Левый берег Стикса - Валетов Ян - Страница 72

— Хорошо, — согласился Андрей. — Бензин выдаю деньгами. Идет.

— Договорились. И на «поправиться».

— Я тебе поправлюсь, — сказал Виталий, угрожающе. — Я тебе так поправлюсь, забудешь, как поправляться.

— Можем не долететь, — сказал Сергей Иванович с убеждением. — Устал я.

— Будешь лететь обратно — хоть залейся, — отрезал Виталий. — А тут — и думать забудь. Денег хочешь?

Летчик быстро кивнул и тут же болезненно сморщился — трясти головой в его состоянии было не безопасно.

— Тогда готовь машину. Ты хоть понял, что никуда не звонить, никому не говорить, или объяснить дополнительно?

Сергей Иванович глянул обиженно.

— Не идиот. Соображаю. Мне, в общем-то, мужики, наплевать, кто вы, откуда и зачем. Я, в случае чего, косить буду, что заставили. Ну, типа, с ножом у горла, с пистолетом у виска.

— Коси, на здоровье, — сказал Андрей, протягивая деньги. — Только ничего конкретного.

— Ага. Все в масках. Машины без номеров. Вы, чего, мужики? Я ж не новенький. И морды у вас — серьезные. И тачки. Считайте, что у меня амнезия. Что везти будем? Оружие? Наркотики? Контрабанду?

— Раненую женщину с детьми. И одного из нас, — сказал Тоцкий.

— Я, в смысле того, мужики, что можете грузить, что хотите. Мне по барабану. Я, как Адам Козлевич — ух, прокачу! На когда быть готовым?

— На сейчас. Давай, готовься. И не пить, смотри у меня. Бегом!

Сергей Иванович с неожиданной резвостью взял с места.

Виталий повернулся к Тоцкому.

— Что значит — полетит один из нас? Поясни, пожалуйста.

— У меня паспорт в сейфе. Мне в город надо смотаться.

— Ну, так смотайся. И дуй обратно.

— Шеф тебе не говорил, что я в розыске?

— Да они собственную жопу найти не могут, пока носом не ткнешь. Не бзди, прорвемся.

— Прорвемся, конечно. Я на всякий случай. А случай, как известно, бывает разный. Виталий, я же не ребенок, все-таки. Но место на карте — давай я тебе покажу. Тоже — на всякий пожарный.

Виталий сокрушенно покачал головой.

— Тебе понятно, что ни домой, ни в банк соваться нельзя. Ни к маме с папой. Ни к жене.

— Нет у меня жены.

— Значит к любовнице. Сейф в твоем банке?

Тоцкий криво усмехнулся.

— Я же говорил, что не ребенок. Конечно, нет.

— Уже хорошо. На постах не светись, но и не шифруйся. Веди естественно. На чем поедешь?

— С Витей, на «Таврии».

— Разумно, — согласился Виталий. — Хотя на «джипе»… Могут они просечь, что ты на Михалыча тачке?

— Не знаю. Если честно, то не знаю. Наверное — могут.

— Давай так, я своих ребят направлю в город, за тобой. Посты пройдете отдельно. Если их «шмонать» не будут, то все чисто, и проблемы нет. Как сделаешь, что надо, они тебя подхватят и везут обратно. Годится?

— В принципе, да. Идем, сориентируемся по карте.

По дороге Тоцкий заскочил в комнату к Диане. Она спала. В кресле, сидя, спал Марик. У него на руках пристроилась сладко сопящая Дашка. Лымарь курил у окна, пуская дым на улицу.

— Пока не хуже, — сказал он Тоцкому в полголоса. — Я кольнул ещё обезболивающего. Пусть поспят.

— Хорошо, — сказал Андрей шепотом. — Поехали, Витя. Я с тобой, в город.

— Давай, — согласился Лымарь. — Довезу с превеликим удовольствием. Хоть поболтаем. Не было бы счастья, да несчастье помогло.

Лымарь ухватил свой саквояж за истертую кожаную ручку и вместе с Тоцким вышел под теплое весеннее солнце, где, разложив карту на капоте «вольво», их ждал Виталий.

Дополнительные посты, все-таки, были. Перед въездом на мост стояли машины ГАИ и микроавтобус «Беркута» и, рядом с нарядом автоинспекции, топтались трое бойцов в бронежилетах и укороченными АКМ на боках.

— По твою душу? — спросил Лымарь, когда они беспрепятственно проехали пост. ГАИшник, завидев «Лендкрузер», сделал, было, шаг вперед, но, рассмотрев номер с буквами ВР, мгновенно ретировался.

— Не только по мою, — ответил Тоцкий, оглядываясь, — ловят все, что движется. Но и нас, в частности. М-да, шуму будет…

Второй пост был уже за мостом, на набережной, но его они тоже миновали без задержек. ОМОН был занят. Обыскивали темно-зеленый «Мерседес» с донецкими номерами. Губернатор с донецкими был «на ножах» и, вполне естественно, машины из шахтерской столицы гаишники не жаловали. Симпатии и антипатии Ивана Павловича городскому руководству были известны хорошо, дополнительных указаний не требовалось. Хозяева машины стояли возле багажника, под стволом, ненароком направленного на них, автомата, и терпеливо ждали пока старший наряда внимательно, по листику, просмотрит их документы. Двое бойцов усердно шарили в салоне « сто сорокового» — только зады торчали из дверей.

— Слушай, — сказал Лымарь, — может, давай я тебя обратно вывезу? Что-то их сегодня, как клопов в диване.

— Сам вижу, — отозвался Тоцкий, сквозь зубы, — но документы у меня в ячейке. Первый раз перед командировкой не взял. Не успел заехать. Расслабился, блин, как первоклашка. Кто ж мог знать?

— Смотрю я на тебя, и думаю, — сказал Лымарь, задумчиво, — что вернусь я сегодня на приемный покой, буду резать, буду шить, буду в говне и в блевоте ковыряться. А вечерком приеду домой, бахну стопку, посижу у телека, если силы будут. Завалюсь в постель с Люськой, трахну ее с превеликим своим удовольствием. Посплю. Мне завтра с утра в профилакторий — на прием, к четырем на дежурство — на сутки. Потом опять — домой. И мне, если откровенно, нищему и заёб…ному, от этой мысли становится хорошо и покойно. Слушай, Андрюха, ну, объясни мне, поцоватому, на кой хер тебе эта «бондиана»? В гробу деньги нужны? Так я тебе авторитетно могу сказать — вся разница между людьми кончается на пороге морга. На столе все одинаковые — что бедные, что богатые. А в каком костюмчике в гроб ложиться, так это вопрос вкуса родственников. Ради чего всё это? Ты счастливее от этого стал?

Тоцкий пожал плечами.

— Не поверишь — стал. Ты, когда режешь и шьешь — счастлив?

— Счастлив. Я спасаю людей.

— И я счастлив. Я делаю свою работу. Я ловлю от нее кайф. Ловлю, ловлю, не ухмыляйся. И деньги в ней — не главное. От классно отстроенной схемы, от красивой коммерческой операции есть свой кайф — неужели ты полагаешь, что это не творчество и от этого нельзя получить удовольствие? Ты — родился врачом, я — финансистом — вот и вся разница.

— Круто. То-то ловят тебя, как уголовника.

— Путаешь, дружище. Меня ловят не за то, что я сделал что-то не то. Просто некоторые люди решили, что им нужен наш бизнес. Вот и все. Найти. Отобрать. Поделить. Посадить.

— Ты ничего плохого не сделал?

— Я не сделал ничего того, чтобы не делали другие. Ничего плохого с общечеловеческой точки зрения. Я никого не убил, не ограбил. Нарушал ли я закон? Не будь наивен, кого волнует закон? Речь идет только о зонах влияния и их переделе. О бизнесе. О деньгах.

— Которые для тебя не имеют значения.

— Я сказал не так. Я сказал, что они для меня не главное. Для меня они критерий независимости. Средство ее обрести. Гарантии моей свободы. И конечный результат моего труда. Тебе зарплату регулярно платят?

— Шутишь, наверное?

— Почему шучу. Знаю, как платят. Херово. И рассказывают, что виноваты мы, коммерсанты, ворюги, которые не платят налоги. А мы платим.

— Неужели? — с иронией осведомился Лымарь.

— Платим, Витя, платим. Не столько, сколько они хотят — была бы их воля, они бы все до костей ободрали. Но платим. И немало. Но спроси, куда идут эти деньги? Спроси? Ты думаешь, тебе ответят? Нет — тебе наврут с три короба. Расскажут сказки о расходах бюджета. А, на самом деле, бюджет — эта огромная кормушка, из которой деньги разворовываются тысяча и одним абсолютно законным образом. И таким же количеством незаконных. И срать они хотели на врачей, учителей и пенсионеров. Ты когда-нибудь поинтересуйся системой льгот.

— Где я поинтересуюсь? В операционной? У анестезиолога?

— Извини, — сказал Тоцкий. — Что-то я не то сморозил.