Русская война 1854. Книга пятая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 44

— Но это же глупость! Сколько разумных идей таким образом похоронят и не воплотят в жизнь.

— И сколько смертельно опасных глупостей так же не сделают, — возразил Меншиков. — Дворянство — это как рессоры в ваших машинах. Сглаживают острые углы, помогая встроить новинки в старую жизнь.

— Вам не идут технические сравнения, — хмыкнул я.

— А вам пока не очень удается политика, — вернул Меншиков.

И ведь уел же.

— Кстати, вот вы говорите, что я показал себя не ровней обществу, но почему тогда Константин в тот вечер так злился? Я-то думал, это из-за того, что я был близок к успеху.

— А на самом деле ему просто стало неприятно, что его противник, которого он почти сделал равным себе, так низко пал.

— Вот же черт!

— Вам, кстати, стоит научиться сдерживать ругательства. Тем более такие.

— А вы сами ругались. Помните? На меня.

— Довел потому что, — Меншиков вздохнул. — Ладно, давай дальше. В чем была проблема с Академией наук?

— Что я пришел без конкретных изобретений?

— Нет! Это же ученые, им не интересна практика — с ней можно было бы идти на встречу с промышленниками, и то не всеми сразу.

По последней оговорке я неожиданно понял, в чем именно ошибся.

— И как им не интересна практика, так же им не особо интересны и другие направления, — понял я. — То есть, рассказывая обо всем сразу, я в итоге не заинтересовал никого.

— Точно. Как в плохой книжке, когда сюжет прыгает от одного героя к другому, и ни один из них не становится по-настоящему интересен.

— Значит, можно было бы устроить отдельные встречи по каждой теме. С конкретными изобретениями, конкретными направлениями и инвестициями под каждый проект, — от осознания того, какая титаническая работа тут была нужна, меня пробило в пот. И я пытался решить все это с наскока? Действительно, максимум поручик, как и сказал Меншиков.

— Возможно, но опять же, разве это твоя сильная сторона? Разве это было бы самым коротким путем, чтобы вернуться к тем, кому ты и вправду нужен? — Меншиков снова ждал, чтобы я догадался сам. — Впрочем, давай не будем спешить. Для начала скажи: в чем была твоя ошибка при встрече с посланником кайзера?

— Думаю, та же, что и при выступлении в Михайловском. Я заключил союз с чужаком и противопоставил себя остальному обществу. И ведь Александра Федоровна перед этим практически прямым текстом напомнила мне, как разделено общество, как важно понять это и учитывать в своих решениях. Но я в итоге услышал только то, что совпадало с моими мыслями, а остальное пропустил.

— И теперь? — Меншиков ждал продолжения.

— Как личность, как отдельный человек я недостаточно силен, чтобы меня кто-то слушал, — начал я. — И в то же время у меня всегда была сила, к которой можно было обратиться, но от которой я всегда бежал.

— Как и большинство молодых людей, — согласился князь. — Так кто вы, Григорий Дмитриевич? Кто стоит за вами, кто ваша сила?

— Я дворянин, — вырвалось у меня. — Я хочу изменить дворянство, но я — дворянин, и теперь не забуду это. А еще я военный! Я хочу изменить армию, но в то же время я никогда не забуду тех, кто носил мундир вместе со мной.

— Именно… — начал было Меншиков, но я еще не закончил.

— А еще я русский. Как вы, как татарин Максим или как вдовствующая императрица, родившаяся вообще в другой стране, — эти слова Александры Федоровны я сейчас тоже вспомнил. — Я хочу, чтобы моя Родина стала счастливым местом, и сделаю все, чтобы именно так и было. Но теперь я постараюсь вести себя не как ребенок, который берется за все подряд, я постараюсь думать и использовать те силы, что у меня на самом деле есть.

— И что ты будешь делать? — главный вопрос, с которым я пришел, но на который у меня пока не было ответа. Возможно, он придет позже, но пока… Впрочем, если уж я отказался от гордыни, то почему нет?

— Не знаю, — честно ответил я. — Александр Сергеевич, может быть, вы подскажете, какая у вас есть идея?

— И как кого ты сейчас меня просишь? — князь прищурился. — Как дворянина, как генерала или как русского человека?

— Как друга…

— Вот порой ты такой дурак, Григорий Дмитриевич, а порой как скажешь, так слеза наворачивается. Впрочем, это, наверно, от старости, сентиментален я стал, — Меншиков как будто шутил, но в то же время и отвернулся от меня. — Что же насчет твоего вопроса, все просто. Сейчас ты человек, которого или можно отправить на войну, или нет. При этом для каждого, кто будет принимать решение о тебе: один человек — это то, что не может изменить ситуацию, и поэтому нет смысла спешить. Но ты как дворянин и военный можешь стать не просто человеком, а силой. И тогда царю уже станет интересно: а что ты сможешь сделать там? Также может появиться резон убрать чужую силу из столицы, и это тоже будет тебе на руку. Понимаешь?

— То есть, мне нужно было не новинки для крестьян или фокусов придумывать, а создать что-то передовое для армии?

— То, что ты до этого всегда хорошо делал, но потом почему-то перестал, — Меншиков улыбнулся.

Так просто.

Я шел рядом со светлейшим князем и думал о том, что это действительно может сработать. Более того, учитывая, что тему судьбы напавших на нас дворян никто так и не поднял, новое задание, скорее всего, было частью сделки, что мне предложили. Занимайся войной, не лезь в политику, и тут я полностью согласен с Меншиковым — за эти недели в столице я столько глупостей наворотил. Что ж, я так и сделаю, вот только… Я отступаю, но не навсегда. Придет время, и я вернусь. Вернусь не один — это я тоже запомнил крепко — и мы вместе займемся всеми моими задумками. Не по-детски, а по-настоящему. Если в армии я смог вырасти до полковника, то и в мирных делах — тоже буду учиться, работать и обязательно подрасту.

— Ну что, на чай? — Меншиков остановился перед поворотом к своему дворцу.

— Прошу прощения, но сначала дело, — я не удержался и крепко обнял старого князя.

Спасибо ему за помощь, за поддержку, за науку. Но теперь мое время: доказать, что он не зря поверил в меня.

* * *

Михаил Михайлович Достоевский уже который день не мог найти себе места. Не радовали ни письмо от брата, ни новая должность, ни первая зарплата, выданная не ассигнациями, а настоящим серебром.

— Жалеешь, что сказал мне «да»? — в мастерскую к инженеру заглянул сам директор Томпсон. Поехидничать захотел? Или…

— А вы тоже жалеете? — Достоевский в отличие от брата никогда особо не понимал других людей, а вот сегодня понял. Возможно, потому что они с американцем оказались в похожей ситуации.

— О чем мне жалеть?

— О том же, о чем и мне. Что позарился на деньги, статус — то, что мне на самом деле не нужно, и отказался от того, чего на самом деле желал всем сердцем. Настоящей работы, настоящей науки.

— Я ни на что не зарился!

— А ради чего вы продали часть завода великому князю?

— Я…

— Да не надо. Я же все вижу. Как места себе не находите, как вместе со мной пытались ходить в мастерские, занятые полковником, и вас тоже туда не пустили.

— Не пустили, — согласился Томпсон, а потом неожиданно сверкнул глазами. — А вы знаете, что они там делают?

— Судя по звукам, что-то связанное с турбиной, которую полковник привез из Севастополя. Правда, раньше я слышал звуки только одной, а теперь их там как будто несколько.

— Полковник еще заказал построить ему новые большие ангары, но ничего не объяснил.

— А вы знаете… — неожиданно Достоевский поднялся на ноги. — Кажется, у меня есть идея.

— Какая? — Томпсон насторожился.

— Я пойду, извинюсь и попрошусь обратно. К черту столицу! Да и кому она нужна, если острие науки сейчас не тут, а рядом с полковником!

— Просто извинитесь? И, думаете, он вас примет?

— Вы не знаете Григория Дмитриевича, — Достоевский широко улыбался. Тяжелый груз, который давил его все это время, наконец исчез без следа.

— Тогда я с вами, — Томпсон тоже на что-то решился.