Что будет, если я проснусь - Монахова Анна Сергеевна - Страница 3

– Знаешь, ты не обижайся на девчонок. Ну, что они с тобой разговаривать не хотят. Думай о том, что учиться осталось недолго.

– Я не обращаю внимания. – Таня поправила сумку на плече и продолжила: – Я ведь не всегда даже понимаю, на что мне обижаться.

– Разве ты не видишь, что они над тобой смеются?

– Я не обращаю внимания, – повторила Таня.

Мы шли не спеша, и деревья засыпали нас листьями. Я боялся спросить что-то лишнее и потому ничего не спрашивал. Но Таня продолжила разговор сама.

– Понимаешь, мне повезло. У меня лёгкая форма аутизма. Слышал о таком?

«Ещё бы не слышать! Полночи за компьютером просидел, читал».

– Я долго была сама в себе, не хотела общаться, до пяти лет не разговаривала. И сейчас мне бывает трудно, особенно когда вокруг много людей. И мне не всегда понятны намёки, шутки. И человеку в глаза мне иногда трудно смотреть. Это всё мама. Она помогла, вытащила меня.

Я шёл и думал, что она похожа на инопланетянку из какого-нибудь голливудского фильма. И всё же Таня была обычным человеком.

– Моя мама всё время волнуется за меня. Говорит, что я очень доверчивая и меня любой может вокруг пальца обвести, – сказала Таня. – Да и по дороге я могу отвлечься на что-нибудь и забыть обо всём. Хотя опаздывать я не люблю. – Таня вдруг остановилась и достала из кармана куртки бумажный листок. – Мне надо лекарства купить для мамы.

Аптека нашлась по пути. Мы зашли внутрь, и Таня протянула список лекарств в окошечко. Аптекарь молча выложила на прилавок всё, что было написано на бумажке, пробила чек и сказала:

– Триста пятьдесят с тебя.

Таня положила деньги рядом с лекарствами, и тётенька, позвенев мелочью, дала Тане сдачу. Таня взяла деньги и сказала:

– Тут не хватает пятидесяти копеек.

– Чего?! – возмутилась аптекарша. – У меня всё правильно посчитано. Вот. – Но, пересчитав сдачу, аптекарь злобно фыркнула и швырнула на прилавок монетку. – Держи, крохоборка. А то обеднеешь.

Таня положила сдачу в карман, забрала лекарства, и мы вышли из аптеки.

– Вот ведь покупатели пошли, – летело нам вслед. – Сразу видно, что лечиться надо.

– Не переживай так, – я попытался утешить Таню, видя, как она еле сдерживает слёзы. Она всё-таки заплакала прямо у порога аптеки. – Ей самой надо нервы лечить.

Таня успокоилась далеко не сразу, плечи тряслись как в лихорадке. Взяв себя в руки, она сказала:

– Меня многие продавцы не любят. Просто мне важна точность. В том числе и в магазине. Я ведь долгое время понять не могла, что можно обманывать. Я просто не понимаю, зачем это нужно. Мама мне очень долго объясняла. И почему люди обманывают друг друга?

– Ну, люди вообще разные бывают, – пожал я плечами. – Но хороших больше.

– Да. Но мне с людьми всё равно трудно. Я ведь и говорю всегда то, что думаю. – Таня опустила голову и зашагала от аптеки к аллее, которая вела к улице Ленина. – Наверное, поэтому со мной никто не хочет дружить.

Я какое-то время молча шёл рядом, а потом сказал:

– Я хочу. Ты мне нравишься.

Тут к горлу подкатил комок, и я умолк надолго. В голове все мысли смешались, сердце застучало, как бешеное. Только сейчас я понял смысл сказанных мною слов, осознал, насколько сильно мне нравится Таня. Я никогда ещё не был влюблён. Увлечение Ритой не в счёт. Дура она, эта Рита. Да и не такая уж и красавица, какой себя считает.

Дом Тани был обычной серой коробкой-пятиэтажкой без лифта. В маленьком дворике жались друг к другу новые иномарки и достижения совкового автопрома. Внутри этой стихийной автостоянки были железные, сваренные на века и раздолбанные за десятилетия, качели. У качелей выстроилась приличная очередь из граждан детсадовского и постдетсадовского возраста. Таня остановилась:

– Пришли. Мне пора. До свидания, – сказала она.

Я, конечно, не надеялся на званый ужин, но как-то опешил от того, как резко и равнодушно она со мной попрощалась. Смотрела она на взлетающие качели.

– Ладно, – ответил я. – Тогда пока.

Я долго смотрел себе под ноги, разглядывая свои кроссовки. Потом поднял голову. Её светлые волосы трепал осенний холодный ветер. Таня шла к подъезду. Открыла дверь и исчезла за ней. Как будто её и не было здесь. Рядом со мной. Я постоял немного и пошёл домой. Зверски захотелось есть, и я пошёл быстрее. Бабушка меня должна накормить. И самое главное, пока нет никого дома, можно спокойно поесть и подумать. Я сориентировался, куда мне дальше, запрыгнул в автобус.

Бабуля дома! И на плите её фирменный борщ! Бабушка, не задавая лишних вопросов, налила мне тарелку борща, а потом и добавки. Вот оно – счастье.

Поход в музей был запланирован классной уже давно, и отвертеться от него нереально. И поэтому я стоял и слушал, как все, нуднейшую лекцию на тему изобразительного искусства. Сама лекция, возможно, была довольно интересной, но экскурсовод читала её так, что можно заснуть стоя. К тому же я терпеть не могу все эти добровольно-принудительные походы.

Я переключился на посторонние шумы, чтобы не заснуть на самом деле. Ритка Малышева с Леной Бондарь о ком-то вдохновенно сплетничали. Глаза горели, ноздри раздувались, как у двух львиц на охоте. Остальной народ уныло топтался на месте, оглядываясь по сторонам, в надежде сделать ноги из этого храма прекрасного.

Таня стояла неподалёку от меня, повернувшись ко всей нашей компании спиной. Из-под тонкой водолазки торчали две лопатки. «Рудименты крыльев», – вдруг ни с того ни с сего всплыло в моей голове. Впрочем, на ангела она похожа не была. Да и неизвестно вообще, как эти ангелы выглядят. Таня нервно тянула пальцами свои волосы, словно проверяя, хорошо ли они держатся на голове. Она явно с большой радостью ушла бы из музея. Но точно не из-за скуки.

Наконец-то наше дружное стадо ввалилось в зал, где висели всякие портреты, натюрморты и прочая живопись. Народ сразу разбрёлся по углам, чтобы спокойно поболтать о своём. Две активистки, Римка Мякишева и Алла Финогеева, да ещё десяток неуверенных остались рядом с экскурсоводом. У Алки разряд по спортивной гимнастике, но это не мешало ей любить искусство. И Алка его любила, как могла, в свободное от учёбы время. Мякишева привыкла быть как Алка, и поэтому она тоже старательно любила искусство.

Не могу сказать, что я не люблю искусство. Но мне нравятся другие направления в живописи. На этой выставке они представлены не были. Я осмотрелся по сторонам. Таня стояла в дверях, и лицо у неё было такое, что я подошёл к ней. Несмотря на то, как мы попрощались вчера. Я долго думал после этого, стоит ли мне вообще с ней разговаривать. Я её проводил, вёл себя как джентльмен. Да я вообще таким воспитанным сто лет не был. А она… резко развернулась и ушла. Ни тебе спасибо, ни чашки кофе.

Я подошёл к Тане и спросил:

– Что-то случилось?

Таня, как всегда, глядя чуть выше моего плеча, ровным голосом ответила:

– Маме хуже. Я боюсь.

– Не бойся, – сказал я, топорща перья и надуваясь. – Я с тобой.

Какую же я ерунду несу, когда она рядом. Вот дурак. Лучше бы мне помолчать, но что делать. Я всегда начинаю нести ахинею, когда волнуюсь. А Таня меня волновала.

– Ишь ты, – донеслось из-за спины, – какая сладкая парочка! Им и экскурсия параллельна, – Ритка оскорблённо испепеляла взглядом мою спину. К её сожалению, я даже не задымился. – Может, им уединиться, чтобы мы не мешали?

– Дети, пожалуйста, тише! – умоляюще попросила экскурсовод, для убедительности прижав палец к губам.

Детки притихли. Но ненадолго. Я знал, что скоро Ритка настроит весь класс против Тани. Я сделал вид, что ничего не слышал. А Тане и этого не надо было делать. Она всегда выглядела так, будто происходящее её не касается.

Глава 3

Сегодня мне надо спешить на репетицию в гараж. День в школе прошёл неплохо, настроение хорошее. Я предвкушал работу над новой песней. Она, на мой взгляд, предназначалась для женского исполнения, но где же взять солистку? Да и Майкл твёрдо заявлял, что он против «баб в коллективе». Так что придётся самим справляться. А песня-то получилась хорошая, я чувствовал.