящей в воздухе, и низкая облачность, затянувшая небо и «задерживавшая» рассвет.

Но сменить это утро на более комфортное не было никакой возможности, а время ни на миг не замедляло свой бег, вот я и ускорился — натянул спортивные штаны и носки, метнулся к двери, чуть приподнял тяжелую створку, чтобы ненароком не разбудить матушку скрипом петель, на цыпочках добежал до прихожей, запрыгнул в кроссовки и выскользнул в общий коридор.

О браслете выживальщика, честно выигранном накануне, вспомнил только на «черной» лестнице, сразу же вспыхнул от гордости, вскинул левую руку, полюбовался заслуженным призом и понял, что день, собственно, не так уж и плох.

Увы, у сводного братца, нарисовавшегося на крыльце секунд через сорок после меня, оказалось совсем другое мнение — почувствовав дуновение ни разу не летнего ветерка, ощутив прикосновение первых капелек к разгоряченной коже и посмотрев на небо, он недовольно заворчал:

— Суббота, несусветная рань и дождь! Казалось бы, надо спать до упора. Ан нет — мы, придурки, опять собрались на пробежку…

— Скажи еще, что хорошему магу Огня бег не нужен, ибо в бою мы стоим на месте и заменяем пусковые установки залпового огня! — хохотнул я: — Прямо как Митрич!

— Во-первых, не «пусковые установки…», а «реактивные системы»! — начал, было, он, затем сообразил, что я бы не стал изменять название просто так, вдумался в получающуюся аббревиатуру и рассмеялся: — Ну да, такие маги Огня, как Митрич — это ПУЗО во всей красе!

Мы еще немного пообсуждали особенности фигуры этого двоюродного дядьки, потом зябко поежились, поняли, что застоялись, и, не сговариваясь, сорвались с места. Правда, я набирал скорость чуть медленнее, чем мог, так что занял «законное» место за старшим братом и только потом включился, как следует.

Первые пару минут пробежки наследник главы вологодской ветви рода Рарогов обычно просыпался, поэтому сразу после относительно неспешного старта счел возможным обменяться еще парой фраз:

— Кстати, не так уж и холодно!

— Тебе… — справедливости ради уточнил я и невольно вспомнил, что первый признак грядущей инициации в Огневика — тонкий алый кантик вокруг радужки глаз — появился у Славомира еще в середине сентября. — А меня пробуждающийся Дар еще не греет.

— Ну, так ты ж еще подросток! Да, рослый, да, выносливый, как целый табун лошадей, но все равно ЮНЕЦ. А этот возраст и Одаренность — понятия несовместимые!

Высказав свое мнение, он ехидно ухмыльнулся, легонечко пихнул меня в плечо, заметил, что до караулки возле задних ворот поместья уже рукой подать, замолчал, подобрался и заметно ускорился. А перед тем, как свернуть на дорожку, проложенной вдоль забора, ткнул в верхний сенсор дорогущих умных часов от торгового дома «Светоч», полученных в подарок на первое совершеннолетие[3].

С этого мгновения нам стало не до разговоров. Хотя нет, не так: Славка, как обычно, выкладывался до предела, а я, которому бег и другие физические нагрузки по какой-то причине давались значительно легче, чем Рарогу чистых кровей, просто держал предложенный темп. Кстати, оспаривать прозвучавшее утверждение и не подумал. Ведь братец был прав — четырнадцать мне должно было исполниться только двенадцатого февраля, а Дары до достижения этого возраста пробуждались у одного Одаренного на несколько миллионов. Кроме того, эта подначка была по-настоящему теплой и совсем не обидной. Ведь он меня по-настоящему любил. Поэтому тянул за собой, как маленький бульдозер, с того дня, как узнал, что мы одной крови, а значит, хоть и сводные, но братья.

К слову, это случилось накануне его шестого дня рождения. А года через два с половиной Славомир вдруг заметил, как ко мне относятся все остальные родичи, выяснил, чем отличается ребенок, рожденный в законном браке, от прижитого на стороне, счел это несправедливым и психанул. То есть, начал доказывать всем и каждому, что задевать его брата крайне неразумно, ибо я Рарог и заслуживаю глубочайшего уважения. Кстати, защищал не только меня, но и мою матушку, так как с младенчества видел ее на порядок чаще, чем свою, чувствовал искреннюю любовь и при любом удобном случае забегал к нам в покои, чтобы хоть на несколько минут забыть о равнодушии Большого Мира.

Я отвечал ему тем же. Или, как когда-то метко выразился батюшка, «безграничной преданностью, умноженной на абсолютную отмороженность». В чем это выражалось? Да во всем! Скажем, в пять с половиной лет, услышав из уст Славки тезис «В будущем ты должен стать моей правой рукой. Но тупые помощники главам родов не нужны, поэтому мы будем учиться вместе…», я вгрызся в гранит науки с таким энтузиазмом, что всего за два с половиной месяца догнал брата, проучившегося шесть с лишним, а за следующие семь лет не получил ни одной оценки ниже девятки[4]. В восемь на полном серьезе поверил в шуточный тезис «Что посмеем, то и пожмем…» и стал без тени сомнений поддерживать Славомира во всех ЕГО начинаниях. А в девять с небольшим принял на веру третий — «Да, ты не дворянин, зато Рарог по крови и духу, значит, весь мир будет вынужден утереться!» — и научился вести себя, как потомственный аристократ. В смысле, относился ко всем благородным с подобающим уважением, но взгляда не опускал, шею не гнул и не лебезил. Причем как в присутствии Славки, так и без него. И пусть первые год-полтора это страшно злило всех наших родственников, за исключением батюшки, но старшие прекрасно понимали намеки главы рода и держали свое мнение при себе, а несовершеннолетние постепенно «воспитывались» сами. Как? Рано или поздно понимали, что конфликтовать со мной однозначно не стоит. Ведь если на шутки и двусмысленности в свой адрес я в принципе не реагировал, так как знал, что эти фразы все равно истолкуют так, как выгодно обидчикам, то за прямые оскорбления вцеплялся в глотки кому угодно и бил смертным боем до тех пор, пока не добивался извинений или не терял сознание. Ну, а за любое проявление неуважения к главе рода, его наследнику и моей матушке вообще калечил. И пусть лет до двенадцати добиваться извинений получалось не сразу — если меня вырубали или избивали до состояния нестояния, то я спокойно дожидался выздоровления, придумывал, чем компенсировать существенную разницу в возрасте, росте и весе, заставал обидчика одного и, как правило, калечил — то с тех пор, как я начал расти и набирать мышечную массу, число желающих самоутвердиться за счет нас, Рагозиных, стало неуклонно падать.

Что интересно, лет до восьми идейный вдохновитель изменений в моем характере при любой возможности дрался вместе со мной. А после того, как батюшка категорически запретил ему вмешиваться в любые конфликты между простолюдинами, поддерживал меня… хм… альтернативными способами. То есть, находил способ наказать моих противников экономически, понизить в должности или перевести на куда менее престижную работу. Ну, а в восемь мама посоветовала мне заняться рукопашным боем, чтобы быть в состоянии защищать тех, кто дорог, и сводный братец ее поддержал. В смысле, заявил, что мы будем заниматься вместе, уговорил отца найти нам высококлассного пестуна и стал рвать жилы на каждой тренировке.