"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Божич Бранко - Страница 30

Никому до него нет дела. Почему кто-то должен его щадить, подавать надежду, которой нет, подбирать слова и заходить издалека, чтобы не напугать и не расстроить?

— И я ничего не могу сделать? — зажмурив глаза, спросил он.

— Сделать? А что ты собираешься делать? — удивился колдун.

— Я… Ты не понял… Что мне надо сделать, чтобы не превращаться в змея?

— Ничего, — пожал плечами старик, и Зимич зажмурился еще сильней. Вот так. Это была последняя надежда, теперь ее нет. А чего он ждал?

Он поднялся, забыв про хлеб и сыр, надел шапку и медленно направился к выходу. Ему не хотелось, чтобы кто-то видел его в отчаянье. Он хотел встретить его один на один.

— Эй, погоди! — окликнул его колдун чуть ли не весело. И от этого его веселья стало особенно гадко. Зимич не оглянулся: если старику настолько на него наплевать, зачем же слушать?

— Погоди. Я еще не сказал, почему я тебя ждал.

— Какая разница? — Зимич остановился, глядя на покосившуюся дверь, сколоченную из грубого теса.

И в этот миг за спиной в очаге ухнуло пламя. Уснувший зверь поднял голову и с тревогой посмотрел на огонь, избушка осветилась ярким оранжевым светом.

— Не уходи. Меня зовет мой добрый дух, я не могу не ответить. А ты погоди…

Зимич затылком почувствовал жар и не смог не обернуться: колдун, скинув с плеч драную шкуру, стоял позади высокого огня, лизавшего потолок и рвавшегося к небу.

— Иди сюда, Вечный Бродяга, — низким зычным голосом произнес старик, — иди сюда, мы споем вместе. Ты, живущий в двух мирах, и я, жалкий червь этого мира.

Он был голым до пояса и стоял так близко к огню, что должен был сгореть. Руки его взметнулись к звездному небу, и в этот миг что-то с силой ударило в окошко, затянутое пузырем: ударило изнутри, а не снаружи. Зимич прижался к двери спиной и не мог сдвинуться с места. Колдун действительно пел песню — если утробный вой, похожий на звериный, можно было назвать песней. А напротив, глядя прямо старику в глаза, стоял зверь, и отблески огня сверкали на его шкуре.

— Веди меня, Вечный Бродяга! Веди! — еле слышно прошамкал старик.

Зверь шагнул назад, развернулся и побежал в сторону Зимича, но, не дойдя двух шагов, вдруг исчез. За ним, как сомнамбула, закрыв глаза и вытянув вперед руки, направился старик. Он миновал очаг, шурша босыми ногами по раскаленным углям, сквозь пламя, которое его не коснулось, и сошел на земляной пол, но не исчез, как думал Зимич, а замер, вытянув руки вперед. Губы его двигались, слов не было слышно, но, наверное, это было заклинание, потому что Зимич потерял счет времени и не мог шевельнуться. Словно во сне, когда хочется позвать на помощь, но голос отказывается издать хотя бы звук; когда хочется бежать, а ноги не двигаются с места.

Глаза старика распахнулись, лицо осветилось изнутри то ли благоговением, то ли восторгом, и он грохнулся на колени, закрыв лицо руками. Пламя упало на дно очага, а потом, на какой-то короткий миг, вновь взвилось к потолку. Стало очень тихо, только угли потрескивали робким шепотком, покрываясь налетом пепла. Свет мерк, и вскоре стало совсем темно.

— Ты слышишь меня? — спросил старик, и Зимич не понял, кому он это сказал.

— Я? Я слышу, — выговорил Зимич.

— Пойдем. Мне надо отдать то, что я получил.

Старик, как был неодетым и босым, распахнул двери, заставив Зимича посторониться, и встал в трех шагах от порога.

И метель, послушная воле его рук, кружилась и разбегалась в разные стороны, словно он стоял в центре вихря. Жуткое и величественное зрелище… Маленький, тощий старикашка уже не казался Зимичу жалким: он был могущественным.

30 апреля 427 года от н. э.с

Йока вышел от Важана только в пятом часу, был чрезвычайно доволен собой и, как ни странно, профессором. Если бы учителя вели себя в школе так же, как дома, цены бы им не было.

Дара начал беспокоиться, что не успеет доехать до Славлены к нужному часу, а Йока все не мог закончить разговор: ему было интересно. Важан, оказывается, вовсе не был снобом и занудой, каким прикидывался на уроках. Конечно, Йока продолжал держать ухо востро и ожидал подвоха, но его не последовало. Они спорили о призраках и мрачунах, и — что крайне Йоку удивило — учитель вовсе не стремился заткнуть ему рот или задавить авторитетом. Конечно, в логике профессору не откажешь и о мрачунах он знал немало, но и Йоке удалось одержать две или три маленьких победы.

Книга о призраках захватила Йоку с первой же страницы. Да нет, с обложки! Из потрепанного светло-коричневого картона, с прозрачным силуэтом, нарисованным на фоне леса. Йока увлекся ею еще в авто, пытаясь разглядеть маленькую, но очень четкую картинку. Сначала он думал, что это просто лес, но неожиданно взгляд его упал на книгу под углом, солнечные лучи скользнули по обложке, и он заметил искажение, похожее на дрожание воздуха над костром. А потом, поворачивая картинку то так, то эдак, понял, что призрачное дрожание воздуха складывается в человеческий силуэт. Йока раскрыл книгу и тут же углубился в чтение, хотя ему запрещали читать в авто, чтобы не портить глаза. Дара покачал головой, но ничего не сказал.

Вернувшись домой, Йока забежал в свою комнату, сбросил костюм в гардероб, натянул бумазейные домашние штаны и выбрался на балкон, где стояло кресло-качалка, — в хорошую погоду он частенько читал на свежем воздухе.

Йока не захотел спуститься к обеду, и кухарка принесла ему в комнату куски остывшего жаркого. Наверное, тайком от мамы, потому что мама категорически запрещала читать за едой и есть не за столом.

Теплый апрельский день сменился прохладным вечером, но Йока не замечал ни холода, ни наступавших сумерек.

Книга состояла из множества рассказов: люди говорили о своих встречах с призраками, и не только обычные люди, но и чудотворы. И, конечно, самыми интересными оказались рассказы об оживающих покойниках. Только в книге все это было не так, как в детских сказках или маминых журналах. Чудотворы далеко не всегда вовремя приходили на помощь, некоторые имена под рассказами заключались в черную рамку: напечатано посмертно. Под некоторыми была приписка: ныне находится в клинике доктора Грачена. И если смерть Йоку не пугала, то оказаться в сумасшедшем доме он не хотел. Да и рассказы были сухими, перечисляли факты без описаний, преувеличений и прочих красивостей. Некоторые из них принадлежали чудотворам, что прибыли на место происшествия слишком поздно, и тогда информация сводилась к нескольким строкам: нашли тело там-то, нет признаков насильственной смерти (или есть), нет оснований считать, что в помещение кто-то проник. Напротив: как правило, речь шла о запертых (а то и подпертых мебелью) дверях, плотно задернутых шторах (а иногда и закрытых ставнях).

То, что в маминых журналах казалось сказками, придуманными для красного словца, в этой книге таковым уже не было: росомаху перед появлением призрака видел каждый десятый потерпевший. Да и вороны упоминались часто.

Йока перебрался в комнату, когда за окном совсем стемнело и он перестал разбирать буквы. Ему вовсе не хотелось включать солнечный камень: рассказы растеряли остроту, стоило свету упасть на страницы книги.

Солнечные камни пугали призраков. И недаром чудотворы предписывали остальным держать в домах ночники и вешать солнечные камни над входными дверьми: призраки появлялись лишь в тех домах, где на свете экономили деньги.

Отец, как всегда, вернулся домой поздно — Йока слышал, как по гравию прошуршали шины авто, хлопнула дверца. Он машинально отметил этот факт и тут же забыл о нем, продолжая читать: ему хотелось обнаружить связь между появлением призраков и мрачунами. И когда отец вошел к нему в комнату, даже не оглянулся.

— Йока, уже поздно, — отец заглянул ему через плечо, — тебе давно пора спать.

— Ага, — кивнул тот, не отрываясь от книги.

— Такая интересная книга?

— Ага.

— Опять о путешествиях? — отец улыбнулся.

— Нет. О призраках.