Чисто убойное дело - Луганцева Татьяна Игоревна - Страница 24

– Позволь, я помогу. Твои милые ручки еще могут понадобиться для наручников.

Яна посмотрела сквозь цветы и увидела своего приятеля, следователя Петра Ольшанского.

– Я не шучу, – сказал он. – Пройдёмте в гримёрку, гражданка Цветкова.

– Такое современное здание, а гримёрка словно конура для собаки, – огляделся Пётр Иванович Ольшанский.

– Это в каком смысле? – обиделся Головко.

– Да в самом прямом. Развернуться негде.

– Зато у нас на каждого артиста своя гримёрка. Вы не театральный человек, вы не знаете что это такое, когда за каждым твоим движением наблюдает посторонний человек. Ни сна, ни отдыха.

– Простите, вы кто? – строго посмотрел на Головко следователь.

– Я Иван Головко. Заслуженный артист.

– А почему вы в гримёрке с Цветковой?

– Я ее отец!

– Вот как? Интересно! Значит, вы одна банда? Наверняка нет секретов друг от друга? Тогда приступим. – Следователь сел на единственный стул и вынул из папки лист бумаги.

– Отец ничего не знает! – воскликнула Яна. – Отпусти его.

– Нет уж, я останусь! – твёрдо заявил Иван Демидович, стукнув по полу своим злосчастным посохом. Вид у него в шубе был очень представительный.

Яна даже смотреть на него боялась, потому что сразу же видела отсутствующую деталь на посохе.

– Спасибо, что дал доиграть спектакль, – сказала Яна, усаживаясь в кресло и закидывая ногу на ногу. – Нехорошо было бы выводить со сцены Настеньку в кандалах. В зале были дети…

– Хватит юродствовать, – строго оборвал ее Пётр Иванович. – Какие еще кандалы? Давайте просто поговорим.

– Под протокол? – нахмурился Головко.

– Можно и без протокола. Смотря как дело пойдёт, – ответил уклончиво следователь.

– Мы готовы, – вздохнул Иван Демидович. – Слушаем вас.

– Это я вас слушаю. Два дня в Питере и уже два трупа. Как, по-вашему, это нормально?

Яна отвела глаза.

– Ну и в чём моя вина? Мёртвых девушек нашли в машине Мотова. Я тут при чём?

– Каких еще «девушек»? – грозно посмотрел на Яну Головко. – Я знаю, что убита Алмазова. А кто еще?

– Папа, ты только не волнуйся… – начала Яна.

– Я спокоен, как слон.

– Настю Абрикосову убили. – Яна успела подхватить оседавшего на пол отца и усадила его в свое кресло.

Следователь заботливо подал артисту стакан воды. Головко залпом осушил стакан и стал обмахиваться театральной программкой.

– Продолжайте, – сказал он. – Со мной всё хорошо.

Следователь строго посмотрел на Цветкову:

– Яна, я что-то не пойму график твоих действий. Вместо того, чтобы сообщить о смерти Анастасии Абрикосовой в полицию, ты бежишь в театр исполнять роль падчерицы? Ты вообще-то в своём уме?

– А что я сделала не так? Чем я могла помочь Абрикосовой? В полицию должен был обратиться Витольд Леонидович, который первым и обнаружил ее труп в машине Мотова. Я-то тут с какого бока? У меня тоже было важное дело. Это был ответственный спектакль, на нём присутствовала серьёзная комиссия, решалась участь театра, участь всех артистов. Я считаю, что приняла единственно правильное решение. И кажется, у меня всё получилось. Какие ко мне претензии?

– А ты у нас на все руки мастерица, да? Интересно мир устроен. Вот если бы у тебя не было бы медицинского образования, а ты полезла бы лечить людей, а то и оперировать, то это действие подпадало бы сразу под несколько уголовных статей. А вот выскочить на сцену вместо дипломированной актрисы – это для тебя запросто. Угрозы здоровью нет. Просто балаган!

– Пётр Иванович, вы предвзято ко мне относитесь, – суха сказала Яна, переходя на «вы». – Вам всё время хочется меня наказать. Это ненормальное желание.

– Какие претензии к Яне? Она отыграла на все сто! Вы видели как она была органична в образе падчерицы? Яна – прирождённая актриса, это гены, дорогой мой. У нее и отец и мать – актёры. Это многое объясняет, – гордо выпрямился Головко.

Следователь вздохнул:

– Да нет у меня к Яне никаких таких претензий. Я просто разобраться хочу, но у вас тут такое происходит, что сам чёрт ногу сломит. У меня уже голова кругом.

– Да мы рады вам помочь.

– Правда? – оживился следователь. – Тогда у меня, господин Головко, будет к вам несколько вопросов. Очень попрошу вас остаться, а остальные свободны, – кивнул следователь Яне.

Тон Петра Ивановича не предвещал ничего хорошего.

Глава десятая

Яна на такси доехала до дома Мотова. Дверь ей открыла уборщица, которая без особой охоты впустила Цветкову в квартиру. У Яны были ключи, которые дал ей Мотов, но ей было как-то неудобно ковыряться в незнакомом замке, и она позвонила в дверь.

Яна процокала каблучками по мозаичному паркету, проходя одну анфиладу полупустых комнат за другой, в поисках хозяина. Свет при ее появлении зажигался автоматически при помощи датчика движения.

Вскоре она оказалась на огромной кухне.

«Захочешь незаметно ночью пробраться к холодильнику и полакомиться колбаской, и не получится. Вся прислуга узнает об этом», – почему-то подумала Яна, хотя так сама никогда не делала.

Яна ужасно проголодалась. Она хоть и была необыкновенно изящна, поесть любила от души. На ее прекрасной фигуре это никоим образом не отражалось, что приводило ее подруг и знакомых в унылый транс. Цветкова понятия не имела, что такое диета – ела всё подряд и радовалась жизни.

Яна открыла огромный холодильник и печально вздохнула. Холодильник был абсолютно пуст, только на второй полке стояла коробка с шампанским, на которое Яна даже смотреть не могла.

Она на всякий случай, на предмет нахождения печенья, чая и сухариков, проверила все шкафчики и полки, но не нашла даже пачки соли.

Сил идти в магазин у нее не было, поэтому она решила покориться судьбе.

Яна вернулась в комнату, которая могла считаться гостиной, скинула сапоги и верхнюю одежду на пол и свернулась калачиком на диване, дотянувшись до пульта и включив телевизор. Шло музыкальное шоу. Яна смотрела на мелькающие лица и красочные наряды, пыталась понять, что за мелодии звучат из динамиков.

Неожиданно рядом с ней мелькнула мужская фигура, сердце Яны рухнуло вниз. Она аж подскочила на диване.

– Господи, Тима! Как ты меня напугал! – воскликнула Яна, узнав хозяина дома. – Тебя выпустили?

– Как видишь. Дом, милый дом! – умильно посмотрел он по сторонам.

Выглядел Тимофей неважно. Лохматый, нечёсаный, лицо помято, фингал под правым глазом, припухшая верхняя губа. На нем было что-то, напоминающее половую тряпку. Шарф свисал с шеи так, словно сам хозяин шарфа уже где-то успел повеситься на нем.

Он, держа в руке бутылку шампанского, плюхнулся в кресло, быстро откупорил, молча предложил Яне и, получив вежливый отказ, присосался к бутылке, словно путник в пустыне к прохладному источнику. Затем, элегантно отрыгнув, улыбнулся Яне.

– Рад, что ты здесь. С тобой как-то веселее. Видишь – отпустили. Вина моя недостаточно доказана, чтобы держать в изоляторе, но Санкт-Петербург покидать нельзя. Дал подписку. – Он снова приложился к горлышку. – Да-а… история… Влипли мы с тобой. Второй трупец спас меня. Ясно, что пока я сидел, то никого убить не мог. Но маньяк, по-видимому, еще на свободе, а это не радует…

– У меня всё сложнее. Шило поменялось на мыло. Тебя выпустили, а отца моего задержали. Опять не слава богу.

– Твоего отца? А его-то за что? – не понял Тимофей, и тронул саднящий бланш под глазом. – Болит, чёрт…

И Яне пришлось рассказать о том, что случилось, пока он отсиживался на нарах.

– Какого дьявола ты опять попёрлась в лес?! Ну, ты и настырная, – удивился Тимофей.

– Ну, а что мне было делать? Я ничего понять не могу. Словно кто-то нарочно водит меня по кругу с завязанными глазами.

– А папашку твоего героического за что привлекли?

– За дурость. Ольшанский начал расследование. Витольд отдал ему неизвестный предмет, который нашли около тела Алмазовой. При ближайшем рассмотрении догадались, что это отломанный острый конец от посоха Морозко, понимаешь? А кто с этим посохом носился? Иван Демидович Головко. Его и взяли за жабры. Хотя, если подумать, отломать этот фрагмент мог кто угодно. Но Ольшанский долго разбираться не собирался – и папаша под арестом до выяснения обстоятельств. Петька Ольшанский – тоже друг называется… – фыркнула Яна.