Моральное животное - Райт Роберт - Страница 30

Можно предвидеть сомнения разумных и гуманных людей, — действительно ли строго моногамное общество лучше чем строго полигинийное? Но это выглядит весьма и весьма спорным: всякий раз, когда брачным ячейкам (в любом обществе) позволительно распадаться, и как следствие — разводы и одинокие матери начинают преобладать, а много детей больше не живут с обоими естественными родителями, там и тогда наиболее драгоценный эволюционный ресурс, любовь — будет теряться в наибольших масштабах. Независимо от сравнительных достоинств моно- и полигинии, то, что мы имеем сейчас — последовательную моногамию (де факто — полигинию), пожалуй худший из всех миров.

Отстаивание моральных идеалов

Очевидно, что дарвинизм не всегда будет упрощать моральные и политические дебаты. В нашем случае, подчеркивая противоречивость равенства мужчин (между собой) и женщин (тоже между собой), он фактически усложняет вопрос о том, какая брачная система лучше отвечает нашим идеалам. Однако эта противоречивость была всегда; но теперь она стала открытой, и дебаты сейчас можно вести в более ярком свете. Далее, как только на основе новой парадигмы мы выбрали брачную систему, в наибольшей степени отвечающую нашим моральным идеалам, дарвинизм может сделать второй вклад в дискуссию о морали — помочь нам очертить, какие именно моральные нормы, какая социальная политика может помочь поддерживать эти институции.

И отсюда возникает новая ирония в дебатах о "семейных ценностях": консерваторы могут сильно удивиться, узнав, что один из лучших способов укрепления моногамного брака — более равномерное распределения дохода. У молодых одиноких женщин будет меньше резонов отбить у другой женщины мужа, если холостяк Б имеет столько же денег. И муж А, поскольку с ним не кокетничают молодые женщины, может больше ценить жену А, и будет менее склонен замечать её морщины. Эта динамика, возможно, поможет объяснять, почему моногамный брак часто пускал корни в обществах с невысокой экономической стратификацией.

Стандартное консервативное возражение против политики выравнивания доходов — её стоимость: налоги обременяют богатых и, сокращая их стимулы к работе, понизят валовой национальный продукт. Но если цель нашей политики будет состоять в поддержке единобрачия, то выравнивание доходов — весьма желательный побочный эффект. Моногамии угрожает не только бедность как таковая, но и неравномерность распределения богатства. Сокращение неравенства снижает ВНП, что конечно же прискорбно; но если мы примем во внимание большую устойчивость браков к выгодам перераспределения дохода, то сожаление должно несколько потерять остроту.[35]

Можно возразить, что весь этот анализ постоянно теряет свою адекватность. Поскольку всё большее число женщин самостоятельно зарабатывают, они могут в большей степени игнорировать в своих брачных предпочтениях доход мужчины и принимать во внимание какие-то другие его качества. Но помните: мы имеем дело с подсознательными женскими романтическими соблазнами, а не только их сознательными калькуляциями, хотя эти чувства и не адекватны современной обстановке. Если судить по культурам охотников-собирателей, то мужчины в течение всей эволюции человека контролировали большую часть материальных ресурсов. И даже в беднейшем из этих обществ, где различия в состоятельности мужчин едва уловимы, социальный статус отца часто хитро транслируется в выгоды для потомка, материальные или иные; причём социальный статус матери такого влияния не оказывает.[36] Разумеется, современная женщина может поразмышлять над своим богатством и независимо заработанным статусом, и попробовать выработать соответствующие брачные решения; но это не означает, что она может легко отвергать глубокие эмоциональные импульсы, которые были так важны в древней среде. Да и на практике современные женщины явно не отвергают их. Эволюционные психологи показали, что больший интерес женщин к мужским ресурсам, чем мужской — к женским сохраняется независимо от их дохода (возможно — ожидаемого).[37]

Пока общество остается экономически расслоённым, задача примирения пожизненной моногамии с человеческой природой будет очень сложной. Могут потребоваться стимулы и сдержки (моральные и/или юридические). Один из способов оценить работоспособность различных стимулов состоит в рассмотрении экономически расслоённых обществ, в которых они работали. Скажем, к примеру — викторианская Англия. Чтобы определить особенности викторианской этики, помогающие бракам преуспевать (по крайней мере — не распадаться), не нужно принимать все особенности эпохи целиком. Можно рассмотреть «мудрость» некоторых моральных принципов — как они достигают каких-то целей, неявно признавая глубокие истины о природе человека, не рассматривая пока их баланс с весомыми побочными эффектами. Но созерцание мудрости, тем не менее — неплохой способ оценить контуры проблемы, которую она решала. Рассмотрение с эволюционной точки зрения викторианского брака Чарльза и Эммы Дарвин заслуживает усилий.

Прежде чем мы возвратимся к жизни Дарвина, нужно сделать одно предостережение. Пока мы анализировали человеческую психику абстрактно; мы говорили о «видоспецифичной» адаптации, предназначенной для максимизации адаптивности. Когда мы перемещаем фокус нашего внимания от всего вида к некоему индивидууму, мы не должны ожидать, что человек будет последовательно максимизировать адаптивность, оптимально передавая его или её гены будущим поколениям. И причина этого в том, что большинство людей живет в среде, не слишком похожей на ту, для которой их поведенческие реакции были когда-то приспособлены. Среды, даже такие, к которым организмы приспособлены, непредсказуемы. Именно поэтому поведенческая гибкость стоит на первом месте. И с непредсказуемостью (раз уж она непредсказуема) ничего нельзя поделать. Как выразились Джон Туби и Леда Космидес — "Естественный отбор не может «видеть» непосредственно отдельный организм в определенной ситуации и соответственно кроить его поведение".

Лучшее, что естественный отбор может делать для нас, — дать нам адаптацию — "умственные органы" или "умственные модули", которые обрабатывают эти случайности. Он может предоставить мужчинам "модуль любви к детям" и снабдить этот модуль чувствительностью к шансам, что рассматриваемый ребёнок действительно его. Но адаптация не может быть очень защищённой от ошибок. Естественный отбор может предоставить женщинам "чувствительный к объёму мускулатуры" модуль или "чувствительный к статусу" модуль и так далее; они могут делать силу этих соблазнов зависящей от всех видов уместных факторов, но даже высокогибкий модуль не может гарантировать, что эти соблазны будут транслированы в жизнеспособное и плодовитое потомство.

Как говорят Туби и Космидес, человеческие существа — не есть главная цель "максимизации адаптивности". Они — "исполнители адаптации". Адаптация может или не может приносить хорошие результаты в данном конкретном случае, и успех особенно переменчив в средах, иных чем маленькая деревня охотника-собирателя. Когда мы смотрим на Чарльза Дарвина, то вопрос не в том, можем ли мы постичь вещи, которые он мог сделать, чтобы быть более жизнеспособным и иметь более плодовитое потомство? А вопрос в том, действительно ли его поведение понятно как продукт мышления, состоящего из связки адаптаций?