Загнанный (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 9

— Но почему фосфорные? Чем обычные не угодили?

— Обычные тоже будут, достаточно. Это если фосфорные не справятся. А почему? Нужно же на ком-то опробовать, не на кошках же тренироваться.

— Почему на кошках?

— Наши химики свои снаряды на кошках испытывают. Дёшево и сердито, говорят.

— Нам не нужно дёшево, мы ж не с кошками воевать будем. Неужели трудно найти сотню-другую врагов советской власти?

— Не лезь в людоеды, Коба. Уж больно много желающих, затопчут. Доброта — могучая сила, к добрым тянутся, добрых любят. И если приходится кого-то расстреливать, то лишь для защиты Добра от Зла.

— Да, да. Католики настолько боялись пролить кровь, что норовят сжечь заживо. Вижу-вижу. Но оставим. А с поездом что? Удалось задержать?

— С поездом сложно. Разбираюсь. Были разосланы телеграммы с требованием прекратить движение. Но все — представляешь, Коба, все ответили: «ваше распоряжение о беспрепятственном внеочередном пропуске поезда номер один выполнено!» Или «будет непременно выполнено!»

— А телеграфист ваш? Не ставленник ли Троцкого? Ты ему одно, а он рассылает другое?

— Проверил. Собственноручно отбил телеграмму. С тем же результатом. Буду разбираться. Уже разбираюсь. Поднял журнал станции Герасимовской. Не соврал начальник, получил такую депешу — обслужить в первую очередь. За моей подписью.

Тут не один человек старался, тут кубло. Но ничего, каждый камушек перевернём, каждую мокрицу вытащим на свет. Поезд не иголка, отыщется. И доктора найдём, и таинственных пассажиров найдём. Есть люди. Знают. Умеют. Могут. Нужно только отдать приказ.

— Ты об Иностранном отделе говоришь? — показал осведомленность Коба. — Трилиссер и его компания? Ну, поглядим, поглядим, — и пошёл за кипятком.

Многое знает Коба. То, что ему знать полагается, и то, что ему знать не полагается.

Не страшно.

Сейчас — не страшно.

От автора.

Почему Дзержинский не любит подземелий, что произошло в тысяча девятьсот двенадцатом году в далёкой Швейцарии, можно прочитать в повести «Швейцарское рождество», составной части книги «Арехин в Арктике», https://author.today/work/138767

Глава 9

22 января 1924 года, село Капорное Троцкого уезда Петроградской губернии

Особая Комиссия

— Мы сойдем не доезжая две версты до станции, — сказал доктор.

— А почему не на станции? — спросил Ленин. В вагоне тепло, в вагоне уютно, в вагоне пусть ложное, но чувство совершенной безопасности. А высаживаться в поле? На мороз?

— Для конспирации, — пояснил доктор. — В отсутствии лишних глаз.

Конспирация — это понятно, важно, необходимо.

— У вас есть десять минут. Готовьтесь, — сказал доктор, и деликатно вышел.

А чего готовиться-то? Нищему собраться — только подпоясаться.

Но Мария и Надя думали иначе.

— Всего десять минут? Предупреждать нужно хотя бы за час!

Но ничего, успели, справились.

Поезд замедлил ход, плавно, едва заметно. Потом и вовсе остановился.

В окно Ленин видел: простор, простор, и ничего кроме простора. Глазу не за что зацепиться, а ведь сколько лет губерния была важнейшей в стране! То ли дело Германия, где куда ни глянь, взгляд упирается либо в церковь, либо в крепость, либо в завод.

Вернулся доктор.

— Пора выходить?

— Стоянка поезда — пять минут, — ответил Магель.

Послышался стук, потом лязг.

— Что это? — насторожилась Мария.

— Автомобиль покидает вагон.

— Автомобиль?

— Разумеется. Готовим к поездке.

Стало веселее. В автомобиле тоже тепло и уютно.

Клаксон у автомобиля негромкий, но пробирающий до мозга костей.

— Пора!

Надя и Мария подхватили чемоданчики, а он спустился так, налегке.

В первые мгновения он не узнал автомобиль. Был чёрным, стал белым.

— Конспирация, — снова сказал доктор. — Это меловая смесь, и только. Помыть в теплой воде, и вернется черный цвет.

Умно.

— А… дорога?

— Наш автомобиль — внедорожник. Для него невозможного мало. Вы забирайтесь в салон, я присоединюсь через минуту, — доктор отошёл к вагону, стал о чем-то говорить с негром и турком. Слух у Ленина после выздоровления отменный, но мешало шипение паровоза.

Пришлось забираться в салон. Странно, но внутри было тепло. Верно, шофёр запустил мотор заранее, прогрел. Предусмотрительно.

Из окошка салона он видел, как турок и негр поднялись в вагон, и поезд медленно-медленно возобновил движение.

— А эти товарищи? — спросил он доктора, когда тот сел рядом. Не с шофёром рядом, а с ними, в салон.

— Они едут в Питер, — и, предвосхищая вопрос, добавил:

— Для конспирации. Вас будут искать, это неизбежно. Во все концы полетят — и уже летят — телеграммы: найти и задержать. Но не Ленина, нет, как можно? Для всех вождь мирового пролетариата мёртв. Искать будут приметных людей, а кто у нас самый приметный? Самый приметный у нас Антуан. Мустафа тоже выделяется. И когда их увидят в Петербурге, чекисты дружно устремятся за ними. Что нам и требуется.

— А это… А это не опасно? — Ленину было жаль негра. С негром было спокойнее, негр излучал уверенность и силу.

— Опасно, конечно. Если чекисты перейдут к решительным действиям, им не позавидуешь.

— И не жалко? — некстати спросила Мария.

— Не очень. Они сами выбрали свой путь.

— Мне жалко, — сказала Мария. — Негр, угнетенная нация, жизнь, полная страданий…

— А, вы имеете в виду Антуана? Я-то думал, что речь идет о чекистах. Нет, Антуана и Мустафу жалеть нужды нет, — но продолжать не стал, сменил тему:

— Сейчас мы поедем в сельцо Капорье, Троцкий уезд. Там пробудем сегодняшний и большую часть завтрашнего дня. А завтра поздним вечером отправимся в Финляндию.

— Почему только завтра? — спросил Ленин.

— Таков план. Остановимся мы не в самом селе, а на мызе Зиновьева. Там, в бывшем господском доме, располагается санатория для командного состава Красной Армии, и примут нас со всем почтением. Потому что мы — это инспекция, рассматривающая санаторию на предмет способности оказывать помощь раненым и пораженным в грядущей войне.

— Какой войне? — удивился Ленин.

— Грядущей. Сверху буржуазная Финляндия, слева — буржуазные Латвия, Литва и Эстония, чуть дальше коварная Польша — как не быть войне, когда кругом враги? Держать порох сухим, а госпитали — наготове, таков лозунг дня.

— А, это для конспирации, — догадался Ленин.

— Именно. Вы, Владимир Ильич, в инспекции будете приглашенным немецким специалистом. Вы ведь знаете немецкий язык?

— Ja natürlich, ich spreche perfekt Deutsch.

Доктор поморщился:

— Лучше вы будете глухонемым немецким специалистом. Ваша роль без слов. Хмурите брови, и только. Вы, Надежда Константиновна, председатель Особой Комиссии.

— Что это за комиссия, в чем ее суть?

— Никто не знает, потому и Особая. Помимо этого вы — сестра Мессинга. Старшая сестра.

— Какого Мессинга?

— Петроградского. Время от времени говорите «об этом стоит рассказать брату». Не слишком часто, раза три-четыре за день.

— Если того требует конспирация…

— Безусловно. Требует. Вы, Мария Ильинична, будете неизвестной величиной, это интригует и пугает. На самом деле вы представляете Коминтерн, но должны до времени держать это в тайне. Презрительно улыбайтесь, и записывайте что-нибудь в блокнотик. У вас блокнотик есть?

— Нет… Не знаю…

— Не страшно, возьмите мой, — доктор протянул небольшой блокнот в сафьяновом переплете. С блокнотом шёл свинцовый карандаш на золотой цепочке. Изящный парижский набор, в девятьсот девятом она присматривалась к такому, но купить не решилась, слишком уж дорого.

Мария Ильинична раскрыла блокнот. Чистые листки, как и положено новому блокноту.

— Хорошо, мы будем молчать и хмурить брови. А говорить будете вы? — в голосе Ленина явно звучало раздражение.