Принятие (СИ) - Хайд Адель - Страница 5

Наконец портниха определилась и, повернувшись к Ирине сложила в молитвенном жесте руки на груди и попросила её перенести свой визит.

Ирина хмыкнула, но ничего не сказала в ответ. Встала и не прощаясь прошла к выходу.

Не оглядываясь вышла, села в ожидавшую её карету. Кстати, барон Виленский сдержал своё обещание и Ирэн ездила на карете с баронским гербом. И уже не видела, как в последний раз топнув ногой и заявив, что «ноги её больше не будет в месте, где принимают таких как эта женщина», княгиня Полосутина покинула многострадальный салон.

А портниха поняла, что сделала неверный выбор.

Ирина ехала обратно в манеж. Да, инцидент с незнакомой ей княгиней был первым, но вот останется ли он единственным или каждый раз придётся «уходить с гордо поднятой головой». Надо было это решать. Интересно, а аудиенция у императрицы поможет?

Наверное да, — сама себе ответила Ирина, и усмехнулась, — если, конечно, ей будет в чём поехать во дворец.

В Манеже, снова с лёгкой завистью глядя на стенды в красивом с украшенным большими окнами светлом помещении, Ирина прошла по тёмному коридору в выделенную ей «кладовку» и замерла от неожиданной картины, представшей перед ней.

Глава 4.

Всего за какую-то половину дня кладовка преобразилась. Оказалось, что за досками, которыми была обита одна из стен, скрывалось огромное витражное окно.

Ирина видела такое, когда была в Париже и там была экскурсия в Собор Парижской Богоматери. Экскурсовод рассказала, что такие окна назывались «роза» *, а сам витраж делали из кусочков цветного стекла. Тогда её поразило, что это делали ещё в одиннадцатом веке. Но потом рецепт изготовления был утерян и долгое время никто не знал, как повторить такую красоту.

(*роза – это большое круглое окно, которое располагается в центре главного фасада готического храма. Иногда розами украшали также боковые фасады и фасады трансептов (поперечных нефов в церквях, имеющих форму креста). Располагались такие окна достаточно высоко и способствовали дополнительному освещению внутреннего пространства собора.)

Поэтому ещё более неожиданно стало увидеть это здесь, в кладовке Манежа.

Но тайну ей открыли всё те же мужики, которые сами ошарашенно смотрели на витраж, и крестились с неподдельным восхищением.

Оказалось, что раньше здание принадлежало одной из сестёр Петра Алексеевича, вдовствующей царевне Марфе, но после того, как она была пострижена в монахини, здание передали во вновь созданную мануфактур-коллегию, и никто, кроме старого сторожа не знал, что в том месте, где сейчас находится кладовка, раньше была часовня, в которой несчастная царевна проводила последние безрадостные дни перед постригом*. А сторож приходился дедом шустрому мужичку, который первым подошёл к Ирине с предложением.

(*Царевна Марфа - русская царевна, дочь царя Алексея Михайловича и его первой супруги Марии Ильиничны, единокровная старшая сестра царя Петра Первого. В 1698 году за сочувствие и помощь своей сестре царевне Софье была пострижена в Успенском монастыре в Александровой слободе под именем «Маргариты»)

— А что же вы раньше секрет этот не открыли? — после приезда в столицу Ирина уже во всём и в каждом подозревала подвох.

— Дык карту нашёл вот, когда работу енту получил, до этого-то я тоже сторожОм тута работал, — ответил мужик, сделав акцент в слове «сторожем» на последний слог, и добавил, почесав бороду, — думал, что всё пригодится и вот, — хитро улыбнулся мужичок, обнажив щербатый рот, — пригодилось.

Мужичок выжидательно посмотрел на Ирину и Леонида Александровича.

— Угодили, — облегчённо рассмеялась Ирина, понимая, что чья-то подлость, благодаря вот этому въедливому и ответственно подошедшему к своему новому назначению мужичку, сыграла ей только на руку.

В свете солнца, льющемуся из этого витражного окна, помещение кладовки стало напоминать какое-то специально выделенное помещение для особо важных гостей.

А, если ещё учесть, то, что Ирина заполучила дополнительные фонари, то небольшая кладовка превращалась в прекрасно освещённый зал.

На остальных стенах под снятыми досками обнаружились религиозные росписи, которые только дополняли эту прекрасную картину.

Настроение поднялось, и Ирина даже забыла про происшествие в салоне.

Конечно, мужики получили причитавшиеся им серебряные целкачи, а главный мужичок, целых три целкача. Ирина попросила мужиков пока не распространяться о том, как преобразилась кладовка.

— Пусть сюрпризом станет, — улыбнувшись сказала она.

Открытие было назначено на завтра, значит теперь оставалось только всё разложить, но этим Ирина занималась вчера вечером, когда уже зная размеры, доставшегося ей помещения, сделала схему размещения своих новинок.

Оставив необходимые указания, Ирина поехала в столичный императорский университет, где уже ждал её профессор Шмоль.

Профессор уехал в университет сразу после завтрака и обещал подготовить там всё к приезду Ирины.

Встреча с тем, кто поможет Ирэн с нефтью, была очень важна. Нефть пока в Стоглавой не добывали, но Ирэн была уверена, что она есть и именно в тех географиях, где её добывали в её прежнем мире. В прежнем мире появление жидкого топлива привело к очередному витку развития, значит и здесь это возможно.

***

На границе с Ханиданом.

Как бы ни спешил Якоб, ехали медленно. Нет, до границы доехали быстро. На всех перекрёстках Ханидана, при виде штандартов правящего дома, пропускали без слов, можно было даже не останавливаться.

Но когда перешли границу и въехали на территорию Стоглавой, которая начиналась с Кавказского ханства, то стало значительно тяжелее.

Морозов смотрел на вымершие деревни и не понимал, почему эпидемия в Ханидане практически остановлена, а здесь нет. Что происходит в его стране?

Вскоре дошли до позиций армии. Якоб предполагал, что основные поставки мыла пошли в Ханидан, и поэтому считал, что у имперской армии будут проблемы со скоростью излечения, но то, что он увидел превзошло самые мрачные его прогнозы.

В армейском лагере не было порядка или обычного принятого в полевых лагерях делового оживления.

Мирный договор подписан, но никто даже не собирался уходить с позиций. Солдаты вяло бродили по грязному лагерю, многие лежали здесь же, на телегах. Было даже непонятно, живые они или трупы.

Небольшой караван, который из себя представляли Якоб с его людьми и «посольство» наследника Ханидана смотрелся ярким пятном среди серой безысходности умирающего лагеря армии Каспийского корпуса.

Морозов направился к большому шатру, который располагался посередине всего этого безумия. Возле шатра сидели, причём именно сидели, постовые.

—Встать, — приказал Морозов

Но те только вяло шевельнулись, не делая даже видимой попытки выполнить приказ.

Один из солдат, самый старший, всё-таки кряхтя поднялся, посмотрел слезящимися глазами на Морозова, сидящего на коне против солнца, и сказал:

— Не шумите, ваше благородие, мы тут почитай мёртвые все, а мёртвые любят тишину, — и снова сел

Морозов спешился и пошёл ко входу в палатку, где как не там должен был находиться командующий Каспийским корпусом граф Фёдор Апраксин.

Постовые проводили Морозова всё теми же безучастными взглядами.

Он откинул полог и вошёл в палатку. В нос ему ударил страшный смрад разлагающегося тела, пахло сладкой гнилью.

Прижав платок к лицу, Якоб прошёл вглубь палатки, где на возвышении, сделанном из обломком телеги, кто-то лежал. Судя по вони, она шла именно от этой импровизированной кровати.

Морозов подошёл, откинул тонкое серое солдатское одеяло, наброшенное на голову лежащего и в ужасе отшатнулся. На него, покрытое трупными пятнами, смотрело лицо Фёдора Апраксина, героя Северной войны и внука создателя армейского флота Стоглавой империи и сподвижника Петра Алексеевича).

Всё так же прижимая платок к лицу, Морозов вышел из палатки командующего корпусом, который был мёртв вот уже не один день, хотя в этой жаре сложно сказать точно.