"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Божич Бранко - Страница 18

Отец растерялся, посмотрел на Йоку, потом на дворецкого, который ему кивнул.

— Мне кажется, детям вредно пить вино, — вставила мама, которая до этого не вмешивалась в разговор мужчин.

Отец снова взглянул на дворецкого, словно искал у него поддержки, и неуверенно сказал:

— Вообще-то ему уже четырнадцать… У чудотворов четырнадцать лет — возраст посвящения, совершеннолетия, я ничего не путаю? — отец повернулся к Хладану.

— Совершенно верно, — ответил Инда. — После инициации чудотвора считают полноправным членом клана, и я в четырнадцать лет сидел за столом наравне со всеми.

— Может быть, организм чудотвора устроен иначе, — снова попробовала возразить мама, — и вино ему не вредит?

Дворецкий поставил напротив Йоки высокий бокал, но после маминых слов помедлил наливать вино.

— Вино не вредит никому, если употреблять его умеренно. На севере просто не сложилась культура пития, какая существует в южных странах, как в Элании и особенно в Стерции — родине виноделия. — Йоке показалось, что Инда говорит это специально для него. — Ясна, перестань ворчать. Йера предложил выпить за чудотворов, и я до сих пор на это рассчитываю.

Дворецкий, глянув на отца, налил Йоке половину бокала. Забинтованной рукой держать тонкое стекло было не так удобно, как стакан, но Йоке это понравилось — какой подросток не мечтает поскорей стать взрослым? Он не в первый раз пробовал вино и старался притвориться, что оно ему по вкусу, — ведь только дети не понимают вкуса вина.

— За чудотворов! — повторил отец, снимая неловкость. Все поднялись с мест, соединяя бокалы в центре стола по старой северной традиции. И Йока — вместе со всеми, как будто всю жизнь только и делал, что пил вино.

— Как приятно оказаться в кругу земляков, — сказал Инда, усаживаясь на место. — В Элании, например, только приподнимают бокалы, и мне каждый раз чудится, что меня хотят отравить.

— Почему? — спросил Йока и прикусил язык: как-то по-детски это прозвучало. Это Мила задает свои бесконечные «почему?», а он давно вышел из этого возраста.

— Наша традиция соединять бокалы происходит от древнего обычая переплескивать вино из кружки в кружку в знак того, что оно не отравлено, — пояснил Инда, нисколько не удивляясь вопросу.

— Мне кажется, на юге такой традиции возникнуть не могло, — доктор Сватан вытер губы салфеткой, — ведь в древности там использовали глиняную посуду, а не деревянную. Попробуйте столкнуть две глиняные кружки так, чтобы вино переплеснулось из одной в другую, — они разобьются.

— Интересное наблюдение, — кивнул Инда, — действительно. А я никогда об этом не думал. И в связи с этим тоже хочу предложить тост: за лес. За наш Беспросветный лес — он наш ужас, наш враг и в то же время наш кормилец. На Севере он питает силой чудотворов, как в Элании — море, в Натании — горы, а в Исиде — пустыня. Красиво сказал, а?

Он снова подмигнул Йоке.

— Красиво, — подтвердил отец, — я согласен за это выпить.

— Следующий тост, я чувствую, будет за росомаху, — проворчала мама. Она никогда не любила лес и старалась не упоминать его всуе.

— Ясна, росомаха — всего лишь часть леса, безобидный и премилый зверек, — сказал отец, — право, смешно приписывать ей все зло, совершаемое в этом мире, это не более чем персонаж детских сказок.

— Народные сказки — это мудрость прошлых поколений, — сдержанно возразила мама.

— Ну, не надо приписывать народу слишком много мудрости, — ответил Инда, — народ когда-то считал, что Солнце кони везут по небу в колеснице, но мы же не будем в это верить, не правда ли?

— Я верю в науку, — согласился с ним доктор, — и тоже хочу выпить за лес.

Потом они выпили за науку, за солнечные камни, за светлое будущее для всех в Обитаемом мире — Йока почувствовал головокружение и желание поговорить. Ему это не понравилось: он словно перестал принадлежать самому себе, отвечать за свои слова и поступки. Ему хотелось сбросить с себя эту странную пелену, избавиться от ощущения наваждения. И вместе с тем он понял, почему взрослые любят пить вино: разговоры за столом становились все более веселыми, глаза сияли, лица покрылись румянцем. Мама уже не сердилась, а смеялась. И в то же время — Йока понял это по глазам — никто себя не потерял, никто не ощущал такого же наваждения, как он. Наверное, мама была права и детям пить вино действительно вредно.

Из дневников Драго Достославлена

11 декабря 79 года до н. э.с. Исподний мир

Зимич проснулся поздно, когда серый зимний свет набрал полную силу. Сны его были путаными кошмарами: искаженные ненавистью лица кружились в мареве дымившегося снега, змеиные языки касались лица, тело захлестывали упругие чешуйчатые хвосты, ядовитые зубы смыкались на горле, руки с ножами тянулись к сердцу, слова проклятий гремели в ушах.

Дрова трещали в печке, тепло разливалось по дому. Голова раскалывалась до того, что в глазах темнело.

Стёжка подошла к кровати и протянула Зимичу кружку с вином:

— На, выпей. Полегче станет.

Зимич приподнялся на локте и взял кружку в руку. Легкое белое вино из подвала хозяина… Дорогое вино, которое привозят из далеких теплых стран. Откуда в этом домике столько дорогого вина?

Думать не хотелось. Вино не только вылечит голову, вино разгонит кошмар, позволит еще некоторое время оставаться в счастливом забытьи.

— Я сейчас, — Зимич начал подниматься, — мне надо на воздух…

Тело тряслось от напряжения, перед глазами вспыхивали огоньки, оборачивавшиеся темными пятнами. От любого резкого движения голова готова была лопнуть, как созревший бешеный огурец.

Зимич, шатаясь и натыкаясь на стены, добрался до сеней, еле-еле отворил тяжелую дверь, обитую войлоком, и несколько раз споткнулся, пока дошел до крыльца.

Небо словно покрылось инеем. Низкое солнце едва пробивалось сквозь морозную дымку, но все равно резало глаза. Зимич, как был, босиком вышел на снег, все еще сжимая рукой кружку, отчего та дрожала вместе с ним, выплескивая вино на снег.

Янтарное вино из далеких южных стран… Прозрачное, как слеза… Зимич хотел пить. Он откинул голову, взглянув на небо, и встряхнул влажными от пота волосами. А потом вылил вино в снег. Холод жег ступни, это было хоть и неприятно, но освежало. Зимич не смог нагнуться, опустился на колени прямо в сугроб возле расчищенной дорожки и долго растирал снегом лицо и шею, словно хотел смыть с себя похмелье. Немного помогло. В его веселой студенческой жизни случалось пускаться в загулы на неделю, а то и на две, и кое-что о последующем возвращении к жизни Зимич знал. Только никогда еще жизнь не представлялась ему столь пакостной штукой, не стоившей того, чтобы к ней возвращаться.