Толераниум - Огородникова Татьяна Андреевна - Страница 42

– У вас в пиар-отделе толпа дармоедов, пусть напишут нужные письма.

Еремей просиял.

Васильков, изрыгая проклятия, ворвался в отдел, но его голос утонул в баритоне Вениамина Доре, который отчитывал оппозиционера Величко, завалившего накануне ответственный митинг:

– Как ты мог отправить альфонсов поддерживать феминисток? Это же шито белыми нитками! Во что превратился митинг? Клуб знакомств по интересам со стопроцентным результатом? Завтра загсы побьют рекорд подачи заявлений на традиционный брачный союз. А экспериментальный отдел «ущемленных самцов» закроют к чертям собачьим! Над нами смеются патриархалы! Посмотри заголовки прессы! – Доре яростно тыкал в экран компьютера. Заголовки были и правда не ахти: «Пчелы не против меда», «Союз меча и орала», «Свой среди своих»… Репортажи украшали фото и видео. Рекордное число просмотров набрал междусобойчик, на котором спортивная деловая баба уговорила смазливых альфонсов требовать создания фонда «отцовского капитала».

Доре не мог успокоиться:

– Где логика? Ты бы еще педофилов отправил защищать сирот, которых выселяют из детского дома! Куда делись твои мозги? У нас все против! Понимаешь ты это? ПРОТИВ!!! Оппозиция – это и есть против! Против всего!

Яростный оппозиционер Величко, на которого Толераниум возлагал большие надежды, сидел, впаявшись в кожаное кресло, и суетливо грыз ногти. Вид у парня был затравленным, но сочувствия не вызывал. Чуть поодаль, издевательски скрестив руки на груди, беседу комментировал старший товарищ по оппозиции – круглый и на вид добродушный Сочнин. Сочнин дружелюбно, но с легкой укоризной вставлял:

– Ну ты даешь, Величко! Вот как тебя угораздило? Для кого я делаю разнарядки? У тебя же было четко написано: педофилы устраивают потасовку с некрофилами на парковке городского колумбария, после чего и те, и другие объединяются в общественное движение «Любви все возрасты покорны».

Ответчик чуть не плакал:

– У меня в разнарядке было написано в восемь у детского дома… Ювенал принес. Сказал – вводные изменились…

– Ну вот, опять ювенал. Пора бы уже привыкнуть, что из соседнего отдела добра ждать не приходится…

Самой подлой структурой Толераниума по праву считался отдел ювенальной юстиции. Некоторые из них определили в приюты собственных детей, чтобы получить премию от Толераниума. Теперь они яростно рыскали по округе, подслушивая и подсматривая, кого бы еще отвоевать у родителей.

Васильков одним коротким и громким предложением погасил междоусобный конфликт:

– Заткнитесь и слушайте! – Еремей изложил план действий по учету волеизъявления «толпы».

Спичрайтеры сваяли достоверные и учтивые обращения к Толераниуму от рядовых сочувствующих граждан. Оба обращения в прямом эфире с бумажного листа зачитал Доре:

«Я простой таксист, – пишет нам Урбан Алибеков из Москвы. – У меня жена и трое детей. Сейчас она беременна четвертым. Прокормить эту орду я не могу, всех детей эта подлая женщина родила без спроса. Теперь я понял, что совершил ошибку, когда не примкнул к движению чайлд-фри. Но это произошло не по моей вине – мне никто не предложил. Теперь я точно знаю, что если бы мне посчастливилось определиться в свое время, я бы сделал правильный выбор. Обращаюсь к вам с просьбой выделить моей семье невозвратный кредит с целью прокорма семьи и воспитания детей в системе передовых взглядов. Я читал, что пособия по поддержке жизненного уровня притесняемых меньшинств составляют три среднемесячных оклада. По этому поводу могу сказать только одно: считайте меня педерастом. Суммы в три оклада нам вполне хватит на первое время. Как раз – до родов».

Второе письмо, скорее, походило на воззвание, чем на одинокий крик о помощи. Автор беспокоился не за себя – за поруганные права всех представителей своего гендерного воплощения.

Некто Сергей настоятельно требовал от руководства Толераниума рассмотреть вопрос об «удочерении» и всесторонней поддержке организации «Альфонарий», которая не сможет выжить самостоятельно. Считая эту проблему злободневной и актуальной на фоне усиления воинствующего феминизма, Сергей очень убедительно отстаивал права мужчин, которые не могут позволить себе оплачивать женские счета, в том числе кафе и рестораны, не говоря уже об одежде. Сергей из Альфонария достоверно сообщал, как неоднократно убедился на собственном опыте, что нормальная баба может и должна обеспечить семью, родить ребенка, воспитать его, приготовить мужу обед, убраться в квартире и выглядеть при этом не замотанной лошадью. Ни одному мужику такое не под силу. «Уверен, – писал Сергей почерком спичрайтера, – что наши женщины в состоянии обеспечить комфортными условиями не только детей, но и мужчин, которые не могут более реализовать устаревшее природное предназначение. Раз прогрессивные женщины добились такого равноправия, мы вправе претендовать на освободившуюся нишу».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

По обоим вопросам проголосовали «за» абсолютным большинством голосов.

Какое счастье, что Асин не потащил его на обед в ресторан!

Ковригину сейчас было не до обедов. Виктор вновь предложил ему подежурить в Игнатьевском, причем в новогоднюю ночь. Лучшего подарка Ковригин и представить не мог. Возвышенное настроение чуть подпортил Кирпич, который по старой дружбе звонил когда хотел и по-хамски задавал тупые вопросы:

– Леха, че там у вас, новогодняя собируха намечается?

– У меня лично намечается. Но очень приватная. Тебя не могу позвать.

– Не-е, приватная мне не интересна. А ты у Мишки спроси, какие там у вас мероприятия на праздник будут? Чтобы девушек сговорчивых побольше… Хотя со строптивыми тоже договариваюсь. – Кирпич хохотнул.

– Не буду ничего спрашивать. Это меня не касается. И ты не вздумай беспокоить Михаила такой ерундой. К тому же у него телефон поменялся, и нового никто не знает.

– Да что там у вас происходит? – удивился Кирпич. – Вопрос ломаного гроша не стоит, а столько заморочек…

Ковригин отключил телефон. Ему было неприятно выслушивать мнение этого приземленного идиота. Куда ему до понимания того, что тут у них происходит. Мечты сбываются! А если у кого-то мечты ограничиваются только доступными бабами, то вопрос точно не по адресу.

Володя Кирпичников имел свою точку зрения и на сам Толераниум, и на мероприятия Толераниума. Он любил посещать митинги, пикеты и прочие сборища толерантного народа. Пока что не случилось ни одного холостого пробега. В толпе толеранов обязательно находилась приятная девушка прогрессивных взглядов, которая полностью разделяла новое, продвинутое и современное отношение к бывшему щекотливому вопросу. Иначе – какая ты толеранша?..

После бесполезного разговора с Ковригиным Кирпич решил, что разберется с вопросом самостоятельно. По крайней мере, вход в Толераниум для него был открыт, потому что сам Полковник любил с ним побеседовать о жизни.

Мише теперь доставляло странное удовольствие находиться в обществе мамы, а еще лучше – в обществе Бергауза и Софочки. Он испытывал непонятную, высокомерную и брезгливую радость от того, что Софья Леонидовна, оказывается, вовсе не притворялась! Она на самом деле не умная и хитрая – она приземленная и туповатая, если в своем преклонном возрасте так радуется предложению выйти замуж и не радуется, что ее единственный сын собирается стать идейным лидером мирового порядка. Со спокойным презрением Миша констатировал: он вышел из-под контроля, не подчинился семейной политике планомерного уничтожения. Больше нет ярости, злости, даже раздражения. Ему все равно.

Он не хочет есть ее блюда, он не хочет слушать ее нотаций, он вообще не хочет ее видеть. Тем более строящей глазки Бергаузу, который наконец-то вошел в статус официального супруга. Какое гадкое зрелище: два пожилых человека растворились друг в друге и ведут себя как наивные первоклассники. Мама – располневшая женщина почтенного возраста – и потомственный дипломатический работник Аркадий Моисеевич Бергауз не насмотрятся друг на друга. Они, видишь ли, зарегистрировали брак в последний день уходящего года, видимо, чтобы начать настоящую семейную жизнь завтра, прямо с первого января. Фу!