Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей - Винарский Максим - Страница 49

Идиллия? Увы и ах…

В 1932 г. по всему Советскому Союзу прокатилась череда торжеств в связи с «юбилеем Дарвина» – 50-летием со дня смерти «льва»{312}. Многочисленные выставки, публичные лекции, газетные и журнальные статьи – все шло в ход для популяризации биографии Дарвина и его эволюционной теории. Ни до, ни после этого никакой иностранный ученый не удостаивался таких почестей. Целью торжеств было не только донести эволюционные идеи до самых широких масс, но и показать всему миру, что именно в СССР живут и работают подлинные наследники Дарвина, что именно у нас дарвинизм обрел свою «вторую родину». Партийные идеологи рассказывали о том, как высоко ценили работы Дарвина классики марксизма, как прекрасно дарвинизм сочетается с диалектическим материализмом – официальной советской философией. Газета «Известия» уверяла читателей, что «буржуазные ученые» используют дарвинизм для «обоснования господства буржуазии, колониального гнета и империалистических войн». Зато в стране Советов полное благополучие: рабочие, крестьяне и лояльная власти интеллигенция в едином порыве применяют учение Дарвина для построения социализма и решения важных народнохозяйственных задач, в основном в области сельского хозяйства. В стране недавно завершилась массовая коллективизация, и это было более чем актуально. Создание колхозов к невиданным урожаям не привело. Из-за быстрой и резкой ломки складывавшегося веками крестьянского уклада СССР оказался на пороге страшного голода, охватившего в 1933–1934 гг. огромные районы Украины, Казахстана, Сибири…

Спрос, как известно, рождает предложение. В 1932 г. в газетах и журналах писали не только о Дарвине. Большую известность к тому времени приобрел украинский агроном Трофим Лысенко, которого советская пресса воспевала как автора невиданных открытий в сельскохозяйственной науке.

Об истории успеха этого человека, его стремительном восхождении на самый верх советской научной иерархии и черной роли в разгроме советской биологии написаны сотни книг и статей. Опубликованы многочисленные архивные документы и мемуары очевидцев и участников тех событий. Если представить научную карьеру Лысенко в максимально сжатой форме, то она будет выглядеть примерно так.

Выходец из бедной крестьянской семьи, мало учившийся и сумевший получить лишь заочное агрономическое образование, Лысенко в конце 1920-х гг. занимал скромную должность селекционера провинциальной опытно-полевой станции в Гяндже (Азербайджан). Там он ставил опыты по физиологии растений, которые, по его утверждению, легли в основу принципиально новой теории – теории стадийного развития растений. Суть ее в том, что развитие растительного организма складывается из нескольких последовательных стадий (или фаз). Для успешного завершения каждой из них требуется воздействие определенных условий, например необходимой растению суммы температур. Это могло показаться большим открытием только не очень образованному агроному, не имевшему доступа к хорошей библиотеке и даже козырявшему на людях своей малограмотностью. О «стадийности» развития знали и до него (в частности, ее изучал крупный русский физиолог растений Николай Максимов). Но, отталкиваясь от своего первого результата, Лысенко пошел значительно дальше. Он заявлял, что, воздействуя на внешние условия жизни растений, может добиться революционного преобразования их наследственности и даже научиться управлять эволюцией, в рекордные сроки получая новые высокоурожайные сорта зерновых, бобовых, корнеплодов. Это позволит накормить голодную страну и навсегда изгонит из России призрак голода.

О провинциальном агрономе заговорили в столицах. Интерес к его ранним работам проявил сам академик Н. И. Вавилов – признанный лидер нашей сельскохозяйственной генетики, который на первых порах оказал Лысенко весомую поддержку. А для журналистов центральных изданий «босоногий профессор Лысенко» был сущей находкой. Он идеально подходил советским СМИ, всюду искавшим героев нового времени. Человек из народа, «университетов не кончавший», Лысенко готов был утереть нос ученым старой, дореволюционной выучки, занимавшимся изучением всякой «ерунды», вроде мушки дрозофилы, а не пшеницы и крупного рогатого скота, столь необходимых стране. Лысенко быстро нашел взаимопонимание и с партийными чиновниками. Не знавший ни одного иностранного языка, он прекрасно овладел советским «новоязом», научился произносить зажигательные речи, пронизанные идеологически выдержанной риторикой. И везде, где нужно, ссылался на труды «классиков марксизма» и клялся в верности Коммунистической партии.

Обещания, которые давал Лысенко, были основаны на глубокой вере в то, что среда обитания является главным фактором эволюции. Для нее животные и растения что комок глины в руках гончара, лепящего из него что он захочет или что ему закажут. Историк генетики В. В. Бабков определяет суть учения Трофима Лысенко как «возможность переделки природы животных и растений в направлении и масштабах, угодных начальству»{313}. Это был чистейшей воды неоламаркизм, с которым мы уже встречались, исследуя эпоху «затмения дарвинизма». Рассуждая о природе наследственности, Лысенко рубил сплеча и очень просто решал труднейшие вопросы генетики. Он считал, что гены, мутации, наследственное вещество на самом деле не существуют, это все выдумка «буржуазных ученых», помешанных на своих дрозофилах. В 1950-е гг. для таких вот никчемных генетиков была придумана особая кличка – «мухолюбы-человеконенавистники». Но это будет потом. А пока, в первой половине 1930-х, Лысенко только начинает свой путь наверх. Ссылаясь на Маркса, Энгельса и Дарвина, он использует талант саморекламы (а способность к убеждению у него была изумительная), чтобы обещать, обещать и обещать советскому руководству перспективу невиданного подъема сельского хозяйства. В том, естественно, случае, если по всей стране будут введены в практику его «рекомендации».

Рис. 7.1. Слева – фрагмент газеты «Правда» от 1 мая 1937 г., в которой Трофим Лысенко был объявлен продолжателем дела Дарвина. Автор заметки, академик Вильямс, писал, что учение Лысенко «победит, ибо оно правильное, диалектическое, историческое и революционное». Справа – молодой агроном Лысенко в 1935 г. Библиотека имени Н. А. Некрасова; архив СПбФ ИИЕТ РАН

Невзирая на критику со стороны профессиональных генетиков и даже сопротивление ряда партийных руководителей, почуявших в Лысенко проходимца и шарлатана, «народный академик» (так его стали именовать журналисты), как бульдозер, расчищал себе путь. Он избавлялся от противников и конкурентов всеми доступными средствами, не гнушаясь и политическими обвинениями, которые высказывал публично. В 1940 г. академик Николай Вавилов, ставший к тому времени главным научным оппонентом Лысенко, был арестован за «шпионаж», «вредительство» и «участие в террористических организациях». Через несколько лет он умер от голода в тюрьме города Саратова. Несколько его учеников и сотрудников, видных генетиков, были расстреляны. Окончательно Лысенко утвердился во власти в августе 1948 г. Его учение было официально признано единственно правильным, а все несогласные обрекались на «научную смерть», увольнение с работы и запрет на проведение исследований по своей тематике. Каждая новая теория «народного академика» с ходу объявлялась крупнейшим вкладом в биологию, вносилась в учебники, восхвалялась в журналах и газетах. Началось краткое, но богатое событиями пятилетие монопольного владычества Лысенко в советской биологии.

Многие историки, изучающие лысенковщину, искренне удивляются, как в середине ХХ в. в не самой невежественной стране мира с богатыми научными традициями мог захватить такую власть человек откровенно малообразованный и самонадеянный, на голубом глазу продвигающий сногсшибательные теории, противоречащие всему предшествующему развитию науки. Я думаю, дело в том, что роль «чудотворца», спасителя советского сельского хозяйства, была не единственной и, может быть, даже не основной ролью, которая предназначалась для Лысенко.