Все еще жив (СИ) - "allig_eri" - Страница 55

— Ты лёгкая, как пёрышко, — польстил я ей.

— Тогда я была без сознания. Не честно, что я ничего не помню. Подними меня снова, — подалась она ближе.

— Зачем? — удивился я.

— Хочу ощутить это, — Плейфан наклонила голову.

— Но… — покрутил я рукой, пытаясь подобрать ответ.

— Может, мне никогда более не удастся испытать это чувство! — воскликнула она.

— Уверен, твой… — начал говорить я, но оказался прерван.

— Думаешь, муж будет носить меня на руках? — скептично фыркнула Силана.

Дрогнув, я сделал шаг в её сторону. Девушка едва ли не нырнула мне на руки. Ловушка… я попался.

Нежные пальцы завладели моим подбородком и потянули на себя.

Поцелуй. Не такой, как был в момент моего «воскрешения». Долгий. Страстный.

Когда я ощутил её язык, то последняя преграда была сметена. Полоски ткани, прикрывающие грудь и бёдра Силаны, были отброшены в сторону. Её пах был мокрым от влаги.

Моя одежда полетела на пол. Судорожные, механические движения едва поспевали за мыслями. Я смотрел и видел лишь её. Девушку, которая поселилась в моих снах.

А ведь если бы сохранил хоть толику рассудка!.. Долю здравого смысла! Может, это позволило бы мне заметить, что уже некоторое время у нас был невольный свидетель.

Глава 7

— А как, — спросил Инбер, — в твоей стране зовутся женщины, любящие глупцов?

— Жёнами, — помедлила Силка всего на миг.

Сага о тёмном принце.

Великий полководец прошлого, Берриан Сулнис, не просто умудрился дожить до старости, но ещё и написать собственные мемуары. Достаточно известное чтиво в кругах высшей знати, которое, в том числе, попадало в руки и мне. На ум приходят ставшие знаменитыми строки о необходимости держать в безжалостном кулаке ослабленный поводок.

Чтобы принимать власть своего командира, люди всегда должны чувствовать его готовность и способность принудить их — твёрдую руку, грозящую в любой момент, в случае нужды, придушить каждого из них. Любой солдат должен осознавать, что за нарушение дисциплины или приказа он может быть выруган, высечен или даже казнён.

И бойцы признавали за командующим такое право до тех пор, пока к этому имелось основание. Дисциплинированная армия была армией победителей, и посему наказание, которому подвергались нарушители, оставалось предпочтительнее массовой гибели на поле боя. Но если оснований для наказания не было, либо его мера не соответствовала тяжести проступка… Ну или, скажем, те преступления, за которыми последовала кара, рассматривались большинством как взятие законных трофеев — должного возмещения за тяжкие труды и принесённые жертвы, — то горе генералу, посмевшему чересчур сильно натянуть поводок. Великие полководцы, по мнению Берриана Сулниса, обязаны быть столь же великими прорицателями и ораторами, как и тактиками, а среди черт и способностей, необходимых, чтобы блистать на поле боя, нет ни одной другой, настолько же важной, как умение считывать настроение своих солдат, способность заглянуть в недра бесформенного бурления войска и увидеть миг, когда поводок необходимо натянуть, когда ослабить, а когда и вовсе отпустить.

В конце концов, истина заключалась в том, что армии шли туда, куда сами того желали. Предугадывая это направление, полководец лишь имел возможность командовать тем, что и так уже решено, мог выдать неизбежность за одолжение и тем самым превратить мятеж в преклонение перед собой. Великий полководец всегда принимал действия войска, как свои собственные.

Какими бы ужасными или преступными они ни были.

Такие мысли крутились у меня в голове, пока я, под любопытными взглядами других штрафников, пытался привести своего сослуживца в порядок, попутно бранясь вполголоса на тех, кто вообще довёл ситуацию до критического состояния.

— Держись ты, — сквозь зубы прошипел я, обращаясь к собрату-волшебнику, водя по груди парня руками. Он, красный, как рак, задыхался и тяжело кашлял. Часть мокроты, смешанной с чем-то зелёным, а периодически и красным, попадала мне на фирменный камзол с пометками штрафника. Такой же, какой был у всех ребят поблизости. — Твою же мать, Борх, ты не облегчаешь мне работу!

— Тихо, версы вонючие! — гневно выкрикнул сержант Нэшсен. — Император выступает!

Я часто слышал, что усердие, якобы, проявляется в делах, но никак не в словах человека. Только это не так. Невозможно отделить слова от дел, как минимум потому, что есть слова, имеющие последствия столь же серьёзные, как зачатие или убийство.

Словами человек проявляет свою суть и в большинстве своём она не отличается от дел. Ругающий нищих и бродяг не побрезгует избить кого-то из них. А поднимающий руку на жену зачастую бранит её последними словами.

При этом знать о чём-то ещё — не значит понимать. Возьмём меня. Мой интеллект и образование позволяют осознавать подобное, но сталкиваться с таким напрямую?.. Впервые я столь явно видел, как под действиями обычных слов пляшут человеческие души, видел, как слово бьёт, будто молот, как повергает в прах старые основы и создаёт новые.

А ещё я чувствовал гнев. Бессильный гнев, который с трудом подавлял, совершая исцеление паренька, страдающего от Мускульной Дымки. Лечил, потому что знал — лишь он и его товарищи сумеют прикрыть меня. Более никто.

«Сам виноват», — мелькнула полная боли мысль и я не мог опровергнуть её. Лишь злобно сжать зубы и признать — всё так и есть. Или не так?.. Правда ли вина лежала лишь на мне? И была ли она вообще? Столько мыслей! Столько дум!

С момента моего «падения» прошёл месяц, за который изменилось очень и очень много. Сейчас мы уже стояли подле города-крепости Фирнадан, готовясь обрушиться на него. Разведка и блокада осуществились лишь частично, слишком уж большая территория находилась под контролем объединённых сил последних вольных городов. Чего уж, они оказались столь многочисленны, что решили поделить армии! Одна осталась внутри города, а вторая вышла наружу, прикрывая его и рассчитывая на точечные удары, не позволяя нашим войскам в должной мере окружить его.

Пусть у Дэсарандеса было намного больше солдат, но распределить их вокруг так, чтобы полноценно окружить Фирнадан, он не мог — малые силы не представляли угрозы для внешней армии противника, а большие, соединённые в дивизии, не имели возможности «закрыть» город-крепость в должной мере.

«Летучие отряды» представителей вольных городов, состоящие из кавалерии, сионов и магов, быстро перемещались по окрестностям, создавая сложности для полноценного развёртывания артиллерии. Приходилось вначале гнать вперёд силой завербованных голодных крестьян, вооружённых чуть ли не палками и камнями. Пусть они легко и быстро находили свою смерть, иной раз затаптывая едва ли не четверть собственного «войска», это играло роль щита для основных, регулярных частей.

По большей части крестьян вели опытные погонщики, которые направляли людей, обрушивая их массы на места предполагаемого нахождения противника. Пока мы сталкивались лишь с малыми их силами, которые действовали тактикой комариных укусов, пытаясь совершать диверсии или вылавливать отделившихся разведчиков.

Благо, что имперская армия имела куда больше опыта, а потому успех у противника оказался скромен, а потери изрядны. Впрочем… смотря что считать потерями. По новой тактике, вначале на врага направлялись крестьянские орды, отчего маги противника создавали настоящие горы трупов, однако тратили на это все свои лимиты. Дальше им оставалось лишь бежать или наблюдать, как профессиональная армия Империи, идущая следом, штурмовала наскоро сделанные заставы, редуты и укрепления.

Противник отступал, сдавая нам землю, леса, болота и всё, что у него было. Теперь мы упёрлись в первый, по настоящему значимый объект Сауды — Фирнадан. Город выступал как акулий плавник, долженствующий рассечь имперскую волну, вскоре обрушившуюся на него. И надо признать, разделение армии, когда я смотрел на него с другого угла, имело место быть. Мобильные отряды, оставшиеся за стенами, могли существенно помешать нам, к тому же вынуждали бы постоянно отвлекаться.