Штангист: назад в СССР (СИ) - Март Артём - Страница 42

Константин Викторович чуть-чуть погодя, кивнул. Потом открыл дверь, и мы вошли.

В широком кабинете, за большим налаченным столом сидел крупный мужчина. Одетый в белую в мелкой клеточке рубашку, он что-то писал на документе, отпечатанном машинкой.

У мужчины было вытянутое лицо с полноватыми щеками и пышная, тронутая сединой шевелюра. Крупные его руки говорили о былой спортивной карьере. Большой живот — свидетельство возраста и долгой сидячей работы, натягивал рубашку.

— А, Константин Викторович? — Подняв взгляд, он узнал моего тренера. — Проходите-проходите. Чего вы хотели? Лена говорила, у вас что-то строчное. А кто это с вами?

Мужчина натянуто улыбнулся, однако взгляд его оставался странным. Каким-то пренебрежительным, что ли. Он явно только пытался изобразить свое приветливое настроение.

— Володя Медведь меня зовут, — сказал я.

— А! Медведь? Наслышан-наслышан. Я был знаком с твоим папой. Он был отличным спортсменом. Соболезную твоей потере, Вова.

— Спасибо, — суховато ответил я.

— Вы присаживайтесь-присаживайтесь!

Мы взяли стулья, стоявшие у стены, поставили перед замовским столом. Уселись.

— Ну так, Костя, по какому ты вопросу? — Гришковец показал в улыбке большие, похожие на конские, зубы.

Гришковец улыбался нам, но этот его взгляд… Было в нем что-то странное. Что-то говорившее о том, что он ждет от нас совершенно определенных слов. Что уже знает, что мы ему принесли. Нам остается только это проговорить.

— Мы хотели бы… — Открыл было род Константин Викторович.

— Я о вас много слышал, — перебил я Константина Викторовича. — Рад познакомиться.

Конечно, мне пришлось слукавить. После слов Константина Викторовича я стал относиться к этому мужчине с подозрением. А, как только увидел Гришковца сам, он мне сразу не понравился. С этим человеком явно не стоило разговаривать о делишках Рыкова. Окончательно я убедился в этом выводе, когда увидел кое-что интересное у него за спиной.

— Надеюсь, только хорошее, — разулыбался Гришковец. — Я ведь, Вова, дружил с твоим папой. Не одни соревнования мы вместе прошли: я у помоста, а она на нем. Много теплых воспоминаний твой папа мне оставил.

Гришковец улыбался, произнося эти слова. Однако взгляд его глаз оставался холодным и совсем, против тона речи, неприветливым.

— Я очень рад, — вновь суховато ответил я. — Скажите, вы будете судить грядущие межрайонные соревнования среди юниоров, что пройдут в сентябре?

Гришковец едва заметно свел пушистые брови к переносице. Потом приподнял их, состроив добродушное выражение.

— Я думал, вы пришли ко мне по какому-то важному вопросу. По какому? У меня, знаете ли, немало дел сейчас накопилось. Простите, если я покажусь вам совсем невежливым, но просто так мне болтать сейчас совсем не с руки.

Константин Викторович глянул на меня. Я едва заметно качнул ему головой.

— Красивая, — улыбнулся я, глядя на большую черно-белую фотографию, висящую в рамке за спиной Гришковца.

Фотография изображала портрет обнявшихся молодых. Жених и невеста смотрели на зрителя своими темными глазами. Невесту — миловидную девушку, я не знал. Женихом же был Рыков.

Гришковец обернулся, проследив за моим взглядом.

— А… да… — Почему-то растерялся он. — Это моя дочка.

— А вон то не Вадим Сергеевич? — Кивнул я. — Тренер наш, из Надежды.

— Да, — Гришковец снова посмотрел на нас, но теперь, кажется, он взял себя в руки и снова сделался приветливым. — Он самый. Зять мой. Так, что вы хотели?

— Я хотел посмотреть на старого друга моего папы, — ответил я. — Ну вот и посмотрел. И созрел у меня вот такой вопрос: никого не смущает, что вы судите на соревнованиях подопечных вашего же зятя, Вадима Рыкова?

Гришковец изобразил удивление, однако его глаза остались холодными.

— Вова, че ты такое говоришь?

Константин Викторович бросил взгляд сначала на Гришковца, потом на меня. Едва заметно засопел от нервов.

— Просто спрашиваю, — прикинулся я дурачком. — Разве так можно? Я вот думал, что нет.

— Если судья авторитетный и имеет достаточно высокий ранг, а его решения не вызывают сомнений, то можно, — растолковал мне, как маленькому, Гришковец.

— Очень хорошо, — сказал я и встал. — Именно это я и хотел узнать. До свидания.

Растерявшийся Константин Викторович встал следом.

— Неужели только это? — Спросил Гришковец, когда мы направились к выходу. — Мне казалось, ваше дело гораздо более важное. Связанное со здоровьем воспитанников нашей спортшколы…

— Ничего подобного, — я обернулся, ожидая, когда Константин Викторович откроет дверь. — Я просто хотел познакомиться с другом моего папы, когда сам начал заниматься тяжелой атлетикой. Вот и познакомился.

— … А может быть, с пьянством на рабочем месте, или драками в школьных коридорах, — неожиданно холодным тоном докончил Гришковец.

Константин Викторович замер от удивления. Я же, не растерялся:

— Может быть. А может быть, с покровительством судьями недобросовестных тренеров. До свидания, уважаемый…

Я глянул на Константина Викторовича.

— Петр Николаевич, — подсказал дядя Костя.

— Уважаемый Петр Николаевич.

— Удачи на соревнованиях, Вова, — сказал он ледяным тоном.

— И вам тоже удачи в вашей работе, — ответил я не менее колко.

Мы покинули кабинет.

— Они заодно, — сказал я. — Сейчас ваш друг Иващенко может стать нашим единственным союзником.

— Гришковец будет выгораживать Рыкова всеми силами, — согласился Константин Викторович, когда мы направились по коридору к лестнице. — Но Максима в руководстве общества точно послушают. Его слово весомое.

— Весомое, — согласился я, а потом замер и остановил тренера за рукав. — Но и ваше не менее весомое.

— Мое?

— Да. Потому что именно вы и сможете уговорить Иващенко помочь нам с Рыковым.

— Ну как тебе? Нравится? — Спросила Мама, сидя на диване в большой комнате.

Бабушка примостилась в деревянном кресле с мягкой спинкой и сидением, что стояло у тумбы с приемником.

Я погладил приятную ткань новой школьной формы, тронул блестящую пуговку на курточке.

— Отлично, — улыбнулся я. — В самый раз. В школу пойду во всеоружии.

— Ты за лето очень скинул, — улыбнулась мама, — вытянулся.

— Ага, как на дрожжах, — сказала бабушка. — Вон как в плечах за три месяца раздался. О-го-го!

— Спасибо, — улыбнулся я.

Бабушка с Мамой заговорщически переглянулись.

— А у нас для тебя еще кое-что есть, — вдруг сказала мама. — Щас. Щас принесу.

Я заинтересовался. Бабушке даже заерзала в кресле от нетерпения. Мама вернулась из своей комнаты быстро.

— Я знаю, Вова, что ты не очень любишь мерить разную одежду, но это, тебе точно должно понравиться.

Она вышла, спрятав что-то за спиной.

— Это что? Какой-то подарок? — Удивился я. — День рождения у меня уже прошел.

— Ну и что, — разулыбалась бабушка.

— Мы с бабушкой долго думали, решали. Ну и решили, — мама как-то нетерпеливо помялась на месте, словно бы подбирая слова. — В общем, вот.

Она показала мне спрятанные до этого за спиной руки. В одной оказалось аккуратно сложенное красное спортивное трико. В другой… новенькие кожаные штангетки. Красно-белые, с широким ремешком они висели, связанные за шнурки.

— Вот этого я правда не ожидал, — улыбнулся я. — Вот это удивили.

— Может, примеришь? — Спросила Мама.

Я взял трико и штангетки. Положил обувь у ног.

— Я думал, ты против тяжелой атлетики, — сказал я, хитровато ухмыльнувшись.

— Я… — не сразу решилась мама, потом глянула на бабушку, как бы ища поддержки. — Я поняла, что ты был прав, а я нет. Понимаешь, сынок. Когда я увидела, как ты стараешься, какие успехи делаешь, меня за тебя такая гордость взяла… Такая…

Мамины глаза заблестели, и она даже отвернулась, стараясь не показывать своих слез.

— В общем… Ты был прав, Вова. Дело тут было ни в какой ни в атлетике. Просто так вышло. Просто такая уж судьба. А у тебя теперь будет другая. Ты вон как изменился за три месяца. И я поняла, что ты свою судьбу сам можешь сделать. Такую, какая тебе самому ближе.