Пепел звезд - Гайворонская Елена Михайловна - Страница 43

С ним она впервые услыхала хруст собственных костей, когда ломают пальцы. Узнала, как темнеет в глазах от наброшенной на шею удавки.

«Тебе должно быть больно, Жюли. Так ты искупишь свои грехи. Шлюха. Русская потаскушка…!»

Почему она молчала, не шла в полицию, почему?! Потому что была дурой. Русских женщин любят. Больше никто не позволяет так себя унижать, никто не терпит так долго, будь то Вася, Джон или Пьер…

Он обрадовался, узнав о ее беременности. И она тоже. Думала, ребенок все изменит. Все так думают. И почти все ошибаются. Ее ребенок не успел родиться. Он был уже мертв, когда из нее извлекали окровавленные куски мяса, называемые выкидышем. Хорошо, что он был мертв. Иначе, как бы он смог вынести эту боль, когда разрывают на части? Ведь это Юльке давали наркоз, а ему – нет…

«– Мадам, как это произошло? Вы должны дать показания в полиции.

– Я упала с лестницы.»

Она, действительно, тогда упала с проклятой лестницы. Но после того как Пьер… Почему она не рассказала об этом? Дура, круглая идиотка.

Сколько грязи он вылил на нее в суде при разводе… Хватило бы засыпать Сену…

За кого пить третью? За добрых людей, вовремя протянувших руку помощи. В ладони которой был зажат героин. Возможность забвения. На час. На день. А потом – новая боль. Как аборт без наркоза.

Где тогда была маман? Где-то между Россией и не Россией, Антуаном и черт знает кем еще, между явью и небылью… Где угодно. Но только не там, где Юлька. Они, как те прямые из геометрии Лобачевского, всегда существовали в различных плоскостях. И потому не могли пересечься. Как, впрочем, и с отцом. Доченька потребовалась ему лишь теперь. Супермодель. Мисс «Вечная молодость». Это звучит гордо. Это красиво. «Сделать людям красиво» – прямая обязанность народного посланника. А просто Юлька, хорошистка с огромным бантом, Юлька-студентка, Юлька – невеста, Юлька – неудачница… Не прикалывает.

Все-таки она выпьет за папочку. В конце концов, не будь его – не появилась бы на этот не слишком совершенный свет.

И последняя, самая полная – за Маслова. Где тебя носит сейчас, Шурик? По каким странствиям и весям, морям-океанам? Быть может, ты уже добрался и до звезд? А ведь у тебя была своя «звезда». И она любила тебя. По-настоящему. Как умела. И, если бы встретились сейчас, просто сказала, без надрыва и упреков: «Будь счастлив!»

Вот и все. И жизнь, как бы порой она не казалась отвратительна, продолжается. И это прекрасно.

– За что пьем, красавица?

Интересное, волевое, невзирая на зиму, покрытое бронзовым загаром, лицо подошедшего мужчины показалось ей знакомым. Смахнув ползшие по щекам соленые капельки, она улыбнулась:

– За счастье.

– Зачем тогда грустить?

Присаживаясь за столик он щелкнул пальцами проходящему официанту:

– Бутылку лучшего шампанского.

И уже Юльке:

– Позвольте представиться: Стефан Вольский.

Ну, конечно, теперь она узнала – восходящая звезда российской попсы, мечта экзальтированных тинейджерок. Помнила из газетных публикаций, когда тот только начинал восхождение на музыкальный Эверест, именовался Степаном Волынцевым… Но это волновало Юльку в данный момент менее всего.

– А я Юля.

– Просто Юля? И все?

– Вас что-то не устраивает?

Он рассмеялся, продемонстрировав не слишком ровные зубы:

– Я вас узнал, мисс «Вечная молодость». – Значит, – он обвел взглядом сумеречную панораму вечерней Москвы с высоты птичьего полета за непробиваемой толщей стекла, – «Звезды поднимаются выше»? Вы не боитесь… состариться?

– Меня зовут Юля, – произнесла она с нажимом, – я чувствую себя старше Мафусаила. К счастью, я поняла: это самое малое, чего следует страшиться.

– Потому что это Вам не грозит, – нога Стефана Вольского аккуратно подбиралась под столиком к ее мыску. – Вы всегда останетесь юной, очаровательной, сексуальной.

Его колено коснулось Юлькиного. Она хотела отодвинуться, но не стала – к чему? Он или другой, какая разница? Лишь исподлобья, выжидающе взглянула на собеседника.

– Я понимаю ваше состояние, – сказал он проникновенно. – Творческий кризис. Кризис духа и воли. Это бывает со всеми по-настоящему творческими людьми. Со мной тоже случается. И, знаешь, что помогает?

Заговорщицки подмигнув, Стефан вытащил из кармана кожаной жилетки небольшой пластиковый пузырек и высыпал на загорелую, со следами поперечных шрамов на запястье, руку несколько белых таблеток.

– Что это? – Юлька дотронулась длинным ногтем мизинца до ниточки-рубца, не взятого загаром.

Вольский усмехнулся:

– Тоже последствия творческого кризиса.

Он подцепил одну таблетку и бросил в Юлькин бокал. Таблетка сказала: «Ш-Ш-Ш» и растворилась.

– Эффералган УПСА, – испытующе улыбался Стефан. – Лучшее средство от всех видов боли. Выпей, и мир заиграет всеми цветами радуги.

– Прежде это называлось ЛСД. – Тихо вымолвила Юлька.

– Баловалась?

– Этим – нет. Слышала: слишком опасно. Глюки могут пойти.

– Ну и что? Это так забавно! Жизнь коротка, в ней нужно успеть все попробовать, разве – нет? – В темных, с прищуром, глазах поблескивал адский пламень…

«Не делай этого, идиотка! Встань и уйди! Ты же знаешь, чем это может закончиться! Сколько ты будешь наступать на одни и те же грабли?!»

«Ты же ни черта не умеешь…»

«Никчемная русская шлюха…»

«У тебя проблемы – нужно, чтобы они появились и у других…»

«Заткнитесь все!»– Мысленно, зажимая ладонями уши, рявкнула Юлька. И, желая окончательно избавиться от бессмысленной карусели лиц и голосов на дне бокала, под мефистофельским взглядом Стефана, сделала глоток…

За окном давно сгустились мрачные зимние сумерки. В фаянсовых чашечках застыла кофейная гуща.

Лена закончила сбивчивый рассказ. Дмитрий задал несколько вопросов и теперь напряженно что-то обдумывал. Она наблюдала за ним исподтишка. Та же упрямая «вилочка» на переносице, меж бровей. Так же слегка выпячивает при размышлении нижнюю губу. Так же прикрывает глаза, опуская длиннющие, почти ложащиеся на впалые щеки, ресницы… Он никогда не был легким человеком, ее Димка. Честолюбив, мнительно-упрям, как ишак, временами – маниакально-ревнив… Но почему-то именно ему суждено было запасть в ее робкую душу, и не сможет она выбить это никаким клином. Ни раньше. Ни сейчас. Ни потом…

– Послушай, – оторвавшись от записей и диктофона, на котором ее голос звучал как-то странно непохоже, Дмитрий задумчиво почесал переносицу кончиком ручки. – А что за птица этот Ник?

– Что? – Лена вздрогнула, освобождаясь из плена тягостно-волнующих раздумий. – Ник? Ничего особенного. Обыкновенный мажор, возомнивший себя пупом земли. Капризный, избалованный мальчишка. Не бери в голову.

– Но, по твоим словам, он сцепился с Крыловым в раздевалке?

– По глупости… С кем не бывает?

– Иногда сюрприз получаешь там, где менее всего ожидаешь. Где он работает?

– Насколько я поняла, в посольстве Колумбии в России.

– Хорошо. – Дмитрий пометил что-то в своем блокнотике. – Значит, так. В отделение без меня – ни шагу. К следователю пойдем вместе. Говоришь только то, что мы решили. Я найду еще парочку людей, которые подтвердят, что покойный был от тебя без ума и всеми силами пытался вернуть, не скупясь ни на какие уловки, в том числе просьбы о мифической помощи, спекулируя на твоей добросердечности и некоем чувстве вины перед ним из-за того, что ты его бросила. Ясно?

– Да, но… – пролепетала Лена, слегка подавленная жестким напором Дмитрия.

– Никаких «но», если хочешь, чтобы все скорее закончилось. И… пусть менты намыливают задницы. Извини, – он рассмеялся, взмахнув длинными ресницами, становясь прежним Димкой. – Тонкий адвокатский юмор. Занятно, ты так и не разучилась краснеть…

– Да, – сказала Лена, еще сильнее покраснев, – это смешно.

– Нет, – негромко произнес Дмитрий, – это здорово…

Повисло тягостное молчание. Как бывает, когда каждому есть, что сказать или сделать, но он ждет, что это скажет или сделает кто-то другой.