"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Божич Бранко - Страница 25

— Доложи, что прибыл господин Йелен, — велел Цапа дворецкому.

Тот с достоинством кивнул и неспешно направился к боковой двери, чуть выпятив грудь. Йоке показалось, что перед ним разыгрывают грандиозный спектакль. И делают это нарочно! Чтобы он растерялся и почувствовал себя не в своей тарелке.

Не на того напали! Ему случалось бывать на приемах в не менее блестящем обществе!

Дворецкий, объявив о его приходе, так же не торопясь вернулся назад.

— Господин Важан примет вас в библиотеке.

Йока вздохнул с облегчением — более всего он боялся оказаться за каким-нибудь длиннющим столом с белой скатертью — и шагнул через распахнутую двустворчатую дверь на паркет с инкрустацией.

Эта библиотека не имела ничего общего с библиотекой у них дома, хотя отец любил книги и собрал их немало. Здесь же узкие высокие стеллажи уходили в темноту — будто в бесконечность — как вверх, так и в стороны. Напротив входа стоял письменный стол, размерами более напоминавший небольшую полянку для пикников; роскошное кресло рядом с ним пустовало. Йока повернул голову в сторону света, падавшего из окна, и увидел профессора Важана: тот сидел в низком кресле рядом с журнальным столиком. Он был в халате! В халате цвета мочала: толстом, бархатном, уютном. На груди ворот приоткрывался, показывая шелковую нижнюю рубаху. Седые волосы пребывали в беспорядке, на ногах были надеты домашние туфли и толстые шерстяные чулки, присборенные на подъеме.

Йока остолбенел и едва не попятился. Из головы сразу вылетели приготовленные слова. Он даже не подумал о том, что со стороны Важана это невежливо — в таком виде принять гостя.

— Спасибо, что приехал, — ворчливо приветствовал его учитель и указал на кресло напротив, — проходи и садись.

Йока вмиг почувствовал себя школьником, потревожившим старого больного человека. Но ему больше ничего не оставалось, как подойти к Важану, — каждый шаг повторило далекое гулкое эхо в глубине необъятной библиотеки. Он сел в кресло глубоко, как положено садиться равному напротив равного, и небрежно положил правую руку на подлокотник, деликатно демонстрируя этим плачевное положение левой.

— Я приношу свои извинения за то, что ударил тебя так сильно. Я не должен был этого делать, — без обиняков и предисловий сказал Важан.

— Я принимаю ваши извинения, — ответил Йока. Он давно приготовил и эти слова, и интонацию, с которой собирался их произнести, не теряя чувства собственного достоинства. — И тоже прошу извинить меня за дерзость.

— Да, конечно… — пробормотал Важан. Видимо, это означало, что извинение принято.

Вот и все? Можно встать и откланяться? Йока неуверенно посмотрел по сторонам.

— А в знак нашего примирения я бы хотел ответить на вопрос, который послужил поводом для этого неприятного инцидента, — начал Важан, снимая возникшую было неловкость.

Признаться, Йока успел забыть об этом вопросе. Да и задавал он его только для того, чтобы поставить учителя в тупик.

— Ты спрашивал, зачем силам тьмы нужно прорвать границу миров и погрузить наш мир во мрак, не так ли?

Йока кивнул.

— Ты задал сложный вопрос, надо отдать тебе должное. Хотелось бы еще, чтобы ты задал его из любопытства, а не ради срыва урока. Тебя действительно это интересует?

— Я ни разу не получил на него ответа, — уклончиво ответил Йока.

— Тогда я попробую тебе это объяснить.

Важан повернул ручку звонка на стене, и в библиотеку сразу вошла горничная с широким подносом, очень быстро и почти незаметно сервировала стол для кофе, а потом исчезла, словно растворилась в воздухе: ее шагов эхо не повторяло.

— Этот кофе мне привозят из Исида по специальному заказу. Угощайся. — Важан большой одутловатой рукой взял махонькую фарфоровую чашечку, такую тонкую, что она просвечивала в рассеянном свете старинного мозаичного окна.

— Благодарю, — кивнул Йока и тоже взял кофейную чашку: кофе пах пряностями и был обжигающе горячим.

Важан сел прямей, как будто ближе к Йоке:

— Ты изучал философию. Как ты думаешь, что мешает простому и ясному ответу на твой вопрос?

— Конечно, основной постулат теоретического мистицизма! Понятие абсолютного зла!

— Вот видишь, ты и сам все прекрасно понимаешь. Ты неглупый парень, Йелен, мне жаль, что ум и силу ты растрачиваешь на ерунду. Чем пускать пыль в глаза одноклассникам, я бы на твоем месте всерьез занялся наукой… — проворчал Важан недовольно, с некоторой брезгливостью на лице. — Итак, любая попытка ответить на твой вопрос входит в противоречие с определением абсолютного зла, то есть ты заложил в вопрос подвох, верно?

— Нет. Я просто хотел узнать, зачем это нужно абсолютному злу. — Йока врал легко и с достоинством.

— А что может быть нужно абсолютному злу, кроме как быть абсолютным злом? — Лицо Важана оставалось непроницаемым, но Йока уловил в его словах еле заметную издевку. — Соответственно, определение абсолютного зла целиком и полностью отвечает на твой вопрос, ты со мной согласен?

— Ну да… — Йока начал путаться.

— Кроме того, твой вопрос может быть истолкован и по-другому: как попытка отказаться от основного постулата теоретического мистицизма. А это, если ты понимаешь, уже касается не философии, а идеологии, политики.

— Политики? Но почему?

— Потому что теоретический мистицизм есть господствующая идеология. Его основа — ряд аксиом, как и в любой точной науке, а аксиомы не требуют доказательств. Но отними у научной дисциплины хотя бы одну аксиому, и все ее последующие построения рухнут.

— То есть если аксиома неверна, то наука ничего не стоит? — Йока почувствовал подвох в словах Важана — он в первый раз услышал рассуждения настоящего консерватора, до этого он судил о них со слов отца и его друзей.

— Нет, это не так. Аксиома не может быть неверна. По определению аксиомы. И наука не перестает быть наукой, если кто-то сомневается в ее постулатах. Не забывай, что на теоретическом мистицизме базируется мистицизм прикладной, плоды которого есть в каждом доме. В случае сомнения в аксиоматике создается другая научная дисциплина, которая развивается параллельно, как это происходит, например, в геометрии.

— И что, есть наука, которая развивается параллельно теоретическому мистицизму? — едко спросил Йока.

— Конечно есть. Я думаю, не напугаю тебя, если скажу, что это оккультизм и тесно связанные с ним прикладные и герметичные дисциплины.

Йока не полез за словом в карман:

— Оккультизм — это не наука. Это запрещенные практики мрачунов. Они опасны.

— Совершенно верно, — кивнул Важан удовлетворенно, — эти практики опасны, а потому законодательно запрещены. Так вот: именно оккультизм ставит под сомнение основной постулат теоретического мистицизма, задаваясь вопросом о целях абсолютного зла. Теперь ты понимаешь, насколько провокационен твой вопрос и почему большинство людей не желает разговаривать с тобой об этом? Конечно, никто не подозревает тебя в связи с мрачунами, поскольку ты дитя и не ведаешь, что творишь.

— Я не дитя… — проворчал Йока.

— Я назвал тебя так не в обиду, а исключительно в юридическом смысле, имея в виду твою неправоспособность. Ну и небогатый жизненный опыт тоже. Но вернемся к ответу на твой вопрос. Как ты думаешь, почему призраки приходят в наш мир?

— Современная наука не знает ответа на этот вопрос, — ответил он Важану.

Тот поморщился, фыркнул и сказал:

— Обрати внимание, я спросил, что думаешь об этом ты, а не современная наука.

— Я? А что я могу думать, если никто этого не знает? — Йока многозначительно поднял и опустил брови.

— Думать и знать — разные вещи. Или ты боишься думать?

— Нет, — быстро ответил Йока. — Но обычно никого не интересует, что думаю я.

— Во-первых, это неправда, во-вторых — ты ведешь себя столь неподобающим образом, что никому не хочется интересоваться твоим мнением.

— Не вижу никакой связи между моим поведением и моим умом.

— Ты не замечаешь, однако в большинстве похожих случаев связь существует. Видишь ли, ты принадлежишь к кругу, в котором такое поведение является чужеродным. Загляни в школу для плебеев, и ты найдешь, что каждый второй ученик в ней подобен тебе: не имея за спиной знатности рода, они вынуждены искать утверждения в другом. У детей аристократов в крови представление об иерархии, они умеют сохранять лицо и тогда, когда вынуждены подчиняться. Твое бунтарство исходит от неуверенности в себе, чуждого аристократии. Ты не слышишь голоса крови.