Жестокая болезнь (ЛП) - Вольф Триша - Страница 70

По крайней мере, тогда она отомстит, а я смогу спокойно умереть, очарованный ею.

Потому что для меня есть только она. Больше никого не будет.

Лишь она.

Легкое подрагивание губ выдает ее нерешительность, но, прежде чем я успеваю полностью осознать, что она чувствует, она прижимается своим ртом к моему. Поцелуй — как нападение. Она наказывает мои губы, которые и так уже много часов страдали от насилия.

Я прижимаю ее к кафельной стене, когда она обхватывает ногами мои бедра, сливая наши тела в одно целое, пока никто из нас не остановился.

Вхожу в нее по самый лобок, пытаясь прогнать боль и сожаление, угрожающие разорвать меня на части.

Я знаю, что нужно сделать — и, боже, она будет презирать меня еще больше, но я видел сомнение в ее зеленых глазах. Я знаю, что творится у нее в голове.

Придется надеть свою шляпу злодея, чтобы обезопасить ее.

Темнота давит на нас, укрывая от прошлого и будущего. Это мгновение создано только для нас. Мы становимся переплетением конечностей и отчаянных прикосновений, борясь за близость, преодолевая барьер нашей плоти.

Я рычу, когда врываюсь в нее, жалея, что не могу залезть в нее полностью.

— Я хочу большего, — говорю я. Двойной смысл моих слов тянет за последнюю ниточку, разрушая терпение.

Но на этот раз я хочу ее в своей постели. Тащу ее мокрое тело в спальню. Ее ноги остаются сомкнутыми вокруг моих бедер, когда я опускаю нас на матрас, наша кожа скользкая и разгоряченная, ее тело приглашает меня войти глубже, когда я завладеваю ее губами в жестоком поцелуе.

Я борюсь с гравитацией, входя в нее. Погружаюсь в нее так глубоко, что мир исчезает, оставляя нас в огненных муках боли и тьмы.

ГЛАВА 36

ШЛЯПНИК

БЛЕЙКЛИ

Утреннее солнце — это луч лазера, который хочет поджарить то, что осталось от клеток моего мозга. Двух часов сна недостаточно, чтобы нормально функционировать, особенно когда каждое мгновение было потрачено на издевательства над моим телом, причем в большем количестве способов, чем я могла бы перечислить при свете дня.

Какая-то часть меня чувствовала себя виноватой, когда я выходила из квартиры Алекса. Я никогда не верила в то, что можно лгать самой себе; на самом деле, не знала, что это возможно. И всегда жалела людей, которые так делали. Тревожная правда в том, что я чувствовала комфорт в его руках, в его постели. Я чувствовала себя в безопасности в его объятиях под струями душа, защищенной. Но это так извращенно, будто жертва влюбляется в своего обидчика.

Верно говорят: «утро вечера мудренее».

Во тьме каждое желание и похотливый, запретный акт усиливаются, и легче закрыть глаза и ослабить сопротивление, утолить жгучий голод.

Боль обжигает мою грудную клетку. Рев клаксонов и визг тормозов приветствуют раннее утро, когда я пересекаю оживленный перекресток. Не знаю, является ли боль физической или психологической, или мучительным сочетанием того и другого.

Я думала, буду винить себя за то, что поддалась своей слабости к Алексу, и это станет решающим фактором, но, как ни странно, когда я смотрела, как он спит, и как освещенные солнцем пылинки танцевали вокруг его неподвижного тела, чувствовала только пустоту.

Эта пустота оставалась внутри меня, как раздражающе навязчивая причуда. Например, когда вы сомневаетесь, выключили газ на плите, или когда мотив песни крутится в голове, но вы не можете вспомнить название.

Неприятное ощущение внизу моего живота может быть сожалением… но поскольку у меня мало опыта в подобном, этот вариант я могу проигнорировать.

Потому что, когда солнце заглянуло в комнату Алекса, чтобы разбудить меня, я уже приняла решение.

К черту последствия и к черту предостережения Алекса.

Пришло время покончить с этим.

Прошлой ночью, когда он начал замышлять смерть трех человек, и возбужденный выброс адреналина пробудил мою кровь, я поняла, что его утверждение обо мне было правдой; внутри меня уже была тьма до того, как он повредил мой мозг.

Я знала это с тех пор, как учительница во втором классе попыталась рассказать мне о жестокости, увидев гноящуюся болезнь моей натуры.

Я услышала шепот, когда тот незнакомец попытался выхватить мою сумочку. Я почувствовала, как это скручивается у меня внутри и щекочет страстное желание, искушая выполнить безумные угрозы, которыми я его осыпала.

Тот парень увидел это в моих глазах. Вот почему он сбежал.

Алекс увидел это в моей ДНК. Вот почему он выбрал меня.

И когда Алекс признался в этом прошлой ночью, та хрупкая, но обнадеживающая нить, за которую я цеплялась, чтобы вернуться к себе прежней, оборвалась, погрузив меня на самый глубокий уровень уязвимости.

Даже если бы Алекс смог совершить невозможное и вернуть меня прежнюю, я и раньше была сломлена.

Только прозрение, дарованное моим новым эмоциональным осознанием, помогло раскрыть эту грубую правду.

Так что, вместо этого я прижалась к нему в темноте душа, пытаясь заполнить пустоту, которая всегда была внутри меня. И на мгновение показалось, что у меня получилось, или, может быть, это тоже ложь.

Какой бы ни была правда, есть один факт: я опасна.

Связано это с процедурой Алекса или нет, не имеет значения. Я причиняла боль людям. Убила человека. Если бы не оставила Алекса спящим в его постели, если бы он перевернулся и посмотрел на меня, если бы снова поцеловал…

Я бы убила вместе с ним.

Я бы с ним потерялась.

Делая глубокий вдох, я останавливаюсь перед входом в полицейский участок. Я проходила мимо этого здания каждый день по пути в студию боевых искусств. Стояла снаружи и наблюдала, как люди входят и выходят, ждала, когда у меня хватит смелости сделать шаг вперед.

Прошлой ночью я знала, что должна признаться, и знала, что это должно произойти сегодня. Пока Алекс не получил шанс подставить Брюстера или совершить серьезную ошибку, обманув Грейсона.

Я также знала, что выйти из его квартиры с орудием убийства будет нелегко.

Осталось только заставить Алекса поверить, что я привержена его плану, ему. Мне нужно было, чтобы он доверял мне, полностью, безоговорочно. И… я не могу больше лгать себе. Все это не было притворством.

Я слишком долго боролась со своими запутанными эмоциями к Алексу, дала слабину, желая отдаться этим всепоглощающим чувствам и страсти, ощутить связь с ним и понять, что это реально — а потом покончить с нами.

Это еще одна причина, по которой я стою здесь.

Большая опасность кроется не во мне, а в нас двоих вместе взятых.

Утренний туманный воздух липнет ко мне, как толстая пленка, тайна, которую я носила с собой, покрылась мозолями. Как только я войду в эти двери, больше не выйду. Меня задержат. Зачитают права. Посадят в камеру предварительного заключения. Меня никогда раньше не арестовывали. Я всегда находила способы обойти власти.

Это будет совершенно новый опыт.

Подставлять Алекса таким образом — это радикально и саморазрушительно. Но, по правде говоря, это убьет двух зайцев одним выстрелом. Я получу выговор за свое преступление, а Алекс, наконец, остановится.

Он сказал, что я сторонник правосудия, значит, правосудие восторжествует.

Признание в убийстве Эриксона не связано с чувством вины — у меня есть свои правила, пределы. Даже будучи психопаткой, у меня есть гребаный моральный компас.

Я делаю шаг вперед, вдыхая запах автомобильных выхлопов, и мой телефон вибрирует в заднем кармане. Остановившись, я поддаюсь ноющему желанию проверить свой телефон.

Текстовое сообщение от мамы:

Я наняла для тебя адвоката. Позвони мне.

У меня волосы встают дыбом, и тошнота скручивает желудок. Я подхожу к стене здания и звоню ей.

Она отвечает беззаботным тоном, как будто не видит, кто звонит.

— Ванесса Вон.

Я нетерпеливо выдыхаю.

— О чем ты?

Слышу ее громкий выдох на линии.

— Блейкли, пожалуйста. Потише. Дела улажены. Это все, что тебе нужно знать, — она повышает голос на октаву выше, как будто просто записывается на прием в спа-салон. — Я жду тебя сегодня на поздний завтрак.