Юрьев день (СИ) - Француз Михаил - Страница 34

Настоящий кошмар.

И тогда ты в раздражении отбрасываешь бесполезную тупую стрелялку, достаёшь нож и идёшь прямо к поднимающейся, гнавшейся за тобой твари и начинаешь резать её! Резать, резать, резать, резать! Ещё, ещё и ещё. Ещё быстрей! Быстрей, чем она встаёт. Быстрей, чем собирается из кусков. Быстрей, чем регенерирует. Ещё быстрей! Пока она не перестанет шевелиться… или не проснёшься. Второе случалось чаще.

Не любил я кошмары. Думаю, они меня не любили ещё больше…

Вот и здесь: рама двигалась издевательски медленно. Я, кажется, даже и правда, видел пулю. Видел, как она попадает в мишень, пробивает её, а та ещё продолжает стоять. Видел, куда и как она попадает. Куда и как она должна попасть. И она… попадает именно туда. Словно бы, управляю я не пистолетом, её выпускающим, а непосредственно ей…

Сегодня усложнённое упражнение. Сегодня не три мишени, по которым надо выпустить сразу весь магазин. Сегодня мишеней больше. Они автоматически поднимаются сразу после падения первых трёх. Ещё и ещё. Четыре смены. В общей сложности, двенадцать. И два магазина патронов, которые надо очень быстро поменять в процессе, ведь в каждую мишень можно бить и не по одному разу, а столько, сколько сочтёшь нужным, пока не свалишь. В среднем, по две-три пули обычно уходит.

А сегодня, мне этого не требовалось — я не промахивался. Совсем. Бил с ужасающей, абсолютной точностью и именно туда, куда и хотел. И мишени падали. Падали. Но так раздражающе медленно… и так же медленно вставали. Что, действительно, хотелось уже достать нож из специального скрытого чехла на ноге и броситься резать эти мишени. Почему-то возникало чувство, что так будет эффективнее и быстрее. Быстрее, чем эта раздражающая рама выбрасывает в сторону гильзы. Быстрее, чем она досылает новые патроны. Быстрее, чем пули вылетают из дула и летят к целям…

Мне потребовалось всего двенадцать выстрелов. Даже первый магазин не закончился — в нём ещё оставались целых два патрона в запасе. Но я всё равно его выщелкнул и вставил второй, получив конфигурацию, при которой: один в стволе, и ещё четырнадцать в магазине. Тот самый вариант, когда в четырнадцатизарядном пистолете пятнадцать патронов…

— Стрельбу окончил, — отрапортовал я. Инструктор автоматически щёлкнул кнопкой секундомера, посмотрел на него, на все двенадцать лежащих мишеней и почесал в затылке свободной рукой. Но ничего говорить не стал.

— Но, зачем тогда? — задала следующий вопрос Милютина, опуская руки с шумоподавляющими наушниками от головы.

— Ну… понимаешь… Оружие — такая штука, которая однажды может спасти тебе жизнь. Или кому-то ещё жизнь… это ведь достаточная причина, чтобы продолжать учиться им пользоваться? — честно, но достаточно расплывчато-философски начал отвечать я. Снял со своей головы наушники и только тут сообразил, что начал отвечать на вопрос, который, вроде бы и слышать не должен был. Наушники-то простые, а не тактические, которые с активным шумоподавлением, в которых не слышишь выстрелов, но слышишь команды командира. Но было уже плевать: странностью больше, странностью меньше… — К тому же, я ведь владею этим пистолетом. А владеть — означает не только иметь его, но и уметь им пользоваться. Вот я и учусь…

Я посмотрел на пистолет в своей руке, продолжавший смотреть в направлении ведения стрельбы, как и было положено в тире. Ведь оружие на рубеже ни при каких условиях нельзя поворачивать в тыл стрельбища или в стороны, выходящие за границы сектора обстрела.

И рука снова начала дрожать. Я тяжело вздохнул. Разрядил его. Выбросил и поймал пятнадцатый патрон и только тогда отошёл от рубежа. Предстояло ещё много подходов сегодня. Ведь, в этом же и заключается смысл тренировки — не в каких-то инсайтах, а в наработке. Тупой и скучной наработке определённых мышечных навыков бесконечным повторением одних и тех же специальных упражнений. Раз за разом, раз за разом… И плевать, получаются они у тебя или нет. Их, всё равно, надо повторять.

Глава 20

Если бы я мог спать в привычном смысле слова, то непременно увидел бы нынче ночью кошмар. Отвратительный кошмар с тем самым подъездом и бесконечными лестничными пролётами со скользкими от крови ступенями… Если бы мог. Но, после «пробуждения» кошмаров у меня не бывает. Вместо бодрствования и сна, у меня теперь два бодрствования. Две жизни, одинаково яркие и одинаково контролируемые. Поэтому, кошмар был наяву. Мне было морально хреново. И загнать это состояние в подкорку, в подсознание, не получалось при всём желании.

Почему же мне было плохо, притом, что я ехал на заднем сидении дорогого тонированного автомобиля, рядом с очень красивой девушкой, с телефоном в кармане, заменявшим собой кошелёк, в котором был доступ к миллионам, лежащим на моём счету в банке?

Объяснение здесь достаточно простое: сегодня инструктор, впечатлённый моими успехами на стенде, решил допустить меня к следующему упражнению. Более сложному, и более «прикладному». К «лабиринту». Точнее, к имитации штурма здания.

Да-да, та самая здоровенная комната, разделённая дверьми и перегородками, где резко поднимаются разные мишени с намалёванными на них «плохими парнями», «заложниками» и «гражданскими», какую раньше частенько в американских боевиках про крутых полицейских показывали. Я даже и не догадывался, что на нашем УТК такое вообще есть.

А оно было. И в самом конце сегодняшней тренировки, в качестве её завершения, инструктор отправил меня на один проход этого упражнения. Видимо, решил, что стендовой стрельбы недостаточно, чтобы качественно мне перед пришедшей со мной девчонкой попонтоваться, и нужно что-то более динамичное и зрелищное.

А я, дурак, согласился… Хотя, почему дурак? Дураком был бы, если бы не слушал и не выполнял задания инструктора, к которому сам же пришёл учиться. И в эту пыточную комнату мне, всё равно, так или иначе, раньше, либо позже, пришлось бы идти, если я хотел развиваться в выбранной дисциплине и двигаться дальше. А я хотел.

Или… даже уже не знаю. Хотел ли? После той бойни, которую устроил в одной из своих «петель». С другой стороны: бросать начатое, отказываться от самим же собой выбранного решения — не в моих правилах. Я, так-то, упёртый, что тот баран. Плохо ли это или хорошо.

Итак, «лабиринт». Один проход. Минут пять он всего занял. Может, чуть больше. Инструктор время мне не сказал, а я сам и не спрашивал, не интересно мне было. Десять комнат. Пятнадцать целей для поражения и восемь обманок. Два магазина патронов и… «вьетнамские флешбэки» накрывшие уже на финише. Тогда, когда я, разрядив пистолет, остановился на выходе из комнаты с «лабиринтом». Есть у меня такая особенность: я меньжую, рефлексирую или страдаю до и после. Во время же, никаких эмоций. Ничего, что могло бы помешать делу. Я-таки, за все свои жизни, успел научиться давить их и откидывать до того момента, когда будет «можно». Все сомнения — до входа в вертолёт. Все эмоции — после приземления, когда уже ясно, что ноги остались целы. В самом вертолёте и у рампы — эмоциям и сомнениям не место. Тем более, в воздухе. Там действовать надо, а не сомневаться и эмоционировать…

Упражнение я прошёл. В норматив уложился. Поразил все нужные цели. Ненужные не поразил. Это было не сложно в том-то состоянии, при котором летящую пулю успеваешь увидеть. А состояние это меня не покинуло. Достаточно было сосредоточиться, и этот «боевой режим» послушно включался. Но, чего мне стоил этот проход в эмоциональном плане… никто никогда уже не узнает, «так как Кролик был очень вежливый». Единственное послабление, которое я себе позволил, так это постоять пару минут с закрытыми глазами, прислонившись лбом к дверному косяку, опустив дрожащую руку с зажатым в ней пистолетом.

Но это, что касалось эмоций и психологического состояния. Боевая же эффективность… пистолет меня ограничивал. И было это заметно. Мне заметно. Не знаю, как инструктору или, тем более, Алине, но мне было очень заметно. Автоматика пистолета работала для меня слишком медленно. И с этим надо было что-то думать, что-то решать. Против обычных людей, конечно, это ограничение не будет иметь какого-то особенного значения. Они и не поймут ничего. Но ведь, в том-то и дело, что в этом мире есть не только обычные люди… к числу которых, похоже, я теперь отношусь… Слишком уж многое на это указывает.