Фартовый. Лихие 90-е (СИ) - Лавров Егор - Страница 22

— Да понимаю я… Но ничего этого не помню.

— Задолбал повторять! — снова взрывается она.

Эмоциональная девушка.

— Марин, ну правда… мне чуть башку не проломили. Память отшибло, никак восстановить не могу.

— Память отшибло? Ну, ладно. Тогда иди.

— Идти? — уточняю я.

— Ну да, а на кой ты мне тут без своей памяти? Иди себе, восстанавливайся. Радуйся, что воспользовался доверчивостью девушки. Только от Хана я тебя теперь не смогу защитить. Как? Ты же не говоришь ничего. Он тебя застращал или наобещал чего-то и ты меня сразу кинул. Молодец, поступил по-мужски. Сладенького потрескал и в норку.

— Марин…

— Свободен, я сказала, — она устало кивает в сторону двери. — Убирайся с глаз.

Она нажимает кнопку радио и оттуда льются жизнерадостные звуки песни:

Чинг, Чинг, Чингисхан

Ауф брюдер, зауфт брюдер, рауфт брюдер

Иммер видер…

Ласт нох водка холен

хо хо хо

Ден вир зинд монголен

ха ха ха…

Я не заставляю предлагать свободу дважды и направляюсь к выходу.

— Только бегать ко мне потом не надо, — говорит Марина, вставая из-за стола и следуя за мной. — И в ножки падать. Ты встаёшь на опасную дорожку. Глаз да глаз, Ром. Ты ведь сейчас без защиты. Я свидетелей своих защищаю, это да. А вот тебя — не могу. Так что подумай ещё раз, и память свою напряги как следует. Времени мало остаётся. Очень мало.

Я оборачиваюсь, притягиваю её к себе и чмокаю в губы. Хорошая какая! Она не отстраняется, а внимательно смотрит в глаза. Берусь за ручку двери и выхожу.

В коридоре пусто. Когда подхожу к пропускному пункту, дежурный разговаривает по телефону.

— Да, Марин Антольна, вас понял! — он послушно кивает, будто она его сейчас видит. — Здесь он уже, выпускаю, да.

Предрассветная свежесть заставляет поёжиться. Школа крупье начинается в десять, сейчас часов пять от силы. Ладно, дождусь первых автобусов и поеду домой. Зайцем. Посплю, душ приму, переоденусь, съем собаку или Ромкину бабу и поеду на школу.

На аллейке из-за ствола дерева выплывает тёмная фигура и преграждает мне дорогу. Широкие скулы, узкие раскосые глаза.

Чинг, Чинг, Чингисхан…

— Сейчас я дощитаю до трёх, — цедит сквозь зубы Хан, — и ты назовёшь мне хотя бы одну вескую причину не перерезать тебе горло!

9. Чай вдвоем

Хан делает шаг ко мне и быстрым движением вцепляется в горло.

— Чё ты ей сказал? — спрашивает грозно, притягивая к себе. — Сдал меня, чудило? Чё молчишь, сука? Говори, бля!

На этот раз колюще-режущих предметов не видать, поскольку он тоже только что из ментовки. Как его-то выпустили в это время? Сука, значит, у него тут всё схвачено и Марина долго его держать не может. Или не Марина. Там ведь и другие опера были.

Я с силой бью снизу по его руке, сбрасываю с горла, тут же отступаю на шаг, и группируюсь. Сказать, что я жажду с ним сразиться, не могу, но избегать стычки не буду. Ромкино тело явно не для боёв, но пофиг. Впрочем, Хан не шпана, рыба посерьёзней, для того чтобы драться с мальчишкой на улице. Хотя загасить, наверное, может…

Впрочем, причём здесь драки, он похоже действительно хочет меня грохнуть. Здесь он этого делать не будет, рядом-то с ментовкой. Но, с другой — из-за деревьев ничего не видно. Если действовать быстро и напористо, всё можно обтяпать на раз-два. Значит, будем отбиваться…

Но нападать он не торопится. В его взгляде мелькает интерес. Он ухмыляется, достаёт голубую пачку «Парламента», зажигалку, затягивается и медленно выпускает струйку дыма.

В сторону пускает, не в лицо, но смотрит насмешливо. Что ж тебе надо, Хамсул Газманович? Хочешь узнать, что я сказал Марине?

Его интерес явно связан с теми событиями, о которых и она меня спрашивала. Девятнадцатого апреля, второго мая… Что произошло в эти дни? Она предположила, что он меня запугал, поэтому я и молчу…

— Поехали, — кивает он в сторону серого, похожего на чемодан, «Вольво», припаркованного тут же у обочины, и, не дожидаясь ответа, направляется к машине.

Я не двигаюсь с места — приглашение звучит неубедительно, и у меня нет ни одной веской причины идти за ним.

— Поехали-поехали, — говорит он, открывая дверцу заднего сиденья. — Чаю попьем, побазарим. Жрать охота, сил нет.

При упоминании о еде мой желудок недовольно ухает — ночная солянка была давно, да и порции там не особо большие. Но это так, к слову. На самом деле, мне с ним ни в каком случае не по пути.

Хан стоит у машины и выжидательно на меня смотрит.

— Да не ссы ты, — помахивает он рукой, будто и не было между нами никаких «разногласий». — Ничё я тебе не сделаю. Давай скорей уже.

Он ржёт, но мне совсем не до смеха. Я очень хорошо понимаю, что это реально опасный тип.

С водительского места выбирается здоровенный мордоворот. Как только туда залез.

— Чё, Хан, не хочет ехать, что ли? Помочь ему?

— Обожди, — не глядя на него, отвечает Хан. — Сам придёт. Давай, как тебя там, лезь в машину, в натуре.

— Нет, не могу, времени нет, — качаю я головой. — Домой надо. Давай в другой раз.

— Какой тебе другой раз, нах*й! Полезай, сука. Я сказал, не трону? Хан слово крепко держит. Базар есть.

Ехать с чуваком, который на глазах у десятка людей пытался мне горло перерезать, за то, кстати, что я ему жбан проломил? Ну нахер. Это из серии «не рой другому яму, пусть роет её сам». Блин… Я оглядываюсь на здание ментовки. За деревьями его почти не видно.

— Слышь, Шарабан, — недовольно бросает Хан мордовороту. — Давай, тащи его сюда, а то так до вечера приглашать будем.

Бляха, ноги что ли делать?

— Ладно, сорян, — киваю я. — Пора мне.

Разворачиваюсь и независимой походкой иду в противоположную сторону. В данной ситуации это представляется самым разумным. Сзади раздаются тяжёлые, но быстрые шаги. Я оборачиваюсь и, заметив приближающегося Шарабана, врубаю шестую передачу. Смотрите какой, грузный, но быстрый.

— Э! — орёт он. — Стоять-на!

Припускаю и легко открываюсь. И бегу я благоразумно по направлению к милиции. Но как только выскакиваю из аллейи, налетаю на серое «Вольво», резко тормозящее передо мной. Вы волшебники что ли? Ментов вообще не боятся. Да, блин… О, времена, о нравы…

Двери открываются и Шарабан, выскочив из машины, лихо закидывает меня на заднее сиденье. Практически одним движением.

— Е*ать! — качает головой Хан. — Ну, ты фраер в натуре. Папуас, бля. Херли ты бегаешь, олень? Сиди, не дёргайся. Побазарим и пойдёшь себе.

Машина резко рвёт с места и с визгом шин проносится мимо отделения милиции.

— Насвай будешь? — спрашивает Хан, оборачиваясь с переднего сиденья.

— Нет, спасибо.

— Почему? Хороший. Брезгуешь, что ли?

— Не употребляю просто, — пожимаю я плечами.

Хан отворачивается и достаёт из кармана небольшой кисет.

— Ну, и зря.

Блин, всё выглядит очень буднично и незатейливо, но торжественно убивают только декабристов, а обычные криминальные убийства…

Не успеваю я толком развить эту мысль и полюбоваться городом, как мы уже останавливаемся. Центральный стадион профсоюзов. Так, кажется, называлось это место до того, как его не переименовали в «Торпедо» и не сделали основной площадкой городской футбольной команды. А ведь ещё лет десять назад тут был рынок. Точнее, сейчас он ещё есть.

На контрасте с пустыми городскими улицами жизнь здесь кипит. Мы пробираемся сквозь толпы полусонных людей, которые тащат огромные клетчатые сумки. Кто-то уже раскладывает товар по прилавкам и развешивает вещи по стенам палаток. Покупателей пока нет, только торгаши.

Хан идёт впереди, следом я, а завершает шествие водила.

— Джинсики меряем, меряем джинсики! — крупная дама преграждает мне путь, шустро достает штаны, прикладывает их к моей талии, тут же откидывает и не глядя выуживает из коробки очередную модель.