Запрет на любовь (СИ) - Джолос Анна - Страница 1

Запрет на любовь

Анна Джолос

Глава 1

Тридцатое августа

Красоморск

— Дорогая! Как я рада тебя видеть! — бабушка Алиса бросается ко мне со слезами. — Милая моя! Какая ты взрослая стала! Ах! Дед не узнает!

Молча терплю все эти восклицания и объятия, испытывая дикую неловкость.

Конечно не узнает. Крайний раз мы виделись лет десять назад. Ещё в Тбилиси. Я в первый класс тогда пошла.

— Красавица наша! — родственница без конца расцеловывает мои щёки горячими губами. — Как дорога? Устала? — обеспокоенно заглядывает в глаза и с ходу атакует вопросами. — Уж лучше бы самолётом прилетела, так быстрее. Больно долго поездом томиться.

Ну нет, тут я не согласна. Мне точно нужно было время. Для того, чтобы осознать и как-то принять неизбежное.

— Идём. Пётр Игоревич возьмёт вещи, — указывает на высокого, плотного мужчину, одетого в строгий классический костюм.

— Здравствуйте, — коротко здоровается он со мной. — Позволите? — протягивает руку.

— Нет, — отступая на шаг, категорически отказываюсь отдать ему чехол. — Всё остальное можно, — добавляю уже мягче, чтобы не показаться законченной грубиянкой.

— Ракетки, — улыбаясь, подмигивает бабушка.

— Да. Я никому их не доверяю.

Она понимающе кивает.

— Слышал? Никому. Не обижайся, Пётр Игоревич. Ну что, идём, моя девочка? — мягко повторяет она, опуская ладонь мне на лопатку.

— Идём, — с шумом выдыхаю обречённо.

И вот мы с ней шагаем по платформе железнодорожного вокзала Красоморска, ранее существовавшего для меня лишь на открытках. Такого далёкого, незнакомого и пугающего. Пугающего своей неизвестностью.

— Ты слишком тепло одета, милая, — Алиса Андреевна окидывает взглядом мой брючный костюм.

Я в нём действительно уже вспотеть успела.

— В Москве было холодно, когда я уезжала, — поясняю, чтобы хоть как-то поддержать разговор. — Дождь ещё шёл.

Вместо меня роняя слёзы на серый асфальт.

— Ой, там у вас ерунда, а не погода, — отмахивается бабушка. — То ли дело у нас на Юге. Солнышко, тепло!

Молчу.

Тепло? Утро, а жара и духота невыносимая. Я бы именно так это сейчас описала…

Проходим через здание маленького железнодорожного вокзала и выходим на улицу. Мужчина обходит автомобиль, припаркованный неподалёку, открывает нам двери, загружает мои вещи в багажник и садится за руль.

— Пётр Игоревич работает у нас много лет, — рассказывает бабушка. — Он всегда отвезёт тебя, куда потребуется. В школу, на тренировку, к морю.

— Вы же не собираетесь держать меня тут как в тюрьме? — уточняю я, нахмурившись.

— Ну что ты!

Отец в этом плане итак был излишне строг. Никогда не отпускал меня в Москве куда-то одну. Рядом всегда был водитель или охранник, а в более раннем возрасте Нино, моя гувернантка.

Не хотелось бы, чтобы и здесь мою свободу давили, ограничивая.

— Мы очень ждали тебя, Тата, — её мягкая, теплая ладонь ложится на мою, и я с трудом сдерживаю в себе порыв убрать руку.

Я же вообще не контактная в плане всех этих тактильных вещей. Особенно, касаемо женщин. Росла с отцом, а у нас с ним, несмотря на сильную связь, не было принято проявлять эмоции подобным образом. Разве что иногда… Как в тот проклятый день, когда нам позволили встретиться в СИЗО. Там я откровенно рыдала, прижавшись щекой к его широкой груди.

Папа…

Как же ты там, родной?

Чтобы отвлечься от разрывающих душу мыслей, поворачиваюсь к окну и рассматриваю те места, которые мы проезжаем.

После Москвы сразу бросается в глаза, что Красоморск — очень маленький город. Движение в две полосы, узкие улочки, маленькие магазины и миниатюрные гостиницы. Палатки, обилие частных домов, тесная набережная, вдоль которой туда-сюда снуют приехавшие к морю люди.

Кстати, о нём. О море.

Пока это единственное, что мне здесь нравится. Ведь едва беспокойные синие воды открываются взору, под рёбрами начинает приятно щекотать.

Плавать я не умею, но бороться с внезапно возникшем желанием зайти туда босыми носами, точно не буду.

— Приехали, — сообщает бабушка.

Выбравшись из автомобиля, поднимаю взгляд на возвышающуюся надо мной махину из красного кирпича.

— Проходи, дорогая, — указывает на аккуратную мощёную дорожку. — У нас большая территория. Есть свой сад и пруд.

Выгибаю бровь.

Говоря по правде, территория и впрямь поражает своими размерами, пространством и высаженной повсюду зеленью. Впрочем, не меньше поражает и дом моего деда, бывшего губернатора.

Он, чужой, огромный, укрытый ползущими ветками дикого винограда, наряду с настороженностью вызывает во мне то странное волнение, к которому я не была готова.

— Всё же, думаю, ты устала с дороги. Давай сразу поднимемся наверх, я покажу тебе твою комнату, — предлагает Алиса Андреевна, когда оказываемся в помещении.

Киваю и послушно плетусь за ней.

Поднимаясь по белоснежной мраморной лестнице, разглядываю внушительную хрустальную люстру, подвешенную на длинных цепях.

— Впечатляет?

— Красиво.

Дорого-богато. Так про это говорят.

— Наш дом, — пожалуй, единственное, что осталось от прошлой жизни, — с глубокой тоской в голосе произносит она. — Теперь, когда ты приехала, в нём не будет так пусто и одиноко. Нам сюда, — провожает до комнаты, расположенной в самом дальнем углу. — Входи, — пропускает вперёд, тоже заметно нервничая.

Осматриваюсь.

Здесь очень светло, просторно и свежо.

Пастельные тона. Изящная мебель. Большое резное зеркало и туалетный столик, принцесскина кровать на высоких ножках. Настенные и напольные светильники.

Стук моих каблуков нарушает тишину, неприятно режущую слух. Правда, как только бабушка распахивает стеклянные двери, ведущие на примыкающую веранду, спальню тут же заполняют звуки пения неугомонных птиц, перекликающихся на своём собственном языке.

— Ну как тебе? Нравится? — спрашивает она с надеждой.

Я в этот момент пристально разглядываю одну из больших картин, на которой изображена хрупкая балерина в невесомом, воздушном платье голубого цвета.

— Ты можешь поменять что-то по своему вкусу, если пожелаешь.

Протягиваю руку, снимаю рамку со стены и кладу изображением вниз.

— В этом большом доме найдётся другая комната? — интересуюсь холодно.

Стоило догадаться, кому принадлежала эта. Сердце ведь буквально разорвалось, когда я сюда вошла.

— Это самая лучшая спальня. К тому же, с веранды видно море и горы… — растерянно произносит женщина в ответ.

— Она здесь жила, — проговариваю сухо.

— Это было очень давно. Почти двадцать лет прошло.

— Какая разница?

— Если захочешь, то мы, конечно, приготовим для тебя другую комнату. Но ты не горячись, Тата.

Порывается подойти, однако я поднимаю на неё колючий взгляд.

— Оставить тебя одну? — верно считывает моё настроение.

— Да.

— Хорошо. Отдохни. Пётр Игоревич поднимет вещи чуть позже, — смиренно отступает назад. — Спустишься к обеду? — складывает вместе пальцы, украшенные перстнями.

— Я не голодна.

— И всё-таки. Если спустишься, я буду рада, — говорит она, закрывая за собой дверь.

Обречённо вздыхаю, снимая с плеча теннисную сумку.

С одной стороны мне очень хочется поскорее уйти из этой спальни, но с другой… Та часть меня, которая всё ещё помнит о существовании матери-предательницы, борется с болезненным, внезапно проснувшимся любопытством.

Опускаюсь на кровать и прикрываю отяжелевшие веки, подставляя лицо ворвавшемуся в комнату порыву ветерка.

Катастрофа.

Совершенно точно как раньше уже не будет, Тата. Но если честно, родители матери — далеко не самый худший вариант из возможных.

Взять хотя бы семью отца… Вот уж в чьём доме ты точно не смогла бы находится.