Пари (СИ) - Субботина Айя - Страница 123

Первый заезд в бабушкин дом делаю пораньше с утра, опасаясь, что после того, как дом стоял без присмотра столько лет, крысы и тараканы — наименьшее из возможных паразитов, что могло там завестись. Не успеваю подойти к воротам, а рядом, как джин из бутылки, появляется сразу несколько любопытных бабулек. Лицо одной кажется смутно знакомым — кажется, она живет через два дома справа и в свое время сватала за меня своего внука — хорошего парня, владельца целого «десятка» уликов.

Во дворе все довольно заброшено, на клумбах, где у бабули цвели какие-то особенные лилии, сейчас просто трава в полный рост. Дверной замок порядком заедает, но не проржавел. Приходится повозиться, чтобы его открыть и я тут же делаю себе пометку в специальный список дел по дому, что нужно первым делом сменить замок, и лучше вместе с дверью.

Внутри столько пыли, что в редких лучах солнца, которое проглядывает в щели плотно занавешенных штор, она висит плотным саваном. Бегло прохожу по комнатам, чтобы убедить, что все окна целы и бабулин дом не облюбовали бомжи. Но все как будто в порядке и на тех же самых местах. Только после этого настежь распахиваю все окна и выхожу во двор, чтобы сквозняк сделал свое дело. Можно было бы потратиться на клининг и не морочить голову, но я обещала себе экономить. Пока не найду работу — мне все равно нечем заняться. А ногти…

С тоской смотрю на свой красивые длинные ногти.

Мне нравилась эта форма и я очень долго хотела именно такую, но сейчас готова избавиться от них в пользу практичного и короткого мягкого «квадрата». Запись на маникюр на завтрашнее утро, поэтому сегодня до конца дня мне нужно кровь из носу перевезти вещи.

Именно этим я и занимаюсь все следующие часов шесть. Хорошо, что вместо бессонной ночи страданий из-за Лекса, у меня была бессонная ночь страданий из-за Лекса, но в компании коробок и мусорных пакетов, куда я, экономии ради. Запихала свои любимые сумки и туфли. Никогда еще французские и итальянские люксовые бренды не падали так низко, как говорится.

Я сразу нанимаю грузовую машину и парочку грузчиков заодно. На этот раз, слава богу, обходится без скандала. Кстати, то, что Марат так резко и подозрительно исчез с горизонта, тоже настораживает, но выходить первой на связь я пока тоже не хочу — нужно подождать, пока улягутся чувства после расставания с Лексом. В таком состоянии я его даже как следует послать не смогу, чтобы не расплакаться. А Марату только дай повод думать, что он может довести меня до слез — откусить руку вместе с пальцем.

К вечеру, когда все мои вещи уже на месте, но еще в коробках и пакетах (я распаковала только самое необходимое, а остальное решила оставить на потом, когда пойму, какие именно вмешательства в интерьер необходимо сделать), еду в клинику чтобы проведать Бармалея. На этот раз меня даже к нему пускают. Готовлюсь увидеть бедного полуживого котейку, а из стеклянного бокса на меня угрюмо смотрит его хитрая бандитская рожа. На секунду даже мелькает крамольная мысль, не поспешила ли я называть его «своим котом» — ни домашним, ни тем более моим он точно не выглядит. Поэтому, когда доктор предлагает мне его погладить, я оцениваю недовольный кошачий глаз и говорю, что лучше в другой раз. Возможно, когда я заберу его домой и у нас будет достаточно времени друг к другу привыкнуть, Бармалей со временем хотя бы перестанет смотреть на меня как на жирную мышь.

Из ветеринарной клиники еду домой — еще не поздно, погода хорошая, а в одном из моих любимых районов города на площади перед драмтеатром устраивают вернисаж. Сходить туда — неплохая альтернативу многочасовому реву по разбитому сердцу. И во мне еще теплится надежда, что если я буду уставать настолько, чтобы едва волочить ноги, то сил на слезы и сопли у меня тоже не останется.

Накидываю на плечи кофту, обуваюсь в удобные кеды на низкой подошве, беру под подмышку довольного Орео и пешком пилю минут двадцать до ближайшей остановки автобуса, который еще минут пятнадцать везет меня до станции метро. Только оказавшись в вагоне (даже странно свободном несмотря на вечернее время) ощущаю, как на самом деле жизнь в центре столицы отличается от жизни в самых отдаленных ее кварталах. Как будто реально приехала из глубинки в технологический рай.

На площади тоже не очень много народа. Кажется, желающих посмотреть на работы начинающих и не очень художников, даже меньше, чем самих художников. Да и среди посетителей в основном люди пожилого возраста, мужчины и женщины, на которых написано, что они так или иначе имеют отношение к живописи или искусству.

Зато можно без опаски спустить Орео на землю, чтобы мой пирожок размял лапы — щенок или нет, а весит он уже прилично.

Побродив немного от пейзажей к натюрмортам и целой экспозиции «Город прошлого», на которых нарисованы карандашные наброски построек, на месте которых сейчас небоскребы и модные жилые комплексы, сворачиваю до маленького сквера неподалеку, где можно купить морожено с вагончика и посидеть на лавочке. Перехожу дорогу. Прихватив Орео под подмышку, но, когда оказываюсь на другой стороне, мое внимание привлекает знакомое женское лицо.

Катя.

Даже не знаю, почему она так хорошо мне запомнилась. Не в том смысле, что у меня плохая память на лица (с этим как раз все хорошо), но я узнаю ее даже несмотря на огромные солнцезащитные очки (странно, на улице уже давно вечер) и одежду а ля «интеллектуалка с театральных подмостков». В одной ее руке флейер — точно такой же есть и у меня, их раздавали всем посетителям вместе со скидкой в новый магазин интерьера и дизайна. Значит, Катя тоже была на вернисаже. Странно, что там я ее как раз не заметила, хотя среди людей пожилого возраста она точно бросалась бы в глаза.

Я уже собираюсь броситься к ней навстречу и «с порога» вылить все свои горести и страдания, но стопорюсь буквально на взлете, потому что Катя разворачивается на сто восемьдесят градусов в сторону здоровенного мужицкого тела. Которое, блин, тоже хорошо мне знакомо, хотя вместо памяти об этом типе я предпочла бы дырку в форме амнезии.

Тихий, собственной персоной.

Мне даже кажется — но я точно не уверена, — что он в том же пиджаке, в котором был в тот вечер, когда набросился на Лекса. А еще с цветами — огромным пафосным веником роз, который вручает Кате даже не замечая, что под весом этого, прости господи, букета, у нее подкашиваются ноги. Я стою как вкопанная, наблюдая за тем, как они о чем-то переговариваются и Тихий пару раз наклоняется к ее лицу, как будто плохо слышит, что она говорит.

Тихий… и моя чудесная отзывчивая Катя.

У Квазимодо, любившего Эсмеральду, хотя бы душа была красивая и сердце доброе, а что есть у этого крокодила?! Кулаки и мозг размером с грецкий орех?!

Как будто прочитав мой боевой настрой, Орео тоже начинает заливисто лаять. На мгновение кажется, что Катя вот-вот повернется, привлеченная назойливым звуком, но Тихий как бы невзначай кладет свою здоровенную лапу ей на талию и подталкивает вперед, в сторону сквера.

Так, стоп. Меня, как жирафа, осеняет только на третьи сутки — у них что, свидание?!

Черта с два я отдам хорошую Катю на растерзание этому тупому троглодиту!

Чтобы добраться до них делаю буквально олимпийский спринт, подлетаю сзади, набираю в грудь побольше воздуха и выпрыгиваю им наперерез.

— А ну убери от нее свои грязные клешни, Тихий! — ору прямо в его круглую от удивления рожу. — Или, клянусь, я тебе их от самых плеч отгрызу собственными зубами!

Катя мешкает — чтобы увидеть меня, ей нужно для начала избавиться от «веника», который закрывает обзор. А когда кое-как сует его обратно Тихому и смотрит на меня, то первое, что замечаю на ее лице — легкое недоумение. Катя меня не узнает. По крайней мере не сразу.

— Вика, блядь?! — Зато приходит в себя Тихий и сразу с матов. Теперь я точно знаю, у кого Лекс подхватил эту заразу. — Какого…

— Вика? — Катя, делает шаг вперед и приветливо улыбается. — Как твой кот?! Я писала тебе, но ты не ответила! Я очень переживала!