Я пас в СССР! (СИ) - "Alchy" - Страница 5

Каким-то чудом дожил до утра и это время показалось вечностью. Всю ночь, когда получалось осознавать себя и своё состояние — мучили два диаметрально противоположных желания: умереть или кого-нибудь убить. Но так как даже переменить положение тела было проблематично — оставалось только мечтать…

Когда всю палату разбудил голос вчерашней медсестры, строго скомандовавшей: «Подъём!» — мне уже полегчало, смог открыть глаза. Первое, что бросилось в глаза при ярко-желтом свете лампы накаливания — замотанная бинтами кисть правой руки. Болело всё, даже смотреть было больно. Медсестра, надо полагать всё та же строгая Лидия Валерьевна, невысокая, расплывшаяся брюнетка с неприятным, отталкивающим лицом — сунула мне градусник подмышку.

— Очнулся? Как себя чувствуешь, что беспокоит?

— Пить… — Вот всё, что я смог из себя выдавить. Чудо, что она этот писк расслышала, однако заморачиваться со мной не стала, распорядившись:

— Чего расселись, напоите мальчишку!

Прошедшая ночь не прошла бесследно — помимо кошмаров и мучений я обзавелся воспоминаниями реципиента. Частично, то ли функционал такой предусмотрен, то ли нейролептики сбили настройку. Тот момент, из-за которого меня и сочли буйным, обезвредив аминазином — хоть убей не помню, что исполнял.

Что имею на данный момент — зовут меня Ванька, а фамилия (вот тут было бы на самом деле смешно, если бы не коснулось самого) Жуков. Спасибо маме, между прочим — обладательнице среднего профессионального образования, окончившей в свое время техникум по специальности обработка металлов. В данный момент трудилась на селе, в комбинате бытового обслуживания. Бухгалтером и швеёй-закройщицей на полставки. Отца у меня не оказалось, по весьма уважительной причине — пил, курил и с полгода назад по синей дыне попал в аварию, с летальным исходом.

При попытке вспомнить что-либо о семейных отношениях, наша (теперь уже общая на двоих с бывшим владельцем) память подсовывала несколько картинок. От благостных, до весьма характерной, когда мать стояла в углу, отбиваясь от наскакивающего на него отца табуреткой. Мда, семья, семья никогда не меняется, кто ещё может так тиранить друг друга, как не родные люди…

Еще у меня была младшая сестренка, которая в памяти реципиента была помечена тегом #Визгушка. Покопался тщательней, звали её Саша, шести лет от роду, будем разбираться, в чем причина такой неприязни к молодой поросли. Стоп, шесть ей будет только через двадцать дней, двадцать четвертого, а сегодня — пятница, четвертое апреля. Надо не забыть и налаживать отношения, не дело с родной, к тому же младшей сестренкой собачиться. Хотя подозреваю, что дело в банальной ревности, осложненной моим пубертатом на всю голову. Лет то мне сейчас — тринадцать, в этом году стукнет четырнадцать, в самом конце осени. Седьмой класс заканчиваю, нежный возраст, чреватый всеми сопутствующими.

Подробностей о школе не выяснил, ясно, что дело темное. Большим, прямо-таки огромным плюсом оказалось то, что мать с отцом хоть и уроженцы здешнего села, но всю жизнь мы прожили далеко отсюда. Тут что-то связанное с отработкой по распределению, когда после окончания учебы молодые специалисты должны определённое количество лет проработать по специальности там, куда пошлют. Вот мои теперешние родители и поехали, куда направили, там и прижились. И лишь трагедия, произошедшая с отцом — поспособствовала возвращению нашей семьи на малую родину. Южный Урал, горно-заводская зона и по совокупности — она же рискованного земледелия. Перебрались мы сюда в начале февраля, так что странности, которые неизбежно возникнут в моем поведении — можно будет списать на смерть отца. И на переходный возраст, плюс — долго жили не здесь, примелькаться не успел…

Тут же пришло понимание того, что это не совсем так — были здесь приятели, и знали в селе (Петропавловка, кстати, центральная усадьба довольно-таки зажиточного совхоза, даже церковь имелась, правда — использующаяся сейчас как клуб, специфика эпохи) меня и семью достаточно хорошо. Не только потому, что мы отсюда родом и родни с пару улиц наберётся, но и я, оказывается (вернее — мой реципиент) — каждый год приезжал к дедам и бабушкам в гости. Судя по отрывочным воспоминаниям — отметился я в хрониках села, и не раз. Подходящего мне реципиента подобрали, такого же беспокойного, с шилом в известном месте.

А вот с учебой кисло — память предшественника ничем не обрадовала, кроме кучи прочитанных книг. Похоже — такой же гуманитарий, как и я, как будем заканчивать школу — ума не приложу. Судя по обрывкам воспоминаний — с учебным процессом у нас вообще швах, вплоть до того, что могут оставить на второй год, что в этом времени — позор семье и крест на карьере в молодежных организациях. Таких не берут в комсомольцы…

Ладно, об этом я буду думать завтра, пусть воспоминания устаканятся, а то и не вжился толком в образ, и самого колбасит не по детски, а я тут планы строю глобальные. Пойдем маленькими шагами к великой цели, пока план минимум — разобраться, по какой причине Ванька Жуков, то есть я — щёлкнул ластами. Вернее, чуть не щёлкнул, для общественности, но я то понимаю, как оно всё на самом деле получилось и почему я смог занять место реципиента. Фактически — мой предшественник не выжил…

А вот что этому предшествовало — покрыто мраком неизвестности. Судя по слышанным вчера замечаниям сопалатников — что-то связанное с электричеством. И ещё, бонусом — непонятное выступление на публику, как очнулся после клинической смерти — тоже ничего не помню. Хотя, если верить тем же репликам соседей по палате — это уже я отжег, собственной персоной.

Что ж, спи спокойно, Ванька Жуков, реквест ин пис, как говорится. И да здравствует Ванька Жуков два ноль! Главное, вести себя сообразно социальному статусу и возрасту, не выбиваясь за рамки. А то вон уже выступил один раз — валандаться не стали, вкатили аминазина и в койку. Даже привязывать не понадобилось, как буйного — лежал как шелковый. Буду упирать на то, что ничего не помню, и ведь на самом деле так, тут я как пионер поступлю — ничего, кроме правды! А вот подозрений в том, что я скорбный на голову — следует тщательно избегать, такое и в моём времени не способствует социальной адаптации, а в этом, как мне кажется — вообще разбираться не будут. А куковать в дурдоме — это не мой путь!

Мысль о покорении эстрады, на крайний случай подмостков рок-сцены — так и не оставляла меня. Только вот, к своему глубочайшему сожалению, несмотря на любовь к музыке в прошлом (причем не взаимную, тогда мне помнится, как раз перед крахом советского союза, на прослушивании в музыкальную школу мне отказали, с сожалением заметив, что ни слуха у меня нет, не голоса) — ни одной песни так и не смог вспомнить полностью. А робкие прощупывания памяти реципиента тоже ничего не дали, музыкой не занимался, по пению — твердая тройка, а из музыкальных предпочтений — какая-то жуткая мешанина из того, что в этом времени считают популярной музыкой. ВИА Верасы и «Весёлые ребята». Ничего, оклемаюсь — расшевелю этот гадюшник, хотя бы этим: «Только, рюмка водки на столе…»

— Что ж ты, Ванька, наговорил вчера такого врачам? — Из мыслей о планируемом счастливом будущем на эстраде, в окружении поклонниц и с солидным счетом, состоящим из авторских отчислений меня выдернул голос вчерашнего деда. Он протягивал мне стакан с водой, к которому я благодарно потянулся всем организмом, но не рассчитал силёнок. Деда это не обескуражило, он приподнял меня, подложив под спину подушку и напоил.

— Ещё, дядь Паш! А что вчера было, ничего не помню… — Пить хотелось неимоверно, а дед оказался знакомым, односельчанин, ещё и сосед практически. Работал он, если верить обрывочным воспоминаниям, в кузне. А здесь, в районной больнице, где мы сейчас находились, такое знакомство считай как родственные связи, что тут же подтвердили слова дяди Паши, принесшего второй стакан.

— А помнишь, Ванька, как я тебя в своём саду драл крапивой? Ох и поганцем ты рос, это надо же, ветку у яблони обломить и с наглым видом с неё яблоки обдирать. Лет пять уже прошло, а ты, смотрю, ничуть не изменился!