Двойная звезда [Двойник; Дублер; Звездный двойник; Мастер перевоплощений] - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 12

– Но ведь это сущее безумие!

– Вы так считаете? Мы – не марсиане. Они – очень древняя раса, которая выработала целую систему долгов и обязательств, удовлетворяющую любой возможной ситуации. Одним словом, марсиане – самые великие из всех мыслимых формалистов. По сравнению с ними древние японцы с их «гири» и «гиму» были самыми что ни на есть отъявленными анархистами. Марсиане не оперируют понятиями «правильно» и «не правильно». Вместо этого у них есть понятия «пристойность» и «непристойность», в квадрате, в кубе, да к тому же еще и приправленные черт знает чем. А почему я все это вам рассказываю, так это потому, что шефа на днях должны принять в гнездо самого Ккахграла Младшего. Теперь-то вы понимаете?

Нет, я решительно не понимал. На мой взгляд этот Ккахграл напоминал один из самых отвратительных персонажей из «Я – Грант Гвиннель». Бродбент между тем продолжал:

– Это достаточно просто. Шеф, возможно является крупнейшим из существующих специалистов по марсианским обычаям и психологии. Он посвятил их изучению многие годы. В среду в Лакус Соли, в полдень по местному времени, состоится церемония принятия в гнездо. Если шеф окажется на месте и правильно пройдет все положенные церемонии, то все отлично. Если же его там не будет – причем вопроса, почему его там нет, просто не существует – его имя на Марсе смешают с грязью в каждом гнезде от полюса до полюса – и тогда величайший межпланетный и межрасовый политический успех, из достигнутых когда-либо, оборачивается крупнейшим поражением. Более того, он приведет к тяжелым последствиям. На мой взгляд, самое меньшее, что может случиться, это то, что Марс откажется даже от нынешнего ограниченного сотрудничества с Землей. Еще более вероятно, что на Марсе произойдут волнения, в ходе которых погибнут люди – возможно все люди, находящиеся сейчас на Марсе. Тогда верх возьмут экстремисты из партии Человечества, которые будут проводить свою политику и тогда Марс будет присоединен к Империи силой – но только после того, как будет убит последний из марсиан. И все это будет вызвано тем, что Бонфорт не смог явиться на церемонию принятия в гнездо… Марсиане очень серьезно относятся к таким вещам.

Дэк вышел также внезапно, как и появился, и Пенелопа Рассел снова включила стереопроектор. Я с раздражением сообразил, что мне следовало спросить его, почему враги не могут просто убить меня, если все, что требовалось, чтобы опрокинуть политическую тележку с яблоками, было не дать Бонфорту (или самому, или мне в его обличье) попасть на какую-то церемонию марсиан. Но спросить я забыл – возможно я просто подсознательно боялся ответа.

Но через некоторое время я уже опять изучал Бонфорта, следя за его движениями и жестами, пытаясь почувствовать его мысли, пытаясь в уме повторить интонации его голоса, и все глубже и глубже погружался в эту отрешенную, теплую бездну артистического творчества. Я уже «обрел его лицо».

Вывело меня из полузабытья место, где Бонфорта окружали марсиане и касались его своими псевдоконечностями. Я так глубоко вжился в происходящее на экране, что почувствовал их прикосновения – да и запах был невыносим. Я издал сдавленный возглас и замахал руками: «Уберите это!!!» Зажегся свет и изображение исчезло. Мисс Рассел смотрела на меня.

– В чем дело?

Я попытался придти в себя и унять дрожь.

– Мисс Рассел, извините меня, но пожалуйста, не показывайте мне больше ничего такого. Я не выношу марсиан.

Она взглянула на меня так, как будто не верила своим глазам и все же презирала то, что предстало ее взору.

– А ведь я предупреждала их, – медленно сказала она с презрением в голосе, – что этот смехотворный план не сработает.

– Мне очень жаль. Но я ничего не могу с собой поделать.

Она ничего не ответила и молча выбралась из «пресса для яблок». Хотя она двигалась не с той легкостью, с какой передвигался при двойном ускорении Дэк, но все же справлялась с ними неплохо. Так ничего и не сказав, она вышла, закрыв за собой дверь.

Обратно она не вернулась. Вместо нее появился человек, который казалось находился в чем-то вроде огромной детской коляски на колесиках, с помощью которых детей учат ходить.

– Ну, как мы себя чувствуем, молодой человек? – пророкотал он. На вид ему можно было дать лет шестьдесят, и на мой взгляд он был несколько полноват. Почувствовав ласковость в его вопросе, я уже мог не заглядывать в диплом, чтобы определить повадку врача у постели больного.

– Здравствуйте, сэр. Как поживаете?

– Спасибо, ничего. Конечно, чем меньше ускорение, тем лучше, – ответил он, окинув взглядом сложное сооружение, в которое был буквально вплетен. – Как вам нравится мой корсет на колесиках? Конечно, он не очень красив, но зато снимает с моего бедного больного сердца часть нагрузки. Да, кстати, просто чтобы мы могли обращаться друг к другу по имени, меня зовут доктор Кэнек, личный врач мистера Бонфорта. Кто вы такой, мне известно. Так что там насчет вас и марсиан?

Я попытался объяснить ему все понятно и без лишних эмоций.

Доктор Кэнек кивнул:

– Капитану Бродбенту следовало предупредить меня. Тогда я бы изменил последовательность вашего приобщения к программе. Капитан весьма знающий молодой человек, но только в своей области. А в остальном он сначала действует руками, а уж потом головой… Он настолько бездумен время от времени, что это пугает меня. Но, к счастью, он совершенно безвреден. Мистер Смайт, я хотел попросить у вас разрешения загипнотизировать вас. Даю вам слово врача, что это будет сделано с единственной целью избавить вас от неприятных ощущений, связанных с марсианами, и что я больше ни коим образом не намерен вмешиваться в ваш внутренний мир. – Он вытащил из кармана старомодные карманные часы, которые стали почти символом его профессии и измерил мой пульс.

Я ответил:

– Доктор, я охотно разрешаю вам это, но ничего хорошего из этого не выйдет. Меня невозможно загипнотизировать. – Сам я изучил искусство гипноза еще когда выступал с чтением мыслей, но мои учителя так и не смогли загипнотизировать меня самого. Немного гипноза вовсе не вредно в таком выступлении, особенно если местная полиция не поднимет слишком много шума из-за того, что нарушены правила, которыми медицинская ассоциация буквально обложила нас.

– Вот как? В таком случае нам просто придется попробовать сделать все, что можно. Представьте себе, что вы расслабляетесь, устраиваетесь поудобнее, и мы поговорим о том, что вас беспокоит. – Часы он продолжал держать в руке, вертя их так и сяк, или покачивая на длинной цепочке, хотя давно измерил мой пульс. Я хотел попросить его убрать их, так как блеск отражаемого ими света слепил мне глаза, но решил, что это, должно быть, что-то вроде нервного тика, которого он не замечает, да и вообще это не стоило того, чтобы делать замечания практически незнакомому человеку.

– Я расслабился, – заверил я его. – Спрашивайте меня о чем угодно. Или можем попробовать свободные ассоциации, если конечно хотите.

– Просто постарайтесь сосредоточиться на том, что вы плаваете в жидкости, – мягко сказал он. – Ведь двойное ускорение заставляет вас чувствовать тяжесть во всем теле, не так ли? Я обычно стараюсь перенести ее во сне. При такой нагрузке кровь отливает от мозга, очень хочется спать. Они собираются снова включить двигатели. Нам всем лучше заснуть… Нам будет тяжело… Нам нужно будет поспать…

Я начал было говорить ему, чтобы он убрал часы, иначе они вылетят и разобьются. Но вместо этого я заснул.

Когда я проснулся, соседний противоперегрузочный танк был занят доктором Кэнеком.

– С добрым утром, юноша! – приветствовал он меня. – Я немного устал от этой утомительной процедуры знакомства с состоянием вашего здоровья и решил прилечь здесь, чтобы немного перераспределить нагрузку.

– А мы что, снова на двойном ускорении?

– О, да! На двойном.

– Прошу прощения, я отключился. Сколько времени я спал?

– О, совсем недолго. Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно. Замечательно отдохнул в самом деле.