Капли крови: Город Греха (СИ) - Котляр Сашетта - Страница 66

Только прошипела:

— Какая же ты все-таки конченная сука!

С разбитыми губами это, наверное, прозвучало комично. Она и расхохоталась. А потом мы обе снова услышали шаги Райта, и она больше ничего не стала мне говорить. Только скомандовала:

— Подбери этот мусор, и не снимай с него больше наручников.

— Да, дорогая, — подобострастно ответил Райт своим самым елейным тоном. С его головы стекала вода, пахнущая каким-то шампунем, когда он поднимал меня и клал обратно. Я не пыталась сопротивляться — не было смысла, я с ним одним-то не справилась, с обоими тем более без шансов.

Он положил меня, как и в первый раз, на спину, и я увидела, что на нем теперь красный костюм, а не белый. Как же ему не терпелось вернуться, если он успел вымыть голову и вернуться сюда?.. Я нервно сглотнула, за что тут же получила размашистую пощечину.

— Сука! — зло прошипел он, и ударил еще раз. Голова дернулась, из глаз снова брызнули слезы, но я все равно никак не реагировала. На фоне всего остального это даже казалось не таким уж и болезненным. Он дернул меня сначала за правую руку, заставляя вытянуть ее к столбику кровати, затем защелкнул на ней наручник. Затем то же самое проделал с левой и с обеими ногами. А потом отошел к «пыточному» столу.

Он быстро вернулся, с очередным ножом в руках. Я скорее почувствовала, чем увидела, как его «невеста» улыбается, подбадривая его:

— Правильно, накажи суку, мой хороший, — прошипела она.

В этот момент я понадеялась, что, если мы с Роуз здесь сдохнем, следующей станет Лаура Бейтс. Эта ненормальная тварь заслуживала медленной и мучительной смерти, как никто.

А потом в мою грудь впился нож, и я перестала надеяться на что-либо.

Глава 26

Я не помню, сколько провалялась без сознания после побоев. Я помню лишь то, что отключилась, когда Райт вырезал какие-то слова у меня на груди. Зная его крен на сексе, это наверняка было что-нибудь вроде «шлюха», но меня больше волновало, что оно нещадно болело. Надпись, голова, челюсть, и даже само мое существо. А еще — что в подвале снова никого не было.

Радовало лишь то, что клетка не пуста. Значит, все было не зря. Все, возможно заработанные, трещины в ребрах, разбитые губы, синяки на теле. Это стоило того. Или я себя в этом убеждала? Теперь даже ерзать не получалось — слишком больно. Хотелось плакать, но, кажется, тело устало от этого, и слез не было. Только мучительную усталость, поглощающую каждую клеточку тела. Придет ли вообще помощь?

Я чувствовала не только боль, но и чудовищную слабость. Если бы Райт оставил меня просто лежать, без треклятых наручников, у меня все равно не получилось бы ни встать, ни сделать что-нибудь полезное. Кажется, я не сумела бы даже лечь поудобнее. Зато я была почти уверена, что у меня дрожали руки. Проверить только не получалось.

Проверить, как там Роуз, я тоже не могла, но все же постаралась ее позвать, хотя разбитые губы и слушались очень так себе:

— Роуз? Как ты? — всего три слова, а кровь снова потекла. Уголки губ саднили так, словно мне пытались порвать рот, но ничего такого я вспомнить не могла. Спасибо и на том, что не нарисовали вторую улыбку. Пока я жива — что-то можно изменить. Надеюсь.

Роуз молчала. Мертва? Не слышит? Без сознания? Или он ей просто язык вырезал? Все догадки имели право на существование. Но проверить их не было ни малейшего шанса, тем паче, что голова снова раскалывалась. Интересно, что влияет больше: мигрень или несколько смачных ударов этой самой головой о жесткое дерево кровати? Хотелось истерически смеяться, но я держалась. И даже попробовала повторить попытку.

— Роуз? Ты жива? — я напрягла голос, и получил немного громче, чем раньше. Тишина. Никакого ответа.

Если не считать им какой-то шелест на задворках сознания, который мозг упрямо складывал в слова «пока еще — да». Но это, скорее всего, последствия изоляции и пыток. Проще говоря, крыша пытается уехать. Вдруг подумалось: будет очень обидно если меня спасут, когда я уже сойду с ума. Хотя, не будет, я же не осознаю, что это случилось.

Глупые мысли. Джефф говорил, что я не годна к этой работе и мне надо выбрать что-то менее опасное, но я же упрямая. Я не послушалась. Я приложила максимум усилий, чтобы получить его одобрение и стать частью его команды. Хотя, посмотрим правде в глаза, в само сообщество «Талиона» меня так и не приняли. Я не знала коллег близко, не общалась с ними после работы. Как ни смешно, но больше всего со мной контактировал Алаверо. Даже тогда, в начале. И слухам обо мне, что он распространял тогда, поверили моментально. И никто из знавшей правду «старой гвардии» не попытался меня оправдать.

Помнится, это было одним из аргументов Джеффри. Мне тогда было семнадцать, и я впервые озвучила, что хочу у него работать. Он сидел и читал в гостиной, уткнувшись носом в свои бумаги. Я — как всегда, в черных брюках и мешкообразной толстовке, но глаза ярко подведены черным. Вхожу в комнату и невзначай сообщаю:

— Хотела бы я ловить всяких подонков, как ты. Меньше подонков — чище улицы!

Он тогда поднял взгляд из-под очков, и как-то устало ответил:

— И больше шансов не дожить даже до тридцати. Или, что хуже, стать инвалидкой, навсегда потеряв какую-нибудь из «неважных» функций организма. Зрение, например.

— Но ты ведь жив! — возразила я тогда, даже топнув ногой. — И не инвалид никакой. А если бы ты не был полицейским, ты бы меня никогда не нашел. И неизвестно, что бы со мной было, ты сам так говорил.

— Все так, — согласился он как-то грустно. — Но какой ценой?

Тогда я не поняла, о чем он говорит и спустила все на тормозах, решив, что он просто меня запугивает. Да что там… я так думала очень долго. Наверное, даже после того, как он допустил меня к первым заданиям. В какой-то степени, возможно, я так думала вплоть до этого подвала. Если бы меня здесь не было — Роуз уже была бы мертва. Безоговорочно. Но какой ценой я оттягиваю ее смерть? А тогда слова Джеффа просто влетели в одно ухо и вылетели в другое. Всего лишь.

Помню, мне было девятнадцать, когда он устал терпеть попытки пролезть в офис, который он снял для агентства, нашел меня — я тогда уже жила в отдельной небольшой квартирке, которую он для меня снимал, «приучаться к самостоятельности» (не помогло, мой кулинарный максимум так и остался на стадии «разогреть лазанью в микроволновке») — и поставил ультиматум:

— Ты все еще хочешь работать у меня, да, Миа? — спросил он прямо с порога, не раздеваясь и не проходя хотя бы в маленькую гостиную, где я как раз что-то читала. Благо, он хорошо умел управлять голосом, и его было хорошо слышно.

Я вышла к нему — еще немного сонная, в пижаме, мыслями вся в книге. И твердо ответила:

— Ну разумеется!

— Тогда ты должна закончить юридический колледж. С отличием. Без пропусков. Сможешь — я возьму тебя. Но только так. Мне не нужны необразованные малолетки, про которых все будут говорить, что я взял их на работу из жалости. Поняла меня?

Я тогда часто-часто закивала и бросилась ему на шею, обнимать. А он лишь устало вздохнул, и я решительно не поняла, почему. Все же хорошо. Даже замечательно! Чего вздыхать-то? Я точно-точно справлюсь!

Думаю, он надеялся, что я возненавижу колледж и брошу его, не закончив. И был готов оплатить попытку, лишь бы я отступилась от идиотской идеи стать детективом «Талиона», и занялась чем-нибудь более безопасным. Но он не так хорошо меня знал, как мог бы, будь я его родной дочерью.

Я не спала ночами, учила фолианты с законами наизусть, не пропускала ни единого занятия, и хвасталась ему каждым хорошо сданным экзаменом. Я помнила, что он говорил про «отлично», и не собиралась его подводить. Если Джефф сказал, что я должна быть лучшей, чтобы попасть в «Талион», значит, я ею стану! Я ведь все могу, он сам внушил мне эту мысль! И ему самому пришлось расхлебывать последствия этого внушения.

Потому что у меня получилось. Не всегда с первого раза — некоторые экзамены приходилось пересдавать — но я добивалась того, чтобы у меня всегда был высший балл. Ничто не могло стоять на пути к мечте. Особенно если к ней идет кто-то настолько же по-ослиному упрямый, как я.