Агитбригада 3 (СИ) - Фонд А. - Страница 2

— То, что здесь была коза. Или овца. Ну, в общем, кто-то небольшой был.

— Скажи ещё — пони или единорог, — ехидно хмыкнул Енох.

— Ну, во всяком случае, кто-то жвачный, кто ест сено. Обычно в деревнях это коровы, лошади, овцы или козы, — сказал я и рассердился, — да и не важно это! Пусть хоть кентавр! Важно, что в сарае кто-то был. Условно давай примем рабочую версию, что это коза.

— Ну, хорошо, давай, — кивнул Енох и заметил, — и что из этого?

— А ты смотри дальше! — сказал я и вернулся во двор. — Сюда глянь.

— Что смотреть? — не понял Енох.

— Да ты на землю смотри! — меня уже начинала бесить его непонятливость, — на землю глянь, что ты видишь?

— Ну… грязь, камешек, — начал перечислять Енох, — твои следы, ещё камешек…

— Да! Именно так! — вскричал я, — ты видишь только мои следы! Мои свежие следы. А где тогда следы хозяев? А где следы этой козы из хлева?

— А, может её в хлеве не было… — начал Енох.

— А сено тогда зачем бросили? Сено-то свежее!

— Ну это да… — задумчивым голосом протянул Енох.

— Теперь иди сюда, — поманил я его за собой. — Давай зайдём в первую попавшуюся избу.

Я вышел из земляного двора и повернул к соседнему двору, где новый бревенчатый дом смотрел на нас широко раскрытыми резными ставнями сразу трёх окон. И ворота там были новые, только недавно окрашенные, да ещё и щедро разрисованные кривоватыми незабудками.

— А почему именно к этому дому? — спросил Енох, мерцая от любопытства, — чем тот дом плох?

— В том доме, по всей видимости, одинокая старушка жила. Или старичок, — сказал я. — Выборка будет недостоверна. А я тебе хочу доказательства так привести, чтобы ты и возразить ничего не мог.

— Ну ладно, давай свои доказательства, — вздохнул Енох.

— В этом доме много народа жило, он большой, новый, — пояснил я, — ну или молодая семья.

— Да понял я, понял!

— Смотри сюда! — я подошел к большому хлеву, предназначенному как минимум для трёх-четырёх коров и раскрыл дверь — картина повторилась: сено есть, даже вода в ночвы налита, а вот самого скота нету. Пусто. Словно испарились.

— Пошли в дом! — велел я и первым взбежал по ступенькам крыльца.

Толкнул дверь, вошел в пахнущие зверобоем и сушенными яблоками холодные сени, затем зашел в следующие, что были поменьше. Открыв оббитую новой мешковиной дверь, вошел в дом. Там тоже было абсолютно тихо и безлюдно.

— Эй! Хозяева! — на всякий случай крикнул я.

В ответ ожидаемо — тишина.

В этом доме было несколько комнат. Мы с Енохом прошли первую, с большой выбеленной извёсткой печью, от которой доносились умопомрачительные, с дымком, запахи настоявшегося борща с мясом и фасолью. Так одуряюще пахнет лишь еда, приготовленная в русской печи.

Я невольно аж слюнки сглотнул. Гудков прямо с утра отправил меня в Хохотуй и я не успел позавтракать. А уже время давно перевалило за обед.

В животе жалобно заурчало.

В общем, ситуация была такая — после всего того, что приключилось с нами той коммуне, которая в результате оказалась тайным женским монастырём, наша Агитбригада «Литмонтаж» отправилась дальше строить коммунизм и бороться с мракобесием в крестьянских массах, согласно графику, согласованному от Культпросвета города N. Я всё свои дела сделал, с отшельником встретился, всё более-менее выяснил, и даже приобрёл настоящее оружие против потусторонних сил. Поэтому я уже сильно настроился возвращаться обратно в город. У меня там была непереведённая книга Лазаря с тайнами и секретами, куча незаконченных дел и главное — перспектива поездки в столицу, в магазин «МамбуринЪ и сыновья», чтобы начти ключ к миллионам Генкиного отца. Но график Агитбригады культстроителей коммунизма был суров и негибок.

Этот чёртов график, который ну никак нельзя было нарушать, так вот он гласил, что у нас еще несколько населённых пунктов, которые нужно посетить с выступлениями и пропагандой. Причём в обязательном порядке. И вот два дня тому назад мы прибыли в городок с поэтическим названием Хлябов. Глава этого поселения собирался забабахать большой праздник в пику христианской пасхе. С демонстрацией, маршами, речёвками, транспарантами и театральной пропагандой, куда и пригласили присоединиться нашу Агитбригаду. Гудков никак не мог пропустить такое мероприятие, так что пришлось задержаться.

Дело усугублялось приездом неких полуответственных товарищей, которые должны были выступить с пламенными речами на демонстрации в поддержку праздника. А так как все бегали, суетились, готовились и разучивали слова, то встретить товарищей Гудков отправил меня. Нет, вы не подумайте, что никого более ответственного не нашлось, но я же говорю — в городе царили суета, кавардак, все «красили траву», так что да, пришлось «сбегать» мне. Благо тут всего три километра.

И вот результат — шесть трупов и полностью опустевшее село… А я брожу тут и не знаю, что делать.

— И что ты собираешь мне тут показывать? — начал было Енох, но закончить ему не дали. Во дворе послышался какой-то звук.

— Хозяева вернулись? — удивился и я выскочил из дома.

Енох устремился за мной.

Я огляделся: во дворе было всё по-прежнему.

— Глянь туда, — сказал Енох и кивнул на забор.

Я обернулся. Верхом на заборе сидела маленькая девочка с трогательными косичками и увлечённо баюкала замурзанную тряпичную куклу.

— Генка, это же ребёнок! — удивился Енох. — Что он тут один делает⁈ Одна, то есть…

— Тихо ты! Напугаешь, — шикнул на него я, мучительно размышляя, как заговорить с нею, чтобы не испугать.

— Придётся с собой забирать, — вздохнул Енох, — вот Гудков «обрадуется», когда ты вместо этих ответственных товарищей приведёшь её.

— Да не собираюсь я её никуда тащить! — огрызнулся я шёпотом, наблюдая за девочкой.

— Сам посуди, ну разве можно ее здесь бросить? — вопрос был важным и не давал покоя. — Такую маленькую. В этой странной деревне. Одну.

Я вздохнул и покачал головой. Обзаводиться ребёнком мне не улыбалось.

— Маленькие дети должны быть рядом со взрослыми, — продолжал убеждать меня Енох. — Иначе они становятся непредсказуемыми. Шумят. Бегают. Нет ничего хуже, когда шумят и бегают. Мда… вот как-то меня временно приютили в одном монастыре, и у нас там был один маленький ребенок. Правда не девочка, а мальчик. Но тоже шумел и бегал. Настоятель от такого беспокойства совсем не мог спать и постоянно пил вино. Уфффф… хорошее вино было у настоятеля…

Енох сглотнул, но тут вспомнил о маленькой девочке, которая продолжала сидеть на заборе и баюкать куклу.

— Да, хорошее вино…

От забора послышалось сдавленное хихиканье.

— Генка! Она меня слышит! — удивился Енох и крикнул ей, — эй, девочка! Ты меня видишь?

Девочка, не поднимая низко опущенной головы от куклы, кивнула.

— Ты правда видишь меня и слышишь? — не унимался донельзя удивлённый Енох.

Девочка кивнула опять.

— Генка, нам нужно её отсюда забирать, — тревожным шепотом сказал Енох. — Она меня видит! Ты представляешь⁈

Пока я мучительно думал, как поступить, Енох опять окликнул её, строго сдвигая брови.

— Ты пойдёшь с нами?

Девочка хихикнула и кивнула.

— Она согласилась! — сообщил мне Енох и опять крикнул девочке, — Обещаешь вести себя хорошо?

Девочка, чуть помедлив, кивнула, от чего обе косички весело подпрыгнули.

Солнце припекало, старательно освещая забор, двор и избу. От этого света и весь хутор Хохотуй, и маленькая хрупкая девочка казались золотисто-прозрачными, почти розовыми. Густо и безмятежно пахло весной. Большие шмели с сердитым жужжанием носились над дворами.

— Тебя как зовут? — не унимался Енох. — Где твои родители?

Девочка не ответила, продолжая играть с куклой.

— Ну что ж, — вздохнул Енох и задумчиво замерцал. — Без имени никак нельзя. Нужно дать тебе имя. Хотя бы временное.

Он засмотрелся на покрытую дранкой крышу дома, беззвучно шевеля губами. С сердитым жужжанием у самого лица пролетел шершень. И хоть он пролетел сквозь Еноха, но тот всё равно нетерпеливо от него отмахнулся и сообщил результат: