Левый берег Стикса - Валетов Ян - Страница 26

— А ты не думаешь, что она приходила советоваться.

— Мне это, если честно, в голову не приходило… — сказала Диана задумчиво.

— И посмотреть, как живешь ты. Ты ведь, по ее мнению, теперь тоже женщина несвободная.

— Глупости!

— Естественно, глупости! Глупее не бывает. Но Кияшко любит все пощупать, рассмотреть. Ей советы, вроде бы, как и не нужны. В жизни не спросит. Только мы с тобой ей этот совет уже дали.

— Быть того не может!

— Может, Ди. У тебя подруги такие же хитрые как ты. Увидишь, что будет. Ты что делала, когда со мной познакомилась?

— Пила шампанское и танцевала.

— Это я и сам видел. Но я не об этом… Ты видела во мне врага, но я тебе нравился?

— Еще чего!

— Отшлепаю.

— С удовольствием. Прямо здесь?

— Ты — прятала свои положительные эмоции под враждебностью, а она — под бравадой…

— Ты самоуверенный тип, Краснов.

— Конечно, именно поэтому мы муж и жена. Спорим, что эта история с продолжением?

— И спорить не буду. Ты, почему-то, всегда выигрываешь. Это не честно!

— Это потому, что я старый мудрый змей.

Через месяц вечером, в двери позвонили и румяная Кияшко возникла на пороге с бутылкой шампанского. За ее спиной маячил высокий, худой молодой человек — с буденовскими усами и великолепными, черными сверкающими глазами. От него так и веяло теплом и общительностью.

— Это Гиви, — представила его Кияшко. — Мы к вам, ребята, познакомиться и попрощаться.

Гиви протянул Дине огромный букет.

— Не попрощаться, Оленька, — заявил Гиви густым тенором, заполнившим всю прихожую. Он говорил по-русски совершенно без акцента. — Только познакомиться! С хорошими людьми не прощаются! Гиви! — он протянул руку Косте. — Гиви Водачкория.

Пока мужчины беседовали в комнате, Оля с Диной, на скорую руку, мастерили ужин. Кияшко была взволнована и цвела, как пион.

— Ну, мать, все, отгуляла… Не могу больше. Я его два раза выгоняла, не уходит.

Диана улыбнулась, как можно незаметнее.

— Значит — уступила.

— Он меня взял, как Суворов Альпы.

— Суворов Альпы не брал. Он их переходил. Он брал Измаил.

— Какая разница, мать! Значит, как Измаил. Завтра в Тбилиси. На свадьбу не зову, с твоим пузом не полетаешь, но летом, чтобы была обязательно.

— Ты давай, сначала замуж выйди.

— Если я за него не выйду, он меня зарежет!

— Врешь, подруга. Сама аж пищишь от счастья, но врешь.

— Вру. — Призналась Кияшко. Я так подумала — подумала-подумала и решила: «Нахера мне эта независимость?»

Они рассмеялась. Уже не только, как подруги, но и, как сообщницы.

— Детей нарожаю. — Сказала Оля. — Он хочет троих. Кстати, он по профессии — юрист. А юрист в Грузии — очень уважаемый человек. И судя по тому, сколько он зарабатывает — он хороший юрист.

— Какая разница, — Диана внимательно посмотрела на подругу, — пусть он хоть отары пасет. Я тебя, дурища чертова, ни разу такой не видела. У тебя счастье из ушей лезет. Гиви из анекдота… Сама ты — из анекдота. Хватай тарелки и пошли в комнату, мужчины заждались.

Они выпили весь коньяк в доме и съели все, что было в холодильнике. Диана, правда, не пила, но тоже была весела и радостна. Водачкория оказался прекрасным рассказчиком, веселым интеллигентным парнем, а пел так, что заслушаешься. Кияшко смотрела на него влюбленными глупыми глазами и Диана не могла поверить в это превращение. Куда делись кияшкины грубоватая речь и ехидство? Милая, образованная девушка. Сама невинность. Костя уловил удивление Дианы и хитро подмигнул.

В прихожей они долго целовались и обнимались. Подвыпившие мужчины хлопали друг друга по плечам. Гиви своим громогласным голосом приглашал их в гости летом, а Кияшко щебетала, как канарейка. Диана, целуя Гиви в гладко выбритую щеку, шепнула ему на ухо, так чтобы Оля не слышала.

— Береги ее.

И услышала ответный шепот, причем совершенно трезвый, будто бы и не было выпито ничего.

— Не волнуйся. Спасибо вам.

— Ну, шельмец, — подумала Диана. — Обо всем догадался ведь.

Она расцеловала подругу. Дверь закрылась.

И внезапно стало тихо. Только лязгал старый лифт, увозя будущую чету Водачкория, вниз, в аэропорт, в Тбилиси — далекий и солнечный город.

Они с Костей остались вдвоем.

— Что я тебе говорил?

— Ты старый змей.

— Я мудрый. И именно я скормил яблоко твоей пра-пра-пра-бабушке.

Он обнял ее.

— А теперь пошли спать. Тебе уже час положено быть в постели, гулена.

— А убирать весь этот раскардаш?

— В постель. Я сам уберу.

— Тебе понравился Гиви?

— Мне симпатичны мужчины, способные настоять на своем. И способные плакать от неразделенной любви.

— От неразделенной? Да он — хитрюга!

— Значит, мне нравятся хитрюги.

— Потому что ты сам такой!

— Да. Я тоже такой.

— Но поешь фальшиво.

— Я, вижу, тебе тоже понравился Гиви.

— Я очень за нее рада. — У двери ванную она обернулась. — Ты знаешь, если бы он был хоть чуть-чуть другим, Оля так и осталась бы — одна.

— А зачем, по-твоему, в мире существует судьба? — спросил он серьезно.

Супруги Водачкория писали им часто, звали к себе, но Красновы так и не выбрались. Они перезванивались, обменивались фотографиями в конвертах, но повидаться им было не суждено. Диана направила несколько безответных писем и получила ответ от родителей Гиви.

Ни его самого, ни Оли, ни их близнецов — Артура и Давида, не было в живых. Во время боев в столице новой независимой Грузии, в окно их квартиры на проспекте Шота Руставели бросили ручную гранату. Шеварднадзе и Гамсахурдиа выясняли свои отношения, а гранату, почему-то, бросили именно в это окно.

Диана весь день проплакала, А Костя молчал, и курил сигарету за сигаретой.

Но тогда, в 1985-ом, до этого печального дня было еще так далеко. Они были молоды, счастливы и любимы. Сегодня. И кто знал, что завтра может быть не быть, а судьба не всегда бывает счастливой?

Костины приятели были удивительно разношерстной компанией. Наверное потому, что круг его знакомств не ограничивался студенческой, университетской братией, и сословной академической спеси он подвержен не был. Общался тесно он только с теми, с кем не был связан по работе, но не потому, что держал себя заносчиво с подчиненными, а вполне искренно полагал, что подобное положение вещей может повредить служебным отношениям.

Диана была с ним не согласна, но особо не настаивала. Ребята, работавшие в горкоме ей, в принципе, нравились, но виделись они только на протокольных мероприятиях. Костя называл это — держать дистанцию.

У них в доме часто бывали: Андрюша Тоцкий — бывший капитан КВН Университета, очаровательный еврейский юноша, злой и остроумный, хотя, по Дининому мнению, больше злой, так как ни одной обычной остроты она от него не слышала.

— Добрая шутка, — говорил Андрюша, — удел сытого общества. Я так не умею. С детства чувствую себя так, будто мне кое-что зажали дверью, а теперь меня же через эту дверь выгоняют. Вот тебе бы, Костя, понравилось, чтобы тебе кое-что зажали дверью?

— Мне бы это не понравилось! — вмешивалась Диана.

— Вот! Голос народа! — радовался Тоцкий. — Хотя, прошу заметить, Диане в дверях зажать нечего!

— Тебе бы в дверях язык зажать, — добродушно огрызался Костя, — договоришься. На тебя досье, как «Капитал» толщиной. Ты остановись, пока не поздно.

На Андрея был «зуб» у главного городского идеолога — Лидии Матвеевны Равлюк, но он относился к неприятностям философски, считая их почетными и неизбежными. А Равлюк называл «главной жопой города» (надо сказать, что для удобства Лидия Матвеевна действительно должна была сидеть на двух стульях, как минимум) и, Костя подозревал, что ей, об этой шутке Андрюши, рассказали прихлебатели.

Он предупредил Тоцкого, но тот только отмахнулся.

— Нашел, кого бояться!

— Ты хоть иногда задумывайся, что говоришь и где. Вышибут из Универа, а тебе полгода осталось.