Коллекционер (СИ) - Коткин Андрей - Страница 30

Встал и пошел.

— Показался, затворник! — Встретила мое явление народу мать. Так-то у нас кухарка за приготовление пищи отвечает. Но с пяти вечера у нее начинается свободное время, и, если появляется какая-то потребность, за готовку встает мать. Вот и в этот раз, очевидно, именно такая потребность возникла. Моя родительница заставила весь стол всевозможными плошками в попытке чего-то там накухарить. — Ну-ка, не трожь! Иначе на салат не хватит. — Это она пресекла мою попытку уворовать с одной из тарелок кусочек копченой курицы. — Завтра с утра попробуешь.

Пришлось удовлетвориться куском говядины, запеченной в вишневой глазури с вишневой же подливкой. Очень большим куском, есть хотелось просто необычайно сильно.

Вот так всегда: готовишься, копишь необходимые ресурсы, а потом раз! Использовал. И снова нескончаемое время подготовки. Именно так у меня вышло с моим телесным улучшательством. Использовал накопленную ману жизни, и теперь начался новый, еще более длинный цикл ее накопления. Более длинный, потому что в этот раз я нацелился на преобразование собственного желудочно-кишечного тракта, а это ого-го, какое огромное преобразование. Достаточно только сказать, что длина его, от ротовой полости до прямой кишки, составляет от пяти до десяти метров, ну, и вес тоже достаточно приличный. И, в принципе, не так уж сильно и нужно оно мне, это улучшение. Я ж не всерьез собрался, как какой-нибудь лось, переходить на питание веточным кормом. Но вот заело желание оценить, что там будет на высоких значениях показателя Живучести от Системы. По всему выходило, что, в самом деле, регенерация должна вырасти, как у ящерицы. Короче, отставив все проекты и идеи, тупо копил ману, сливая ее по мере накопления в свой зеленый кристалл. Какое счастье, что мне удалось его купить в свое время!

Интерлюдия.

Генерал-майор Николай Илларионович Спесивцев возвратился со службы в свой особняк, кинул на столик при входе фуражку, надавившую за день носки заметную розовую полосу поперек лба, и, громко топая, прошагал в свой кабинет, расположенный в самом конце длинного полутемного коридора.

— Меня нет, — объявил он, перед тем, как зайти туда, своему мажордому Кузьме, сопровождавшему своего хозяина в этом его походе по дому.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — отчеканил Кузьма, отслуживший в качестве денщика генерала двадцать пять лет своей жизни, и только недавно переведенный на эту хлебную и малохлопотную должность.

В сущности, с этого момента генерал мог быть твердо уверен, к нему и мышь не проскользнет. Предан был Кузьма, как пес предан. Но все же в том деле, которым собирался заняться его превосходительство, лишняя перестраховка повредить никак не могла, потому, дверь кабинета была заперта на ключ, а вспыхнувшие по мановению руки Николая Илларионовича короткие желтоватые свечи, расставленные в углах замысловатой эрцгаммы, надежно исключили подглядывание досужими посторонними при помощи магии пространства.

Выполнив все эти предосторожности, генерал снял с шеи золотую цепочку с подвешенным на нее зубом неведомой твари. Как рассказывал он сослуживцам, зуб этот был его личным охотничьим трофеем и служил напоминанием о бренности земного бытия.

Вполне возможно, что и каким-то напоминанием клык тоже служил. Но прежде всего он служил средством связи данного военачальника с его куратором, обитающим по ту сторону моря. Между прочим, очень ценный и редкий артефакт. В отличие от обычных, двусторонних разговорников, состоящих из двух-трех кусочков расколотого нефрита, данное изделие, состоящее из нижней челюсти и двух с лишним десятков извлеченных из нее зубов, обеспечивало надежную, не отслеживаемую связь с куратором для тех же двух с лишним десятков особо ценных агентов.

Влитая в зуб энергия подействовала не сразу. Может, какие-нибудь атмосферные флюктуации препятствовали, а может куратор не смог сразу выйти на связь. Но вот перед Николаем Илларионовичем начало формироваться туманное облачко, постепенно преобразовавшееся в висящую в воздухе щекастую, безбородую голову с толстыми выпяченными губами.

— Все в порядке, генерал? — Первой начала разговор туманная голова.

— Почти. Недавно я отправил вам чертежи с описаниями новой модели малого летуна, придуманного у нас тут одним мальчишкой.

— Да, да. Посылка дошла, и наши мастера изучили присланные чертежи. Не сказать, чтобы этот летун представлял собой что-то выдающееся, скорее это, так сказать, летун для бедных, но определенные новшества мы отметили. Кстати, три тысячи золотых номисм мы зачислили тебе, генерал, на твой счет в Имперском банке.

— Всего три?

— Повторяю, данный летун не слишком заинтересовал наших военных. Хочешь получить сразу и много, добудь, как ты и обещал, карты укреплений вашего побережья.

— Карты будут. Но я сейчас вышел на связь немного по другой причине. До того, как я смог отобрать этого летуна, мальчишка умудрился заинтересовать своей поделкой боярина Кобылина, и тот подал в княжеский суд иск на мое самоуправство, который, боюсь, у меня самостоятельно выиграть не получится. Может ли ваша сторона как-то помочь мне с этим вопросом?

Туманная голова почмокала в размышлении губами. На взгляд генерала это выглядело отвратительно тошнотворно. Впрочем, еще меньше ему понравился ответ:

— Нет, генерал, в данном случае мы помочь не сможем. В княжеском суде наших людей нет. Придется тебе разбираться с этим делом самостоятельно.

— Тогда хотя бы скомпенсируйте штраф, который наверняка наложит на меня суд, ведь для вашей же пользы старался.

— Мы подумаем, — отозвалась голова, скривив недовольно рот, — конец связи.

После разрыва контакта голова снова трансформировалась в облачко, которое, провисев минуту-другую в воздухе, растаяло без следа.

— У, кастрат проклятый! — Позволил себе выругаться генерал, когда убедился, что на той стороне его уже точно не услышат. И таки в этой своей антипатии в этот момент он был абсолютно искренен. Ну, просто не мог понять генерал, любимец женщин, как это можно, ради получения дополнительной характеристики Живучесть и сопутствующих дополнительных нескольких лет жизни с юных лет отказаться от плотских утех и наследников. Ради чего и кого тогда вообще жить?

Конец интерлюдии.

Похороны Садыкова состоялись, как им и положено, спустя трое суток со дня его гибели. Причем, развернувшийся культ поклонения его портрету в актовом зале среди девчонок нашей школы оказался так многочисленен, что учителя практически без споров разбросали последние три урока старшеклассников с этого дня на последующие дни недели.

Так что старшеклассники, начиная с восьмого класса, отправились на похороны едва ли не в полном составе. И не поймите меня правильно. Я бы, если дело было только в моем желании, сам туда ни в жизнь бы не пошел. Но все же теплилась в душе какая-то надежда, что наш разрыв с Дианкой, он не навсегда. Так что я не столько на сами похороны отправился, сколько для возможной моральной поддержки моей подруги. Хотя, конечно, шансы на то, что она за этой самой поддержкой там ко мне обратится, были довольно призрачными.

Вопреки моим ожиданиям, на пропускном пункте нас на территорию военного городка пропустили вообще без задержки. И мы влились в довольно большую толпу взрослых, преимущественно в военной форме, ожидавших выноса тела возле одного из пятиэтажных домов.

Разумеется, подавляющее большинство школьников только скорбный вид делали, а многие и не делали вовсе. Не раз и не два среди собравшихся даже смех слышался. Иное дело Сорокина. У нее, в самом деле, был вид, словно она прощается с самым близким своим человеком. Когда гроб на улицу вынесли, подружкам ее даже за руки поддерживать пришлось, настолько она враз обессилела. Прямо больно смотреть было.

Неожиданно, за плечо меня очень больно уцепили.

— Ну, что, доволен, гер-рой! — Это Дианкина мать с какого-то переляда вдруг решила мне свои претензии предъявить.

— Почему вы так говорите, Антонина Викторовна, — вопросил я с некоторым недоумением. И да, по имени-отчеству госпожа подполковник разрешила мне себя называть сама, когда мы с ней варганили тот артефакт снижения веса.