Пари (СИ) - Субботина Айя - Страница 3

Не сказав больше ни слова, выходит.

Я снова и снова прокручиваю в голове проклятые цифры нашей с Викой жизни.

Все до последней, даже когда от их начинает тошнить и раскалывается голова.

Я же любил ее как проклятый. Хотел весь мир подарить.

А оказалось…

— Оказалось, что двадцати процентов моих денег тебе достаточно, — вслух продолжаю собственную, сочащуюся горьким осознанием правды мысль. — Всего двадцать гребаных процентов, Вик — и ты продалась.

Я хватаю оставленные Тихим бумажки и, не глядя, рву на куски. Просто чтобы хоть на чем-то выместить боль. Снова и снова, пока они не превращаются в груду бесполезной макулатуры. Швыряю в воздух над головой, воображая, что это испорченное конфетти. Но один огрызок все-таки упрямо лезет в глаза.

Тот, на котором еще можно прочесть: «Когда нас спрашивают, как мы творим чудеса, мы отвечаем: Потому что мы в них верим!»

О да, одно маленькое чудо мне сейчас очень бы не помешало.

Глава первая: Вика

Наши дни

— Виктория, сюда! — выкрик слева.

— Виктория, посмотрите вправо! — выкрик оттуда.

Несколько настолько слепящих вспышек, что я чувствую себя полностью дезориентированной. Только бритый затылок стоящего впереди охранника служит каким-никаким ориентиром в этом хаосе. Я следую за ним, словно коза на поводке, стараясь одновременно держать голову немного опущенной, чтобы не попадаться в объективы камер. Хотя, кажется, в этот раз не удастся сбежать без парочки идиотских фото, которые уже через несколько минут появятся на каждой электронной странице любого мало-мальски известного ресурса.

Чтоб тебя, Марат!

Я прикрываю лицо ладонью, когда какой-то смельчак выскакивает слева и наводит на меня фонарик, одновременно выставляя перед собой камеру. Знакомый трюк — я зажмурюсь или начну ругаться, или просто безобразно сморщусь — и вот, этот придурок уже заработал себе на хлеб, продав во все газеты «идиотское фото известной светской львицы Виктории Янус. Марата страшно бесит, что я однажды решила сократить его старую дворянскую фамилию «Янковский» до карикатурного «Янус». Хотя для меня это было очень символично — как и у этого древнего греческого бога, у меня тоже два лица, одно из которых я не показываю никому. А в последнее время все реже вижу его даже в зеркале.

К счастью, я успеваю закрыть лицо рукой и отвернуться, прежде чем еще один из охранников вырывается вперед, выдирает у идиота телефон и без предупреждения роняет на землю.

— Ты что творишь! — возмущается оставленный без куска хлеба с маслом умник, но его голос тонет среди прочих.

— Еще немного, Виктория Николаевна, — говорит кто-то третий.

Единственное хорошее, что Марат сделал для меня за последнее время — вот эти трое парней. Выглядят грозно, работают слаженно и уже несколько раз буквально спасали меня от любителей выскочить из-за угла с «острым вопросом» прямо в нос.

Словно маленькую, они усаживают меня в машину. Двое садятся на переднее сиденье, один — со мной назад, но держится так, чтобы между нами было достаточно места для еще кого-то третьего.

Дают по газам.

Раньше я боялась, что после такого резкого старта под колесами машины могут оказаться люди, но со временем поняла, что это — единственный способ заставить толпу журналюг расступиться. Пока они не поймут, что в погоне за фото или очередной сенсацией, им могут болезненно помять бока — и с места не сдвинутся.

Я выдыхаю только спустя несколько минут, когда наша машина сливается с другими на битком забитой автостраде. Достаю телефон и набираю Марата, хотя шансы, что на этот раз он мне ответит — минимальны. Я пытаюсь дозвониться до уже вторые сутки, но мой муж словно сквозь землю провалился.

Хотя, я уже ничему не удивляюсь.

Наш брак с самого начала был…

— Алло, Марат?! — кричу в трубку, когда вдруг понимаю, что на том конце связи ответили.

— Он просит передать, что сейчас не может тебе ответить, — чавкая жвачкой, говорит хорошо знакомый мне женский голос.

Кристина. Старая любовница Марата, хотя он упрямо продолжает называть ее «боевая подруга». И страшно бесится, когда я каждый раз высмеиваю его наглую ложь. Говорит, что утверждать такое, не поймав их в одной постели — моя грязная манипуляция, и попытка внушить ему чувство вины за то, что он не делал. Как будто я уже не ловила его на горячем с другими женщинами, а он, в ответ, не пытался оправдаться тем, что я «все не так поняла».

— Позови моего мужа, автоответчик, — жестко обрубаю ее попытку накинуть на себя пуху.

— Не пошла бы ты?!

— Держи язык за зубами, — предупреждаю на всякий случай, потому что сейчас от моего терпения уже и так почти ничего не осталось. — То, что мой муж пользует тебя в качестве семяприемника, не дает тебя право открывать на меня свой поганый рот.

Я слышу возню на заднем фоне — Марат явно там, но он все равно не берет трубку.

— Передай моему мужу, что вчера мне звонил Хасский, так что я в курсе, каким образом он все эти годы распоряжался моими деньгами. И прямо сейчас я еду в офис, чтобы лично оценить обстановку. Марат может приехать туда и попытаться что-то сделать. Или может продолжать дальше прятать голову тебе между ног — и тогда я еще до конца сегодняшнего дня выставлю на продажу свою часть акций «Гринтек», пока они еще хоть чего-то стоят.

Заканчиваю разговор.

До боли сжимаю телефон в ладони, потому что высотка «Гринтека» уже виднеется впереди, хотя до нее ехать еще минут двадцать.

Не люблю там бывать, потому что, сколько бы времени не прошло, каждый раз снова и снова вспоминаю тот единственный раз, когда приехала туда с Лексом. Он водил меня по кабинетам, где еще полным ходом шел ремонт, рассказывал, как однажды купит не просто три этажа в новеньком бизнес-центре, а его весь, от парковки до крыши. Собирался разбить там зимний сад, чтобы сотрудникам было где сбрасывать напряжение.

Лекс любил планировать наперед.

Не боялся забегать слишком далеко.

А я… всегда была трусихой.

Когда машина притормаживает у офиса и охранник помогает мне выйти, я еще какое-то время топчусь у подножия широкой массивной лестницы, по которой туда-сюда снуют люди.

Хасский, давний друг моего отца и один из старейших угрей в море бизнеса, время от времени оказывает мне помощь, не давая бессмысленно растратить деньги. Я всегда прислушивалась к его советам. Это он сказал, что мне необходимо вложиться в акции «Гринтек», хотя на тот момент Лекс еще только начал расширяться. Отец оставил мне в наследство небольшой, но уже потихоньку умирающий бизнес, который Хасский посоветовал продать, а вырученные деньги положить на депозит. Лекс как раз всюду искал инвесторов, искал каждую свободную копейку. И я предложила купить у него часть акций. Он отказался — сказал, что не настолько уверен в том, что дело выгорит и не станет рисковать моими единственными сбережениям. Не помогли никакие уговоры. А потом, год спустя, когда доходы «Гринтека» начали набирать обороты, подарил мне двадцать процентов акций. Сказал, что если вдруг мне нужен камень в коробке, то я всегда могу сжечь их, а из пепла сделать «углеродный алмаз».

Он всегда был немного… странным.

Но щедрым, даже когда был на мели.

Очень романтичным.

Страшным романтиком и мечтателем.

«Ох, Витуся, загубишь ты жизнь мужику…» — любила говорить моя бабушка, когда я, сидя на ее кухне и наворачивая пирожки, голосовыми сообщениями хвасталась подружкам, что нашла неплохую инвестицию в свое будущее.

Кто же знал, что нужно было с самого начала ставить не на того брата.

Хотя, кто знает — возможно, правильнее всего было бы вообще бежать от Янковских со всех ног? Можно сколько угодно пытаться оправдать свой выбор отсутствием выбора, но кого я обманываю? У меня была тьма поклонников, просто мне хотелось отхватить не просто богатого папика — а молодого и симпатичного, член которого не пришлось бы поднимать шаманскими ритуалами.