Всадники - Шульц Гектор - Страница 11

– Программку не желаете? – раздалось над ухом.

Желтухин встрепенулся. Перед ним, в фирменном костюме с бейджиком «Марина», стояла девушка. Лицо ее было смутно знакомым. Эдуард присмотрелся, а та вдруг подмигнула ему и облизнула бледные губы длинным и острым языком.

Он понял и потрясенно вжался в кресло.

– Лили!

– Программку? – настойчивее спросила девушка.

– Кто ты такая? – испуганно пробормотал Желтухин.

– Лучше спроси себя, кто ты такой, – усмехнулась Лили. – Один из ответов на твои вопросы есть здесь.

Она снова протянула ему тонкую афишку, которую он осторожно принял и открыл дрожащими руками. Из сложенных страниц ему на колени выпала вычурная бархатная визитка с золотыми вензелями, на которые было немного неприятно смотреть. На обратной стороне значилось: «Сатаневский пер., д. 6. Приходи 31 октября в 18:18».

Эдуард вопросительно поднял глаза на девушку, но ее уже не было ни перед ним, ни где-либо в зале. Тотчас прозвенел звонок, и веселые москвичи без масок поспешили занять места на второй акт.

Интерлюдия 2. Франция

Поле было душистым, густо напоенным ароматом августа. Трезвонили насекомые. Над рощицей, примыкавшей к западной части поля, замерли столбы дыма. Они напоминали черные мысли, неспешно растворявшиеся в голубом и ясном здравомыслии. Там, в двадцати километрах к западу, горел Париж. Минувшей ночью святой Варфоломей скалился как безумный, сшивая паруса из содранной кожи убиенных.

Лилит сидела на обочине и улыбалась, размышляя обо всем этом. Положив голову на колени, она следила за дорогой. Ее волосы цвета нескошенной пшеницы перебирал ветер.

«Этому полю не видать орудия косцов. По крайней мере, не в ближайшие недели, – подумала она, и на ее бледном лице напряглись желваки. – Мои волосы тоже никто не скосит. Никто и никогда больше не тронет меня».

Она уже собиралась развлечь себя игрой с насекомыми, когда показался Харб. В облаках пыли, поднимавшейся по пояс, в местной одежде, что само по себе было подозрительно, он с солдатской угрюмостью двигался на восток, прочь от кровоточащего Парижа. На правом плече Харб держал мушкет. Даже с такого расстояния Лилит видела, что мушкет поврежден и служит крючком для болтавшихся связанных сапог. Сам Харб шагал босиком, держась центра дороги.

«Мало кому нравится, когда в ступни впиваются камешки, но только не тебе, угадала? – заключила Лилит, не поднимая головы с колен. – Ну и, разумеется, дело в том, что траву на обочине ты ненавидишь за мягкость. Как и любого, кто хоть в чем-нибудь мягок».

Перед глазами Лилит вспыхнула давняя сценка. Подробностей имелось в избытке, но она предпочла, чтобы их затягивала мгла памяти. В тот день, в их нулевую встречу, Лилит предприняла первую и единственную попытку прикончить одного из всадников. Она выбрала спешившегося Харба. И если бы его не закрыл рыжий жеребец, то сил у чистильщиков убыло ровно на четверть.

По какой-то причине Харб так и не обзавелся новым скакуном. Кони не являлись истоком сил всадников, но тем не менее представляли собой некую важную их часть. Лилит так и не смогла понять, какую именно. Вероятно, она узнает больше, когда отыщет хозяина, спустившего этих четверых бешеных псов с привязи.

Из тягостных размышлений Лилит вырвало появление еще одного путника – мужчины, гнавшего вороного коня во весь опор. Судя по всклокоченным волосам и раскрасневшемуся улыбающемуся лицу, он был изрядно пьян. Поравнявшись с Харбом, мужчина осадил коня. Лилит без труда слышала их разговор – так же ясно, как слышала барабаны гнева в сердце Харба.

– Ты католик или гугенот? – прорычал мужчина. Он подался вперед и едва не сполз с коня.

– А кто спрашивает?

– А спрашивает – убийца гугенотов! – мужчина расхохотался и замахал рукой, показывая, что шутит. Мол, он-то сразу приметил, что они с Харбом одного поля ягоды. – Ты б коня себе сыскал, служивый, пока пятки в копыта не превратились!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– А я, может, хочу их до говна стереть. Есть возражения?

Мужчина расхохотался пуще прежнего и пришпорил коня. Харб опустил голову, стоя одинокой фигуркой в облаке пыли. Наконец, сделал шаг в сторону, скинул в траву мушкет с сапогами и наклонился. Его рука без труда погрузилась в сухую землю и вынула из нее камень. Недолго думая, Харб отвел руку назад и с силой метнул добытый снаряд.

Камень, пущенный навесом, взмыл в небо, за считаные секунды преодолел метры до цели и ударил мужчину прямо в затылок. Чавкнуло, словно кто-то вынул увязшую в грязи ногу. Удар был такой силы, что мужчину швырнуло вперед, перебросив через голову коня. В дорожную пыль грохнулся уже мертвец, не долетев до Лилит каких-то пяти метров.

Она увидела все это в живописных красках августа. Черные, как смоль, волосы, напитывавшиеся кровью. Бело-красные комки мозга, ярко сверкавшие на солнце, точно угощение. Лилит издала неопределенный звук, который мог быть как осуждением, так и одобрением. Она и сама не решила. Вернула вскинутую голову на колени.

Вскоре подошел Харб. Равнодушный и злой, он напоминал клинок, опущенный в родниковую воду сразу после адских недр кузнечного горна. Сапоги так же мерно болтались на мушкете у него за спиной.

– Вы теперь корректируете популяцию людей? – поинтересовалась Лилит, когда была уверена, что ее услышат.

Харб метнул в нее настороженный взгляд. Несомненно, сама по себе девушка, отдыхавшая на обочине, не вызывала подозрений, но вот девушка, никак не отреагировавшая на убийство, – совсем другое дело. Скверное, можно сказать. Глаза Харба ожесточились.

«А ты быстро признал во мне врага», – оценила Лилит, но даже и тогда не подумала вставать.

– Почему я не знаю тебя, крошка?

– Потому что забыл, хотя следовало бы помнить.

– Что?

– Пожалуй, освежу твою память на пару мгновений. Я прикончила твою клячу, Харб.

Этого оказалось достаточно, чтобы Харб рванул с места. Двигался он нечеловечески быстро. И если бы Лилит не наведывалась к всадникам последние века, подтачивая их силы, не сносить ей головы. Однако судьба Харба была предрешена. И давно.

Харб в растерянности остановился, точно крепкий бычок, налетевший на стену. С непониманием уставился на пустое место, хотя всего секунду назад там кто-то был. По крайней мере, в глазах Харба еще тлел образ, уже тающий, но все еще различимый, – образ девушки, вылепленной августовским солнцем.

– Во славу Триединой и Вечной – во славу меня! – с яростью прошептала Лилит.

Харб не услышал этого. Едва держась на ногах, он пытался совладать с пугающей слабостью, растекавшейся по телу. Его взгляд шарил по шелестевшему полю и небу, но упрямо отказывался замечать улыбавшуюся Лилит.

– Вот и хорошо, моя воинственная мартышка, – проворковала она. – Живи и наблюдай обратную сторону луны. Отныне низменные инстинкты – твой единственный бог. А когда ты вконец истомишься по здравому смыслу, вот тогда мы и поговорим.

Слова не достигли рассудка Харба, но легли куда глубже, коверкая и разрушая его внутреннее ядро. Еще какое-то время он осоловело оглядывался, потом с удивлением обнаружил труп на дороге. Подошел поближе и отшатнулся от коня, пытавшегося понять, почему хозяин не встает. Наконец, держась за голову, Харб побрел дальше. Сброшенные сапоги и мушкет так и остались лежать в пыли.

Лилит кивнула и подумала, что пшеницу все-таки не мешало бы скосить. Заливисто рассмеялась.

Печать вторая. Всадник на рыжем коне

Среди кривых и извилистых московских улочек многому находилось место. И крохотным аптекам, в которых зевали в ожидании вечно больных старух фармацевты. И круглосуточным магазинам с опухшими продавцами, чей ассортимент был представлен в основном алкоголем. И нотариальным конторам, расположенными на вторых этажах старинных жилых домов. Но мало кто знал, что на пересечении Звонарского переулка и улицы Рождественка, за неприметной деревянной дверью с облупившимся зеленым клевером на ней можно найти ирландский паб. ”Holy Molly”.