Любовный треугольник (СИ) - Савицкая Элла - Страница 53

Наблюдаю за тем, как оправившись, Давид направляется к выходу из зала. Оборачивается, подарив мне долгий пронзительный взгляд, а потом уходит, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Из глаз снова текут слезы, но я стираю их и судорожно наполняю легкие кислородом.

Прикладываю ладонь к холодному стеклу, провожая отъезжающий автомобиль взглядом…

Я обещаю тебе, что ты всегда будешь в моем сердце, любимый. Для тебя там особое место…

Но счастлива я буду с другим…

55 Ани

Давида нет уже четыре часа…

Четыре часа, которые длятся для меня, как вечность. Оказывается, я раньше не знала, что такое страх. Жуткий, липкий, вызывающий боль в груди.

Я слоняюсь по квартире взад и вперед, ни живая ни мертвая. Сбрасываю звонки от Лусинэ, потому что говорить с ней у меня нет сил. Представляю, что он там с Олей, и слезы не удерживаются в глазах.

Неужели он действительно любил её всё это время? Её, не меня… Несмотря на то, сколько я вкладывала в нашу семью. Разве этого ему было мало?

Обессилев, плетусь в комнату и сажусь на кровать. Холод окутывает каждую клетку, и я не могу согреться даже в одеяле.

Всё время бросаю взгляд на часы и сжимаю телефон на случай, если Давид позвонит.

Через полчаса набираю родителей и прошу их сегодня оставить мальчиков у себя. На вопрос мамы о том, что случилось, отвечаю, что мы хотим с Давидом провести время вдвоём.

Этот ответ даётся тяжело и приходится все время проглатывать ком в горле, но её вполне устраивает. Мама с удовольствием проводит время с мальчиками, они с папой по ним очень соскучились за все то время, пока мы жили здесь.

Когда внизу хлопает дверь, я машинально вжимаюсь в спинку кровати спиной и подтягиваю к себе колени. Дрожь охватывает каждую клетку, пока Давид поднимается по ступеням. Каждый его шаг, как удар гонга в голове.

Сердце еще немного и высочит.

Войдя в спальню, он мимолетом обводит меня взглядом, а потом берет стул и ставит его около кровати, развернув спинкой вперед. Садится, смотря прямо на меня.

Уставший, под глазами темные круги, но собранный. На лице почти нет эмоций.

- Поговорим?

Судорожно втягиваю ртом воздух. Говорить мне страшно… я боюсь услышать то, что убьет меня.

- Только без слез, Ани. Как взрослые люди.

Крепче прижав к себе колени, смотрю на него сквозь подрагивающую пелену влаги в глазах. Ничего не могу поделать с собой.

- Мне очень больно… - шепчу сипло.

- Знаю. И прошу прощения за то, что эту боль причинил тебе я. Ты не заслуживаешь этого.

Не думала, что может быть еще больнее от того, что вот так признают вину – в лицо говорят о том, что сознательно предали…

- Но и говорить о том, что тебе больно ты должна была мне, а не Оле. Узнав о нас, нужно было не впадать в истерику, а на прямую говорить со мной. Выяснять отношения нужно между собой. Это я тебя предал, а не Оля. Она – последняя, кто хотел бы причинять тебе эту боль.

- Ты так защищаешь её… Значит, это правда? Ты любишь её?

- Да. Уже очень давно.

Не удержавшись, прячу лицо в ладони и всхлипываю. Происходящее кажется кошмарным сном. Я бы все отдала, чтобы проснуться и всё снова было так, как раньше. Спокойно, тихо, и в Армении, а не здесь. В этом ужасном месте, где все для нас изменилось.

- Я не говорил, потому что знал, как ты отреагируешь.

- Я не хотела бы знать этого всего вообще, - шепчу задушено.

- Ты бы предпочла, чтобы я молчал о том, что у меня отношения на стороне?

Крепче обхватываю голову ладонями, утыкаясь лбом в колени. Желание закрыться от ужасных слов и фактов так велико, что мне кажется я могу сойти с ума.

- А я? – шепчу, глотая слезы, - Ты меня вообще никогда не любил?

- Не так, как её.

- Я настолько плоха?

- Нет. Просто Олю я любил еще до нашей с тобой свадьбы.

Вон оно что… Любил её, а женился на мне, потому что у нас не приемлют смешение крови.. И если бы он не женился, то стал бы изгоем, как его сестра.

Господи… Колючие мурашки рассыпаются по спине.

- И виделся с ней все эти годы?

- Нет. Только последнее время.

- А дальше? Будешь видеться? – хриплю еле слышно.

- Нет. Я и не собирался затягивать всё это. Я хотел сделать так, чтобы ты с мальчиками ни в чем не нуждалась, и…

Резко вскидываю голову.

- Уйти от нас? – меня тяжестью к кровати придавливает, потому что ответ в его глазах слишком очевиден. – К ней?

- А ты бы выбрала, чтобы я остался? Зная, что я люблю другую?

- Но женился ведь ты на мне! А я люблю тебя. Ты не понимаешь? – срываюсь с места и сажусь на край кровати прямо перед ним. Крепко сжимаю горячие руки, - Я так тебя люблю, что готова на то, чтобы заменить тебе её. Только скажи как!

- Ани, нельзя заменить кого-то, - забирает руки Давид.

- Я смогу, ради тебя. Клянусь. Всё сделаю, чтобы ты не нуждался в ней, только не уходи, - чувствую, как снова дрожит подбородок, но стараюсь не плакать, так как вижу, как это раздражает Давида. – Скажи, чего тебе хочется? Я стану, как она. Даже лучше, обещаю.

- Мне не нужно, чтобы ты была как она, - резко произносит Давид, пересаживаясь на край кровати, ближе ко мне. – Ани, ты – это ты. Не нужно быть, «как кто-то». Учись быть самой собой.

- Я и так я. Но тебе этого недостаточно.

- Нет. Сейчас ты - это моя мать. Ты – это твои родители.

- А как иначе? Они воспитали меня. Дали жизнь. Я люблю их, прислушиваюсь.

- Можно любить, но не поступать, как хочется им. Это твоя жизнь, и чтобы жить её полноценно, ты должна измениться.

- Ты имеешь в виду – образование?

- И его тоже. Нам с тобой нужно общаться о чем-то помимо детей, а ты не знаешь ничего, кроме тем, касающихся быта.

Хочется возразить ему, но слова застревают в горле… Его жестокие слова пулями вспарывают кожу.

Я и правда не всегда могу поддержать какую-то тему, но не думала, что это может стать проблемой.

Давиду же видимо это важно…

Память вдруг услужливо подкидывает воспоминание того, как ведет себя с другими Оля. Она учится на юридическом, работает… Общается легко и свободно. Давида это в ней привлекло? Её самодостаточность? А со мной ему значит скучно?

- Хорошо…

- Хорошо, - повторяет Давид, - У тебя есть какие-то вопросы?

Закусываю губу и встречаюсь взглядом с родными карими глазами, сейчас выглядящими безжалостными.

- Если ты все это просишь, значит… ты не уйдешь?

Спрашиваю и дышать перестаю.

- Нет, - вздыхает он, - Но и как раньше у нас уже не будет.

Хочу спросить что он имеет в виду, но боюсь…

Он собирается встать, а потом осекается.

- И еще одно. С этого дня я запрещаю тебе общаться с моей матерью.

- Как это? – не понимаю я.

- Ты слишком поддаёшься ее влиянию.

- А мальчики? Тигран Арманович?

- Я все решу. Телефон свой дай.

Дрожащей рукой вкладываю ему в ладонь свой мобильный. Давид разблокирует его, что-то делает и возвращает обратно.

- Теперь номер матери в черном списке. Как в телефоне, так и в мессенджере. И не дай Бог ты достанешь его оттуда. Это понятно?

Нет. Я не представляю, как так можно игнорировать родного человека, но мне ничего не остаётся, как послушно кивнуть.

- Хочешь с кем-то поговорить? Говори со мной, - произносит он.

- Но ты мне ничего не говоришь…

- С этого дня я буду честным. На любой твой вопрос ты получишь ответ таким, какой он есть.

- Ладно.

- У тебя есть ко мне вопросы? Я отвечу на все, касательно Оли и меня.

- Ты расстался с ней?

- Да, - отвечает, не меняясь в лице.

Как-будто спрятал все эмоции и больше не демонстрирует их после того всплеска, что был четыре часа назад.

- Ненавидишь меня? – сжимаюсь в комок.

- Нет.

Несколько долгих минут мы смотрим друг другу в глаза. Изображение плывет, качается.

Давид такой близкий, но в это же время такой далекий…

Продолжительно выдохнув, он устало растирает лицо ладонями, а потом встаёт.