Двое строптивых - Старшов Евгений - Страница 52

— Приветствую истинных сыновей Франции на земле Родоса! Дай вам Господь послужить и остаться в живых, но, живые или мертвые, вы навсегда останетесь потомкам доблестным примером… — магистр не смог продолжать, только смахнул предательски набежавшие слезы и, словно добрый отец, просто обнял земляков-рыцарей, прибывших на смерть.

Всех устроили по "обержам", привезенные припасы разгрузили; пиры чередовались с богослужениями. Хоть и пользуясь диктаторскими полномочиями, но все же со всеобщего согласия — в том числе и великого маршала, чьей непосредственной компетенции касалось принятое решение — великий магистр д’Обюссон вручил брату жезл командующего и назначил его руководить всеми грядущими боевыми операциями.

Родос во всеоружии ожидал страшного врага. Каждый "язык" ордена должен был еще по разнарядке, утвержденной в 1465 году при великом магистре Закосте, защищать определенный участок крепости. От Морских ворот до дворца великого магистра шел участок Франции; далее, до ворот Святого Антония — участок великого магистра; отсюда до ворот Святого Георгия — участок Германии; затем, до башни Испании — участок Оверни; далее, до башни Богоматери — участок Англии; оттуда до ворот Святого Иоанна — участок Арагона; далее, до башни Италии — участок Прованса; оттуда до башни Ангелов — участок Италии; наконец, участок Испании (еще иначе — Кастилии) шел от башни Ангелов и одновременно с тем от ворот Святой Екатерины до Морских ворот, где круг обороны замыкался. Это, конечно, вовсе не означало, что тот или иной участок оборонялся исключительно силами лишь строго определенной нации — контингенты Англии и Германии были настолько малы по сравнению с франкоиспанским, что просто физически не справились бы со своей задачей, и в то же время испанцы и часть французов просто сидела бы без дела, любуясь на воды неприступной гавани на своих участках. Нет, отбиваться должны были все дружно, приходя на помощь тем, кого атаковали.

Но пока и до военной поры "дружили обержами". В основном, конечно, французы водились меж собой — языки Франции, Оверни и Прованса, испанцы Кастилии и Арагона — друг с другом; между теми и другими не было ни открытой вражды, ни розни, но отдельные ростки национального франко-испанского разлада, погубившего Родос в 1522 году, уже пробивались. Англичане держались с некоторым недоверием к побившим их в Столетнюю войну французам; положение маленького "языка" сближало их с немцами, а любовь к мореплаванию — с итальянцами, которые тоже не могли испытывать особой любви к постоянно рвущимся в Италию французам, против которых еще в 1454 году после очередной венециано-милано-флорентийской усобицы была заключена североитальянская лига. Впрочем, аппетиты испанцев на их родину итальянцев тоже не радовали. Повторюсь, что орден еще не знал в 1480 году большой национальной розни, однако с симпатиями и антипатиями тоже нельзя не считаться. Впрочем, гостеприимство процветало и на частном уровне — в гости хаживали не столько по национальному признаку, сколько просто по дружбе. С отбытием с Родоса английского "столпа" в английском "оберже" начался воистину "дым коромыслом".

Заправителем веселья стал сэр Томас Грин. Если при Кэндоле он еще хоть как-то мимикрировал, то при скромном лейтенанте развернулся вовсю. Первым делом, он внушил тому так составить расписание, чтоб все благочестивые, богобоязненные и просто занудные (в первую очередь Пламптон) служили в одну смену, оставляя "оберж" в полное распоряжение любителям погулять. Внук сэра Грина, сэр Томас Даукрэй, не особенно одобрял это, отчего вскорости и попал "по распределению" к Пламптону и иже с ним, зато к Грину прибился мрачный Ньюпорт, потом пара немцев из новоприбывших со "столпом" Доу, один оверньский гуляка, захаживали итальянские рыцари с орденского флота — в общем, бывало весело. В круг бражников иногда попадал и Джарвис, происхождение которого обычно мешало ему бражничать с Грином при Кэндоле. Лео, разрываясь между службой и Элен де ла Тур, стал редким гостем на бражничаньях Грина; он особо не распространялся о своей связи, но все и так все прекрасно поняли, и претензий не имели. Вот и теперь — Лео был в отсутствии, а гулянье шло вовсю. Вино лилось рекой, раздавались шутки, рассказы, песни… Ньюпорт устрашающим басом завел свою любимую:

— Почему дважды одно и то же? Или это разные? — захлебываясь от смеха, прогугукал филином старый Грин. И понеслось!

Невесть откуда появилась греческая плясунья, лихо плясавшая совершенно голой на пиршественном столе. Потом она спрыгнула вниз, и ее легкие ноги понесли ее в неистовом танце по освещенному факелами залу. Страстная южная женщина с конской гривой волнистых черных волос приближалась к рыцарям, сидевшим боком к столу, а, раздразнив, покидала их, жестоко продолжая полет своего танца уже в отдалении. И только отблески огня на потной шелковой коже отражались дьявольскими искрами в глазах грешников…

Пошатывавшийся Ньюпорт, с трудом встав из-за стола, пьяно улыбаясь и глядя на нее восхищенными глазами, не сдержался и, при всех крепко схватив ее, прижал к себе, покрыл поцелуями ее волосы, шею, грудь.

— Пойдем со мной, — прошептала она, и богатырь, уже находясь с ней в своей келье, нетвердым движением развязал кошель, положил плясунье в рот золотую монету…

Это был только один маленький эпизод английских гуляний последнего мирного вечера. А Торнвилль, конечно же, был с Элен. Солнце село, быстро вечерело; они тихо сидели, обнявшись, на молу башни святого Николая, выглядевшем для местных обитателей немного непривычно с той поры, как стоявшая на нем пара мельниц была из стратегических соображений снесена (теперь мельницы оставались только в городе и на молу башни Ангелов). Майский вечер чаровал ароматами и звуками. Было и так тепло, но молодые люди грелись сладким красным вином, слушая гул прибоя. Вечное море ворчало, словно сердитый барбос, а по его волнам причудливо плясали отражения сторожевых огней башни Найяка.

— Так бы вечно сидеть… А, Элен?

— Неплохо бы, конечно… Но всему на этом свете приходит конец… и этому тоже… Скоро закроют все ворота…

— А что нам ворота? Какая будет ночь! Можно и здесь ее прогулять.

— Да разве я только о воротах?.. Все ждут турок…

— А что турки… Как придут, так и уйдут…

— Но что оставят после себя?..

— Не думай об этом. Представь себе, что эта ночь не закончится никогда…

Снова долгая тишина. Потом дама сказала:

— Ты знаешь, завтра я хочу поговорить с магистром… Если ты, конечно, не передумал.

— Ты о чем?

— О, а ты уж и забыл, что неоднократно делал мне предложение?

Лео обнял ее за плечи, пристально поглядел в глаза:

— Я-то помню, только раньше всегда был один ответ.

— А теперь другой. Мы прекрасно сжились, и теперь я буду просить у доброго магистра Пьера разрешения на брак своей воспитанницы. Знаю, что он тобой доволен, возможно даже, что-то знает, хоть, естественно, не от меня, может, и нет — но, по любому, полагаю, моя просьба перевесит наше имущественное неравенство… У меня осталась кой-какая землица… но если дело в ней, я откажусь от нее, для меня это нетрудно. Если кто-то готов заплатить жизнью — что значит земля?

— Пойдем тогда к нему вместе, полагаю, мне там тоже надо быть, — засмеялся счастливый Торнвилль.