Даром (СИ) - Каляева Яна - Страница 18

С Олей мне очень хорошо. Она оказалась не мрачной вдовой, живущей прошлым, а удивительно живым человеком, умеющим радоваться любой мелочи. В ее красоте нет ничего холодного или хищного, напротив — она открыта и дружелюбна. Крохотные, едва заметные морщинки в уголках глаз выдают, что она часто смеется. Взгляд такой теплый, что, кажется, мог бы плавить снег — особенно когда она смотрит на меня и думает, будто я не вижу. Я-то часто на нее смотрю — красивая женщина, все при ней. Но руки не распускаю раньше времени: есть у Оли чувство собственного достоинства, с такой женщиной или всерьез, или вообще никак. И, похоже, она тоже расположена ко мне. Не жеманничает, не строит из себя бог весть что, не пытается набить себе цену, наоборот: радуется нашим встречам, пишет мне первая. На втором свидании я потерял в кафе шарф, и вот, на третье она подарила мне новый — связанный своими руками.

Если что меня в Оле и напрягает, то это некоторый синдром поиска глубинного смысла, что ли. Любит она порассуждать о высоких материях. Потому возражаю:

— Многим людям Одарение принесло не только радость.

— Разумеется, — Оля мягко улыбается. — Но тем важнее не забывать о радости, понимаешь, Саша? Семнадцатое декабря я помню прежде всего как день, когда тяжелые, безнадежные даже больные стали вставать с коек полностью здоровыми. Через час в отделении остались в основном выздоравливающие — те, кто и так уже почти поправился и мечтал теперь о чем-то другом. И тогда же я поняла, что могу забирать у людей боль — даже у тех, на кого обезболивающие уже не действуют или им нельзя по каким-то показаниям. Стала звонить мужу, чтобы рассказать об этом — но трубку он не брал…

— Мне очень жаль, — накрываю руку Оли своей. Ее пальцы намного теплее моих.

— Спасибо. Я это уже пережила. Мы с Федей пережили. Если бы не Федя, я бы, наверно, не справилась. Но нужно было оставаться сильной, чтобы от всего его защитить. И меня поддерживало знание обо всем хорошем, что произошло и в этот день, и потом. Надеюсь, что в следующий раз хорошего будет больше.

— Ты веришь, что будет Повтор?

— Надеюсь, что однажды он случится. Но это не зависит от нас. А вот что зависит — второе Одарение окажется лучше первого. Потому что мы сами станем лучше.

Хмыкаю:

— Твоими бы устами да мед пить…

Перед глазами всплывает жирная харя бандита Рязанцева и его «сильный жрет слабых, Саня». Вот уж о ком в последнюю очередь хочется сейчас думать…

Снова доходим до Олиного подъезда. Она открывает сумочку, чтобы достать ключи, дергает слишком сильно — и тонкий ремешок рвется, сумочка падает на землю. Быстро поднимаю ее, осматриваю повреждения:

— Кожа порвалась, вот тут. Наверно, давно уже перетерлась. Не расстраивайся. Хочешь, я ее маме своей отнесу? У нее Дар к починке предметов. Будет лучше, чем новая.

— А это твою маму… не затруднит?

— Да что ты, Оленька! Она только рада будет. Любит чувствовать себя полезной.

Оля окидывает меня долгим взглядом и, кажется, августовский вечер становится теплее.

— Вечно-то ты думаешь о других, Саша…

— О, не всегда.

Обнимаю ее, и она тянется мне навстречу. Кладу руку ей на затылок. Медленно, осторожно целую в мягкие губы, и она отвечает, сперва робко, а потом уже так, что мое тело реагирует с энтузиазмом. Наверняка Оля это чувствует — мы довольно легко одеты. Однако отстраняется она не сразу и только чтобы сказать:

— Вот что, Федьку я на два дня к сестре отправила. Заходи в гости. Прямо сейчас.

* * *

Разомлевшая Оля дремлет у меня на плече. Чертовски не хочется тянуться к противно гудящему телефону и принимать звонок. Ну что хорошего могут сообщить по телефону в полночь? А, это Леха. Вечно-то он суетится, как ошпаренная кошка, и все ему надо вчера и позавчера — работа такая. Может, ну его нафиг? Переживет раз в жизни без меня свой очередной служебный апокалипсис. С другой стороны, у Оли завтра смена, а мне не повредит подзаработать.

Давно со мной не случалось ничего настолько духоподъемного. Ночь незаметно перетекла в день, а тот снова в ночь. Мы так и не оделись, да и не спали толком. У Оли выходной, а я сам себе хозяин. Случись сейчас Повтор, заделался бы героем-любовником всех времен и народов. Впрочем, и безо всякого Дара получилось отлично; ну, Оле все понравилось, по крайней мере, а уж мне… Чертовски не хочется вылезать из постели, но надо. Чувствуя себя сапером на боевом задании, выбираюсь из-под спящей на моем плече женщины, подхватываю телефон и выхожу на кухню. Леха не сбрасывает звонок — значит, подгорает у него, ну это уж как водится. Беру трубку и говорю высоким голосом:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Але, хулиганы, вы совсем обнаглели — в такое время трезвонить порядочным людям! Я в полицию на вас пожалуюсь!

— Поздняк метаться, гражданин, мы та самая полиция и есть. Пакуйте чумадан, наряд уже выехал, — отвечает Леха страшным голосом, но тут же переходит на нормальный тон: — Слышь, Санек, завтра и послезавтра освободить можешь? Край как надо.

— Чего у нас, опять резонанс?

Лехина должность называется «заместитель начальника отделения по раскрытию преступлений и сопровождению уголовных дел, вызвавших большой общественный резонанс». В обиходе эту структуру называют «отделение резонансных» или попросту «резонанс». Как говорит Леха, им просто сваливают все, с чем никто больше связываться не хочет.

— Не, тут эта, на упреждение. Потому что если пойдет резонанс, нам всем жопа с ручкой. Кароч, тут психи опять разбушевались…

— Не-ет, только не это!

— Да не кипишуй ты! Никакого Красного Ключа. И никаких обоссанных клоповников. Наоборот, лухари, как в лучших отелях Зимбабве и Папуа Новой Гвинеи. Потому что психи не простые, а, как бы тебе сказать… чьи надо, короче, психи. Суперзакрытый пансионат за городом. СПА у них там, душ Шарко, какава с чаем, вся пижня. Врачи, охрана, санитары с галоперидолом, все как положено… но неофициально. Без оформления и огласки. И вот кто-то там чудит. Персонал крышей едет.

— Говорят, психические болезни заразны.

— Эт само собой. Я после некоторых совещаний у начальства сам психический делаюсь, хоть смирительную рубашку надевай. Но там правда клиника у персонала появляется, причем специфическая довольно. Типа глюки начинаются, симптом какой-то. Два случая было, третий никому нафиг не нужен. По счастью, это не навсегда вроде бы, как-то лечится. Пока удается замести сор под ковер, но, сам понимаешь, надо или быстро найти, кто людям мозги компостирует, или прикрывать богадельню, а в ней серьезные люди заинтересованы. По деньгам не обидим, гонорар…

Леха называет сумму. Присвистываю. Нехило так за два дня — мой стартап в лучшем случае за две недели столько приносит, и то если повезет.

Но и риск определенный есть. Раз кто-то в этом дурдоме умеет людям по мозгам шарахать, то нет гарантии, что не вдарит по мне или по Лехе. Никаких щитов вроде шапочек из фольги от действия Даров не придумано, только дистанция помогает — Дары обычно работают на небольшом расстоянии. Но так-то мне тоже надо быть рядом с человеком, чтобы задать особенный вопрос, через стенку или метра за три оно не работает — пробовали и так и эдак в полиции.

Ладно, как говаривал отец, живы будем — не помрем. Ставлю телефон на зарядку и, стараясь не опрокинуть что-нибудь в плохо еще знакомой квартире, ощупью пробираюсь в постель. И хотя вроде бы моя стелс-миссия увенчалась успехом — я ничего не своротил по дороге, Оля все равно просыпается, улыбается и тянется ко мне.

Вообще-то нам осталось шесть часов сна… нет, уже меньше, намного меньше.

* * *

Леха заезжает за мной в десять. Олина смена начинается в восемь, так что я сначала отвез ее на работу, потом успел вернуться к себе, принять душ и наскоро собраться. Во всем теле удивительная легкость — словно и не было двух подряд почти бессонных ночей.

Леха что-то начинает подозревать, когда мы останавливаемся на заправке выпить кофе. Окинув презрительным взглядом престарелую выпечку на витрине, достаю пакет с домашними пирожками. Оля наготовила кучу всего вкусного — вряд ли им с сыном столько нужно, наверно, она так и ожидала, что свидание закончится у нее. Хотя нам было с чего проголодаться, все равно в еде я соблюдал умеренность — чтобы иметь возможность проявить неумеренность в другом, более важном и интересном аспекте. А то на полное брюхо как-то оно несподручно. В итоге остаток пирожков Оля мне завернула с собой.