Изгой - Кеннеди Эль - Страница 26

– Для парней без морали и при деньгах, – сухо добавляет Лукас.

– Крепкий череп тоже пригодится.

Я киваю.

– Бойцовский клуб для богатеньких. Понял. Мог просто так и сказать. – Богатые вечно крадут фишки у бедных и пафосно переименовывают их. – Руководство знает об этом? Тресскотт?

– Наверняка, – отвечает Фенн. – Сложно не заподозрить что-то, когда парни заявляются в класс с фингалами и разбитыми губами. Но если они и знают, то не обращают внимания.

– Директор Тресскотт точно знает, – усмехается Лукас. – Зуб даю, он однажды нечаянно упомянул за ужином. Но мне кажется, он это позволяет, потому что думает, будто это хороший способ выпустить пар. Может, надеется, что так мы будем меньше доставать его персонал.

От меня не ускользает мрачное выражение на лице Фенна, когда Лукас произносит слова «за ужином». Моего братца нещадно бесит тот факт, что Лукас может проводить с сестренкой Слоан сколько угодно времени, пока самого Фенна держат на поводке.

– Ты дерешься? – спрашиваю я Фенна.

– Иногда, – говорит он, теперь глядя прямо перед собой и ускоряя шаг. – Если мне надо разрядиться.

– Чувак, Фенн беспощаден, – говорит мне Лукас. – Ты бы видел, что он один раз сделал с приспешником Дюка.

Фенн хмыкает, не оборачиваясь.

– Кто бы знал, что из уха может вылиться столько крови? – Он потрясенно качает головой. – И ведь я случайно туда попал.

– Ага, как же, – возражает Лукас. – Ты нарочно туда целился.

Фенн с невинной улыбкой смотрит на нас через плечо.

– Я бы никогда не стал бить человека в ухо. Это жестоко.

Должен признать, их разговор успешно вызывает у меня интерес к этим «боям». Чуть-чуть. Я все еще не согласен социализироваться. Но мне трудно представить моего симпатяжку братца выбивающим из кого-то дерьмо, уж тем более из Картера, правой руки Дюка. Я бы заплатил, чтобы на это посмотреть.

– И как долго уже собирается этот Богатенький Бойцовский Клуб? – с любопытством спрашиваю я, пока мы продираемся сквозь темноту.

– Много лет, – говорит Фенн. – Блин, да уже десятки, наверное. Иногда приходят ребята из других школ, для разнообразия. Но настоящая движуха происходит среди зрителей.

Я даже боюсь спрашивать, сколько денег эти придурки выкидывают, чтобы посмотреть на разбитые рожи друг друга.

– Гейб говорил, он однажды видел, как за одну ночь поставили пятьдесят тысяч, – говорит Лукас.

– Гейб… это твой брат, да? – уточняю я. – Предыдущий сосед Фенна?

– Ага. – Лукас немного сдувается и опускает взгляд на свои ноги, исчезающие в высокой траве. – Папа в этом году отправил его в армейскую школу.

Я вскидываю бровь.

– Что случилось? Он что, поставил «Бентли» на пару десятиклассников, выбивающих друг другу зубы?

– Слышно от него что? – встревает Фенн, повернувшись посмотреть на Лукаса.

– Нет, бро. Говорю же тебе, ощущение такое, словно папа кинул его в одиночную камеру, не меньше. Я с ним не говорил с тех пор, как за ним приехал фургон. – Лукас бросает взгляд на меня. – На торговле наркотой его поймали.

– И про причины твой отец больше ничего не сказал? – Фенн становится до странного настойчив, упорно выкачивая из пацана информацию, хотя тот явно не хочет об этом говорить. – Ты не слышал, чтобы они ругались или типа того?

– Нет, чел. Ты знаешь моего отца. Чем он тише, тем все хуже. Гейб вернулся домой вечером, а с утра его сумки уже стояли на пороге.

– И Гейб совсем ничего тебе не сказал, прежде чем уехать? Про то, как его поймали?

У Лукаса на лице написано, как он не хочет продолжать разговор, и мне даже становится немного жаль парнишку. Я знаю, что Гейб был лучшим другом Фенна, но, Иисусе, нельзя же так топить его брата, дай ему хотя бы вздохнуть.

– Далеко еще? – спрашиваю я, пытаясь сменить тему. – Ни черта не вижу…

Едва я заканчиваю предложение, как сквозь темноту до нас доносится призывающий свист.

Фенн с усмешкой оборачивается ко мне.

– Пришли.

Пройдя меж деревьев, мы выходим на полянку, где нас встречает полуразрушенная теплица, освещенная изнутри несколькими фонарями. Стекла потускнели от многолетних слоев пыльцы и гниющих на крыше листьев. Кусты и лоза обвивают всю постройку по периметру, карабкаясь по стенам и пробиваясь сквозь стекло.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Школа много лет назад закрыла тут все и оставила разваливаться, – говорит Фенн, подходя к мутным силуэтам внутри. – Ходят слухи, что садовник сюда детей приводил.

– А я слышал, что это была женщина, и она покончила с собой, потому что учитель ее обрюхатил, но отказался жениться, – говорит Лукас.

Какая прелесть.

У входа Лоусон снова занимается своей наркоманской фигней, пока Сайлас что-то пишет в телефоне и делает вид, будто не замечает.

– Добро пожаловать на праздник жизни, джентльмены, – протяжно говорит Лоусон. – Надеюсь, ваши дела в порядке.

– Боже. Что это за вонь? – со стоном выдаю я, когда запах тухлого мусора и дохлого зверья вонзается мне в ноздри. У входа он становится лишь сильнее.

Сайлас поднимает голову от телефона.

– Около сорока лет плесени, гниющих растений, пота и говна енотов, – сухо отвечает он.

– Ты погоди, – ухмыляется Лоусон, каким-то образом кайфуя от происходящего, – внутри еще хуже.

Мы заходим внутрь, где народ набился, словно селедка в бочку. Снаружи было влажно, но внутри вообще невозможно дышать сквозь облака пота и тестостерона. Вода концентрированными каплями стекает по траве так обильно, словно мы стоим под дождем.

Не знаю, чего я ожидал. Может, придурков в рубашечках, отвешивающих друг другу пощечины за ключи от папиной машины. Но тут все серьезно. Парни ходят вокруг по пояс голые и хлопают себя по щекам, чтобы раззадориться. Хрустят костяшками и осматривают толпу в поисках жертвы. Проталкиваясь сквозь толпу, я вижу в тенях лица, исходящие слюной в ожидании кровопролития.

Блин, эти ребята серьезно пришли сюда друг другу навалять. Со всех сторон от меня в руках незнакомцев мелькают стопки денег и горсти стодолларовых купюр – так обычно выглядят ребята с пачками бумажек, пришедшие давать на чай в стрип-клубе, только у тех они по одному доллару.

Без каких-либо церемоний или пафоса два тощих полураздетых парня встречаются в центре бетонной площадки, встряхивают руками, а потом набрасываются друг на друга так, словно их самолет две недели назад упал посреди замерзшей тундры и у них кончилась икра и протеиновые батончики. Дико и кроваво. Алые пятна пачкают их ноги, прочерчивают траекторию их танца, оставляя следы среди грязи и телесных жидкостей.

Звуки сталкивающихся костей и шлепки кожи о кожу заставляют меня поморщиться. Ох уж этот мягкий, хлюпающий звук удара по уже сломанному и воспаленному лицу.

В какой-то момент они уже даже больше не дышат воздухом. Только углекислым газом и костной пылью.

Когда первый из них падает и его тощие ручки уже не могут поднять его из грязи, избитое нечто, стоящее над ним, провозглашают победителем. Пять сотен тысячами движений передаются из рук в руки через толпу. Стоимость целого месяца обучения, потраченная на одну ставку без единой заминки.

– Замараешь ручки немного, новенький? – Посреди общего хаоса рядом со мной появляется Картер.

Я бросаю на него беглый взгляд.

– Не, я пока решил сохранить все зубы. Вдруг они мне однажды понадобятся.

К победителю на ринг выходит новый боец. Выглядит не очень-то честно, учитывая, что тот полностью выложился в предыдущей драке и едва стоит на ногах. Высокого и поджарого двенадцатиклассника это не очень-то волнует – он скидывает футболку и выходит в круг.

– Боишься опозориться? – Картер пихает меня плечом, пытаясь завести. – Никто не ждет от новичков побед. Но ты попробуй, вдруг понравится.

– Ага, чему тут не нравиться? Всегда мечтал дать какому-нибудь козлу отработать на мне свои комплексы.

Новый боец разводит толпу на аплодисменты и одобрительные выкрики, а затем начинает скакать вокруг, призывая соперника нападать. В какой-то момент он убирает обе руки за спину и выставляет лицо вперед, но его осторожный противник не попадается в ловушку. Он едва что-то видит сквозь опухшие брови и кровь в глазу. И все же, когда второй парень пытается его ударить, тощий наносит ему сокрушительный апперкот, вызывающий общий вздох у зрителей, и драка наконец начинается всерьез.