Русская война 1854. Книга пятая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 8

Черно-желто-белое, с черным двухглавым орлом. Официально его утвердят только через три года, но сами цвета использовал еще Александр I, добавивший к петровским черному и оранжевому еще и серебряную полоску.

— Красиво! — согласился я. — И смертельно опасно! Пусть помнят!

* * *

В эту ночь в Евпатории не спали. Сначала пришел сигнал, что дозорные заметили идущий вдоль берега российский «Кит». Все схватили винтовки, готовясь отражать атаку, но враг и не подумал спускаться.

— Джон, прикажи Аббасу, чтобы поярче жег костер, — коммандер Ларсон иногда позволял себе мечтать, как сбивает огромный летающий корабль. Пуля, если направить ее верной рукой точно в цель, порой творит самые настоящие чудеса. Главное, все правильно рассчитать…

И коммандер Ларсон не сомневался в своем расчете. Яркое пламя — это хорошая цель. Пусть только «Кит» пойдет в атаку, и тогда его лучшие стрелки не оставят тому и шанса. Вот только русский корабль продолжал держаться под самыми облаками, на все такой же недосягаемой для пуль высоте…

«Трусы»! — мелькнуло в мыслях у Ларсона, и в этот момент в небе словно вспыхнуло новое солнце.

Яркий луч, которого просто не могло быть, осветил хвост русской машины. Нет, не хвост — флаг. Огромный! Невероятный… Тьма верхней полосы словно вырастала из самой ночи. Золото средней сияло словно украденное солнце, а нижнее серебро казалось чертой, что разделяет жизнь на «до» и «после».

Страшно… Но он приносил присягу королеве и никогда не сдастся.

— Аббас и остальные местные дали деру, — где-то рядом Джон вернулся на свое место. — Как увидели флаг, так начали что-то бормотать, а потом рванули во тьму. Даже лошадей своих не стали…

— Ну и пусть. Меньше ртов, — коммандер Ларсон продолжал следить за небом, когда раздался странный пугающий свист, а потом Джон замолчал. — Джон!

Ларсон, чертыхнувшись, полез вперед и нашел своего солдата лежащим, уткнувшись лицом в землю. Словно напился… Вот только сегодня они не пили, да и не течет из черепов после алкоголя красная густая кровь.

Глава 4

Смотрю во тьму, считаю до пятнадцати. По три секунды на каждый ящик — и все. Груз флешетт улетел вниз. Частично в море, но, минимум, половина точно накрыла лагерь. Страшная смерть… Когда стреляют ракеты, то огонь словно провожает воинов в последний путь. А флешетты убивают тихо. Только свист и крики: боль тех, кого зацепило, и страх тех, кто испугался оказаться следующим.

— С внешнего лагеря многие разбежались, — заметил Лесовский, тоже вглядываясь в темноту.

— Утром вернуться, — Горчаков не верил, что одна атака может принести много пользы.

— Может, да, а, может, и нет, — я не спорил. — Но, даже если мы вправили мозги хотя бы паре человек, то уже не зря слетали. А теперь на север.

Лейтенант не стал играться с турбинами, а развернулся на одном руле по широкой траектории и направил «Адмирала» в сторону Стального. Впереди ночь, когда мы пройдем большую часть пути, и уже утром окажемся на месте. Я еще раз проводил взглядом разворошенный союзный лагерь, играющиеся рядом с ним волны, а потом постарался уснуть. Пусть и, кажется, что в полете остается только ждать, но это совсем не так…

Проснулся я от того, что кто-то спорил.

— И все же вы не понимаете главного, — голос Александра Михайловича Горчакова звучал тихо, но уверенно. — России нужны реформы. В своем текущем виде мы почти дошли до предела, а что за ним? Крах!

— Давайте не будем пугать друг друга пустыми словами, — Александр Сергеевич Меншиков тоже был предельно спокоен. — Все же сейчас не общественное выступление, а личная почти дружеская беседа. Так что оставим «крах» в стороне.

— Зачем же? Ведь именно, пока такие консерваторы как вы не верите в него, мы и топчемся на месте.

— Вы говорите про «крах», чтобы говорить про необходимость перемен. Я говорю, что это лишнее. Лучше просто расскажите, что бы вы хотели изменить в России, чтобы она стала сильнее? Я ведь не только консерватор, но и патриот.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Нам нужно отменить крепостное права, дать стране конституцию и парламент, закрыть военные поселения и ввести всеобщую воинскую повинность, разрешить университетам самим выбирать себе деканов и ректоров, основать государственные, а не только церковные школы, убрать висящие цепями внешние пошлины и… разобраться с финансами. Второй год войны, канкринский рубль уже давно не работает, и только самые наивные верят, что смогут обменять все свои кредитные билеты на серебро.

Я невольно отметил, что будущий канцлер только что вскользь коснулся практически всех будущих реформ Александра II. Действительно, они не сами по себе появились, а витали в воздухе. Вот только Меншиков, кажется, совершенно не выглядел впечатленным.

— Это интересно, — заметил он. — Часть прожектов вы просто перечислили, а к другим добавили столько эмоций. Или пошлины и финансы касаются вас лично?

— Нет, просто в мою бытность в Вене, именно их чаще всего ругали при обсуждении России, и я невольно дал воспоминаниям себя увлечь.

— Вам стоит обращать внимание на такие моменты, — Меншиков посмотрел на Горчакова словно недовольный учитель на ученика. — Тем более в такой ситуации, просто представьте ее в реальности. Отсутствие пошлин, чужие капиталы в нашей стране, и все это можно свободно обменивать на серебро.

— В Россию хлынут огромные деньги, на которые мы проведем любую необходимую модернизацию. И это еще не все. Стабилизация курса рубля, практически полное отсутствие инфляции.

— А из России хлынет серебро. Его будут вывозить за товары, за кредиты, просто потому что какой-то подлец придумал хитрую аферу и за наш счет получил возможность обеспечить себе старость.

— Останавливать реформу только потому, что мы боимся подлецов, разве это не слабость?

— Не стоит их недооценивать, — Меншиков покачал головой. — Все же мы с вами чиновники, не инженеры, как… — князь кивнул в мою сторону, и я порадовался, что в сумраке дирижабля мои приоткрытые глаза совсем незаметны. — Мы должны учитывать не только механизмы общества, но и конкретных людей.

— Значит, учтем. Если дело только в людях, то нам всего лишь нужно будет оказаться умнее.

— Не только в людях. Я, скажу честно, не специалист в этих новых экономических теориях, но просто взгляд от незаинтересованного человека. С одной стороны, вы хотите привлекать капитал для развития страны, и это хорошо. С другой стороны, низкая инфляция внутри России сделает кредиты для наших собственных промышленников тяжелее, чем для иностранцев.

— Что вы имеете в виду?

— Допустим, вы дали по миллиону в кредит мне и Наполеону. Через год во Франции этот миллион в лирах обесценится до семисот тысяч, а я буду должен все так же полную сумму.

— Это… Тоже учтем! Но вы не против самой реформы?

— Не против, но я пока совсем не увидел ее преимуществ относительно того, что есть сейчас. Смешивание кредитных и настоящих денег, с одной стороны, может принести пользу, но и опасности точно есть. Так что если появится документ, где все это будет учтено, я с большим удовольствием его изучу…

— А что вы думаете про остальные реформы, о которых я говорил? — если до этого Горчаков собирался до смерти спорить со старым князем, то теперь… Ему на самом деле стало интересно его мнение.

— Так давайте обсудим, — Меншиков улыбнулся. — Вы начали с освобождения крестьян. Что сейчас не так?

— Несвобода и невозможность использовать их в современных производствах. Вы же понимаете, что стране нужна индустриализация, а без рабочих рук все это не имеет смысла.

У меня от этих слов чуть челюсть не упала. Вроде бы до Сталина еще восемьдесят лет, а и такие мысли уже витают в воздухе. И… Если честно, я раньше искренне верил, что реформаторы 50−60-х боролись с крепостничеством исключительно ради своих идеалов и идеи свободы, но, как оказалось, и тут не обошлось без банальной экономики. Промышленникам были нужны рабочие, и они продавили их появление.