Пионерский гамбит – 2 - Фишер Саша - Страница 4

Не угадали. Ни с бывшим нашим, ни с четвертым. Вожатые нашлись в бывшем седьмом отряде. И мы бы даже могли их не заметить, но когда мы понуро плелись мимо, уже почти признав, что приключение не получилось, с окна палаты седьмого корпуса упало закрывающее свет одеяло, и кто-то из парней взялся торопливо прилаживать его обратно.

– Давайте смотреть по очереди, – шепотом предложил Марчуков, когда мы подкрались к окну и устроились под ним на корточках. – Чур я первый!

Он полез на приступочку, а мы с Мамоновым остались сидеть на корточках. Слышно все и отсюда было хорошо – стены тонкие, форточка открыта, а одеяло – крайне сомнительная звукоизоляция.

– Кружки подставляй!

– А если Климовна зайдет?

– Скажем, что чай пьем! Вот смотри на цвет? Кто скажет, что это не чай, пусть первым бросит в меня подушкой! Эй-эй, я ценный ресурс, у меня бутылка!

– Трепло…

– Еленочка, а тебе лучше не пить, у тебя тяжелый день завтра.

– Ой, не напоминай… А может можно этого лося куда-нибудь в другое место деть?

– Не лося, а Сохатого, понимать надо. Да ты не боись, он только с виду страшный. Ты его колбасой дрессируй.

– Ой, опять ты шутишь… Слушайте, ну нечестно же присылать взрослого в детский лагерь, а? А он и правда хулиган?

– Да никакой он не хулиган, просто у него лицо такое.

– Ага, но кобасу любит, страсть.

Все громко заржали. Потом раздался звон кружек. И все ненадолго замолчали.

– Твоя очередь, – Марчуков спустился и пихнул меня в бок локтем. Я тихонько забрался на приступочку и приник глазом к щели между рамой и одеялом. Ничего необычного не увидел. Вожатые раздвинули кровати, освободив немного свободного места. Вместо стола использовали несколько тумбочек. На тарелках – какая-то закуска, было не видно, что именно. И кружки. Бутылок на виду нет. Конспирация!

– Боюсь ужасно…

– А тебе-то чего бояться? Ты третий год вожатствуешь!

– И каждый раз все равно как первый. Каждый раз боюсь.

– Думаешь, в этот раз пионеры тебя точно зажарят на костре и сожрут?

– Ой, ну ты скажешь…

– Да я серьезно вообще-то! Мне раз сон приснился, как я приехал в лагерь, захожу в отряд, а там стол, на столе блюдо, полное всяких дефицитных деликатесов… А в центре место пустое. И вокруг сидят дети в галстуках. В руках вилки. И смотрят так кровожадно. И кивают на пустое место на блюде. Давай, мол, ложись, жрать уже хотим.

Все засмеялись.

– Да тихо вы! Давайте кружки!

Мы топтались в стороне от ворот, ожидая прибытия автобусов. Уже вот-вот должны были подъехать, радио «Маяк» как раз пропиликало через матюгальник свое полуденное «Не слышны в саду даже шорохи». Во всяком случае, у меня эти позывные именно с этой песней ассоциировались всегда.

Я вздохнул и подумал, что уже с минуты на минуту опять начнется пионерская муштра, речевки и хождения строем. За первую смену я к этому, конечно же, привык. Но все равно продолжал иногда ловить ощущение, что я шпион и вообще обманщик. И галстук с первого раза завязать не смог даже.

– Ага, едут! Едут! – заорал Марчуков и начал подскакивать на месте от нетерпения.

– Олежа, ты же тут из-за брательника остался, а сам он где? – спросил я.

– Приедет сегодня, его надо было к врачу сводить, вот родители его и забирали, – ответил Марчуков.

– А какой сегодня день недели, кстати? – я наморщил лоб. – А то я запутался что-то.

– Четверг вроде, – Мамонов пожал плечами. – А какая разница?

– Да никакой… Так, просто…

Двери автобусов с шипением открылись, и поляна перед воротами моментально заполнилась детьми разного роста и возраста. Сразу стало шумно и тесно. И лица, как у меня всегда бывает в таких случаях, слились в цветной калейдоскоп без возможности выделить какое-то одно.

Я выцепил взглядом группу самых высоких детей, наверняка это наши и есть. Они сбились в кружок вокруг Елены Евгеньевны. Картина была та же самая, что и у нас. Девчонки смотрелись уже практически взрослыми тетями, у всех уже были на месте все полагающиеся женщинам выпуклости. Ну, кроме тех, у кого их и через несколько лет не появится. А вот парни делились на два типа – высокие и тоже почти взрослые на вид и пацаны обычные, практически дети еще. Ну, такой уж возраст – четырнадцать лет. Переходный во всех смыслах.

– А где Бодя? – Марчуков вытянул шею.

– Вон тот, в синем костюме «Динамо», – кивнул Мамонов. – Ничего себе, он жирный стал!

– Ладно, потопали к нашим уже, – Марчуков направился к кучке вновь прибывших пионеров.

– …сейчас мы с вами пойдем в наш отряд, разместимся, познакомимся, а потом пойдем обедать, – излагала план действий Елена Евгеньевна. – А где Артур Георгиевич?

– У него что-то случилось, но он обещал до обеда приехать своим ходом, – объяснила рослая рыжая девушка, лицо которой было покрыто россыпью веснушек от лба до подбородка. – Сказал, чтобы мы вели себя хорошо и вас не обижали, Елена Евгеньевна.

– Ну что ж, тогда пойдемте в отряд без него, – вожатая махнула всем рукой, указывая направление, и наш новый отряд нестройной колонной потянулся вглубь лагеря. Только теперь мы были не вторым отрядом, как в прошлую смену, а первым. Спортсменов почему-то лишили статуса отряда. Может быть, потому что они в середине смены уезжают, а может Надежда Юрьевна поссорилась с их заносчивым тренером. Я пару раз видел, как они на повышенных оборотах разговаривают.

– Бодя – это вот этот? – спросил я, ткнул пальцем в самую жирную спину. Парень был не очень высоким, но в ширину явно удался. На коротко стриженом затылке – белая кепочка, вроде тех, которые любят носить на курорте.

– Ага, он, – кивнул Мамонов.

– Нам что-то надо про него знать важное? – спросил я.

– Ну… – Мамонов задумался. – Это сложно объяснить. Он такой… скользкий тип очень. Ты его, главное, не называй в лицо Бодя. Так-то он Борис.

– Ну вы чего плететесь-то? – возмутился Марчуков. – Там без нас все хорошие места займут!

– А почему Сохатый? – спросил я. – Прозвище?

– Фамилия такая, – Мамонов хохотнул.

Мне показалось, что эта версия отряда как-то спокойнее что ли. По палатам расселились безо всякой беготни, шума и воплей. В этот раз мы оказались не в первой палате, а во второй. Просто чтобы не оказаться в одной палате с Бодей. Дело даже не в его пока что не проявившихся личностных качествах, а в том, что он храпит, как трактор. Во всяком случае, так шепнул Мамонов. Так что мы устроились всей троицей возле окна.

Среди девчонок я обратил внимания на троих – та рыжая с веснушками, которая объясняла Елене Евгеньевне про Чемодакова. Явная заводила, уверенная, взгляд открытый. Активистка, не иначе. Невысокая черненькая девица со злым лицом маленькой собачонки. Одета в черное. Выделяется на фоне остальных. И худая девушка, похожая на самку богомола. Ярких красавиц, вроде Шарабариной, среди девчонок не было. Хорошеньких хватало, но выделялись на общем фоне вот эти три.

А среди парней… Честно говоря, на Бодю я бы сам не обратил внимания. Ну, толстый. Но ведет себя пока что скромно, не шумит, не качает права, никуда не лезет. Я думал, что приедет очередной хамоватый альфач, который будет нагибать всех, до кого дотянется. Но нет. Пока ничего такого.

Гораздо больше внимания привлекала парочка явно спевшихся приятелей – длинного и тощего и невысокого и коренастого. Я пока не мог определиться, на кого они больше похожи – на «тупого и еще тупее» или на Джея и молчаливого Боба.

– А вот и наш Чемоданов, – прошептал Марчуков, плюхнувшись рядом со мной на диванчик. – И у него здоровенный чемодан!

– А? – встрепенулся я и повернулся в сторону вновь прибывшего.

Глава 3, в которой нам показали рыбов, случился тайный сговор и странная попытка захвата власти

О, а этого парня я знал! Только без фамилии. Он был странным другом нашей семьи в начале девяностых. Черноволосый, с дурацкими усиками и хитрым прищуром. Когда он приходил в гости, мама всегда закатывала глаза и шептала что-то неразборчивое. Он был громкий, много хвастался, какой он всамделишный «новый русский», и как они с «братвой» бодро бабки рубят. И даже пиджак малиновый где-то достал. Мама говорила, что заказал у знакомой портнихи, чтобы было точь в точь как Версаче. Вот только с мобилой не срослось, ее за почти бесплатно добыть не получалось. Так что он ходил с пейджером и не уставал все время качать головой и охать, как же ему неудобно без своей моторолы, которая как раз в ремонте.