Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928 - Измозик Владлен Семенович - Страница 64

К концу 1920‑х годов в сводках, записках ОГПУ все чаще появляется фраза о поддержке основной массой рабочих и крестьян политики, проводимой советской властью, что, на наш взгляд, отражало не только реальные перемены, но и необходимость руководством ОГПУ учитывать характер официальных партийных решений. Например, в феврале 1927 года ИНФО ОГПУ писало в докладной записке на имя В. М. Молотова, что «классовая сущность налога была понята всей деревней и основная масса середнячества и бедноты (занимающихся исключительно земледелием) одобряет прогрессивный характер его», а «кулаки и зажиточные <…> всеми мерами пытались сорвать налоговую кампанию». И тут же осторожно указывало, что «ряд особенностей нового налога, некоторое его увеличение по сравнению с прошлым годом, а также наличие крупных недостатков, выявившихся в ходе налоговой кампании, выявили неодинаковое отношение к налогу отдельных групп внутри социальных прослоек деревни» [733]. Следует согласиться с д. и. н. А. В. Барановым, который на материалах Северного Кавказа пришел к выводу, что Полпредство ОГПУ превращалось «по мере свертывания нэпа в весомого актора принятия политических решений» [734], и распространить этот вывод на роль ОГПУ СССР в целом, ибо данная структура была не только нацелена на реализацию партийных решений, но имела и собственные интересы (политические, финансовые), как любое ведомство.

Таким образом, на наш взгляд, информационные материалы ВЧК — ОГПУ в течение 1920‑х годов постепенно становились менее объективными (конечно, полностью адекватными реальной действительности они, как и любые другие источники, не были, и быть не могли) относительно политических настроений населения. На их содержание все сильнее влиял ряд субъективных и объективных факторов: враждебное отношение к НЭПу и интеллигенции, идеологические позиции, естественное стремление бюрократической структуры в условиях жесткой однопартийной диктатуры оправдывать в целом действия руководства страны, экономические интересы данной прослойки.

Не случайно первый секретарь Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) А. А. Андреев на пленуме ЦК в апреле 1929 года поставил под сомнение достоверность сводок ОГПУ. Он, в частности, сказал: «Нельзя изучать политического положения по сводкам ГПУ. ГПУ создано для того, чтобы искать и показывать самое плохое и неблагополучное в нашей стране, и, если мы будем свою политику строить только на основе сводок ГПУ, мы всегда будем в состоянии паники, это совершенно ясно, всегда будут у нас волосы дыбом стоять» [735]. Следует согласиться с мнением С. В. Журавлева, что «классово-ригористические ноты в речах вождей появлялись после очередного их ознакомления с информацией ОГПУ», ибо информация чекистов содействовала «в известной мере реальному отчуждению властной верхушки от общества» [736]. Одновременно информация ВЧК — ОГПУ приобретала все более важное значение в глазах основной руководящей силы страны — ее партийного аппарата. Тотальный политический контроль создавал, в свою очередь, условия для постепенного перехода политической системы в целом от авторитарности к тоталитаризму.

Глава 7

ПАРТИЯ — НАШ РУЛЕВОЙ

При всей огромной и растущей роли ВЧК — ОГПУ в осуществлении политического контроля над населением чекистские органы в первую очередь реализовывали те задачи, которые ставило перед ними руководство коммунистической партии. Уже с весны 1918 года вожди Советской России не скрывали «руководящей и направляющей» роли своей партии. В циркулярном письме ЦК РКП(б) от 29 мая 1918 года, в частности, говорилось: «Наша партия стоит во главе советской власти. Декреты, мероприятия советской власти исходят от нашей партии» [737].

Это в полной мере относилось и к деятельности ВЧК — ОГПУ. Если в резолюции I Всероссийской конференции чрезвычайных комиссий в июне 1918 года отмечалось, что они «должны быть в тесном контакте со всеми партийными и советскими органами и читать перед ними отчеты о своих действиях», то уже в «Положении ВЧК о губернских и уездных ЧК» от 14 сентября 1918 года подчеркивалось, что «в своей работе чрезвычайная комиссия <…> должна опираться на местные комитеты партии коммунистов», не упоминая Советы [738]. В обращении к коммунистам-работникам ЧК в начале 1919 года ЦК РКП(б) напоминал им, что «ЧК созданы, существуют и работают лишь как прямые органы партии, по ее директивам и под ее контролем» [739]. Председатель Всеукраинской ЧК М. И. Лацис в циркулярном письме напоминал сотрудникам, что «в чрезвычайной комиссии не могут работать люди из неправительственных партий» и «партийная директива нам выше всего» [740].

С мая 1918 года по 1920‑й включительно вопросы о Всероссийской ЧК 26 раз стояли в повестке дня заседании ЦК и объединенных заседаний Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б). После своего образования в апреле 1919 года Политическое бюро ЦК РКП(б) практически на каждом заседании решало вопросы, имевшие непосредственное отношение к ВЧК [741]. ЦК партии определял политическое направление деятельности ВЧК, рассматривал проекты изменений ее правового положения и организационной структуры, передавая их затем на утверждение (во многом уже формальное) во ВЦИК и СНК; заслушивал отчеты руководителей ВЧК, принимал решения о перемещениях ее руководящих кадров.

Естественно, что при такой постановке дел не обходили своей заботой правоохранительные органы в первую очередь чекистов и местные партийные комитеты. По данным А. С. Велидова, вопросы о работе ЧК два-три раза в месяц обсуждались на заседаниях губкомов партии [742]. Так, партийные организации Поволжья и Урала в 1918–1922 годах 163 раза обсуждали вопросы развития и укрепления органов ЧК; Пензенский губком партии в эти же годы 63 раза обращался к этой теме [743]. Значительная часть этих вопросов касалась политического контроля. Так, 23 октября 1919 года Тульский губком партии обсуждал вопрос «о линии поведения по отношению к меньшевикам». Член губкома, побывавший у В. И. Ленина, передавал мнение вождя относительно этой партии: «…использовать к своей выгоде, но ни в коем случае не допускать их организации, а если создадут организации, то будут арестованы». В результате губком вынес постановление: не допускать создания меньшевистских организаций, предложить губЧК следить за выступлениями меньшевиков, в случае их антисоветского характера немедленно изолировать выступающего [744].

Такое отношение партийного аппарата к ВЧК — ОГПУ сохранялось и на протяжении 1920‑х годов. Еще раз необходимо подчеркнуть, что в течение всех 1920‑х руководство страны не чувствовало себя абсолютно уверенным перед лицом миллионов своих граждан, опасаясь стихийных, так называемых мелкобуржуазных движений. Не случайно в 1926 году было принято с грифом «Совершенно секретно» Постановление СНК СССР № 179 п. 14 «О запасе работников ОГПУ». Оно гласило: «1. Образовать запас работников ОГПУ, предназначенный для пополнения развертываемых и формируемых вновь органов ОГПУ в случаях внутренних и внешних политических осложнений, а также для усиления действующего кадрового состава органов ОГПУ. 2. В запасе работников ОГПУ состоят все бывшие работники ВЧК, ОГПУ и их республиканских, местных органов независимо от их отношения к обязательной военной службе» [745]. Через несколько лет с началом коллективизации, а затем и других массовых кампаний тысячи бывших чекистов призывались из запаса для участия в них.