Жестокая болезнь (ЛП) - Вольф Триша - Страница 45

Я опускаюсь на колени и трясущейся рукой смахиваю грязь, открывая оловянную крышку карманных часов Алекса.

Мое сердце бешено колотится о грудную клетку. Стеклянный циферблат отсутствует, стекло разбито и валяется в грязи. Шестеренки сломаны, и стрелки больше не тикают.

Странная жуть охватывает меня, мир внезапно становится слишком тихим, слишком неподвижным.

Алекс уничтожил свои часы прямо перед тем, как разбить другие в своей искореженной темной комнате и поджечь хижину.

Поступив так, он освободил меня. Но на самом деле, он лишь запер меня в другой клетке.

Я провожу большим пальцем по гравировке, той, которую написала сестра Алекса. Встаю и кладу часы в карман.

Время преследует меня.

Внутреннее тиканье часов Алекса — саундтрек к моим кошмарам.

Я выберусь отсюда. Выслежу тебя. Я покончу с тобой. Сквозь пустоту времени мои слова эхом разносятся по этому месту, наполненному смертью и отчаянием, возвращаясь ко мне с суровой ясностью.

Даю клятву.

Я найду его.

И отомщу.

Но сначала нужно кое с кем встретиться.

ГЛАВА 26

ПРОБА

АЛЕКС

Я любил до безумия.

Я никогда в полной мере не понимал смысла стихов Саган27, пока мои пути не пересеклись с Блейкли Вон.

Она изменила все.

Она изменила меня.

Я больше не тот человек, преобразился на молекулярном уровне.

Даже мои клетки жаждут ее, хотят соединиться.

Я повторяю этот стих каждый раз, когда вспоминаю ее образ. То, как ее зубы дразняще впивались в нижнюю губу. То, как она скрещивала свои длинные ноги, зная, насколько она соблазнительна. То, как она смотрела прямо сквозь меня своими бездонными глазами цвета морской волны, проникая до гнилого мозга в моих костях.

Я никогда не чувствовал себя более живым, более неуправляемым, чем когда был рядом с ней. Обычно, подобное ужасало. Потеря контроля идет вразрез со всем, за что я выступаю. Но с ней я легко позволил своему первобытному, дикому зверю наслаждаться низменными удовольствиями.

Она делает меня слабее, но в то же время сильнее, чем когда-либо.

Я держу рисунок, провожу кончиками пальцев по контуру ее лица, впитывая в себя слова Саган так же, как Блейкли наполняет все мое существо.

Она сводит меня с ума.

Мой разум, мое тело и душу. Одержимость пожирает меня изнутри. Как жук-могильщик, роющий норы, чтобы полакомиться разложением, моя омертвевшая материя воззвала к ней, и она поглотила мою сгнившую человечность, воскресив нового человека.

Тогда я был недостаточно силен для нее.

Но сейчас да.

Неважно, что она говорила у реки, я знаю правду. Она пыталась отрицать то, что чувствовала — по-настоящему чувствовала — когда мы занимались любовью под водопадом.

Но я помню, как она поникла в моих объятиях. Сильная, упрямая, несокрушимая Блейкли разбилась подо мной. Она прижалась ко мне, когда мы слились воедино, соединив две души в одну. Возвышенное столкновение похоти и страстного желания и чистого, неподдельного экстаза.

Эмоции напугали ее. Она никогда не испытывала их раньше. Я тоже никогда раньше не испытывал ничего подобного. Мы были связаны на уровне, превышающем мораль и суждения, и именно это пугало ее.

Она влюбилась в своего злодея.

В безумного ученого, которого ненавидит. В своего мучителя. Того, кого она представляет, когда бьет кулаком по боксерской груше, и о ком она думает, когда прикасается к себе.

И, ох, она так прекрасна, когда мучается, отрицает, спорит. Эти чувства разъедают ее некогда непробиваемую решимость. Я видел, что скрывается под этим толстым слоем. Оно уязвимое, нежное и голодное.

И оно мое.

Большим пальцем я растушевываю контур вдоль линии подбородка, сдуваю остатки грифеля, стараясь не запачкать губы. Запечатленные при идеальном освещении под яркой вывеской, ее губы безупречны. Черты ее лица божественны.

Я украл одно мгновение.

Отдаю себе должное, я был терпелив. Я наблюдал за ней прошлой ночью, когда она ждала, чтобы перейти дорогу. Весь город гудел вокруг нее, пока она стояла неподвижно. Потерянная душа среди моря энергичных незнакомцев. Блейкли стояла, скрестив руки на своей изящной талии, пытаясь исчезнуть в потоке.

Я наблюдал за ней некоторое время, отслеживая ее успехи, запоминая ее неудачи, ожидая в стороне, чтобы вмешаться. Ее жизнь теперь совсем другая. Блейкли больше не скрывается в тени, выискивая жертв для мести другим людям. Словно стоя под этой яркой вывеской, она вынуждена на свету взаимодействовать с миром.

С тех пор как я вернулся в город, то осторожно изучал ее, как и должен был сделать раньше. Вместо этого я поддался импульсу, слишком взволнованный открывшейся перспективой. Соблазн поддаться ее притяжению был слишком непреодолимым.

Больше никаких опрометчивых решений. Мне нужны проверенные доказательства того, что процедура сработала, а не предвзятое утверждение о том, чему я стал свидетелем в наши последние минуты вместе. А еще, тот факт, что, столкнувшись лицом к лицу со своими демонами, я принял предосудительное решение уничтожить свою лабораторию и всю работу.

Требуется время, чтобы перестроиться. И перестроиться получше. Если я смогу доказать результаты, тогда не будет ни вины, ни причин чувствовать что-либо, кроме гордости за свои достижения.

Поэтому я уничтожил лабораторию в хижине, и все улики, тем самым позволив Блейкли поверить, что я тоже погиб.

Как еще она смогла бы вернуться к своей жизни?

Как только у меня будут конкретные фактические данные, я искуплю свои грехи вместе с ней, но у меня нет планов провести остаток своей жизни в тюрьме. И Блейкли я тоже не позволю.

Признаюсь, в ту секунду, когда я понял, что лечение прошло успешно, ученый во мне испытал искушение пойти сразу к ней. Мне не терпелось провести тесты и сравнить данные, изучить и выписать все, как Тесе́й или Тезе́й — персонаж греческой мифологии, центральная фигура аттического мифологического цикла., исследующий лабиринт.

Но на самом деле, правда гораздо более зловещая.

Я не герой, уничтоживший болезнь.

Я монстр в центре лабиринта.

Эгоистичный, нуждающийся мужчина во мне просто хочет ее. Хочет посмотреть выражение в ее глазах, когда я появляюсь в ее жизни. Увидеть осознание того, что я вернулся за ней.

Жгучая боль отзывается в моей груди, когда я представляю в голове это восхитительное воссоединение, приправленное толстым слоем сарказма. Я жалкий язычник, испытывающий отвращение к страху, который держит меня на расстоянии от нее. Во мне сокрушительный, изнуряющий страх быть отвергнутым, если вдруг Блейкли не признает нашу связь.

Конечно, я похитил ее. Пытал. Проводил над ней эксперименты по изменению сознания.

Но, ох, Блейкли, если бы ты только поняла, какого величия мы могли бы достичь вместе.

Она не была создана для заурядной жизни. Мы можем добиться гораздо большего. Такой прорыв… Я даже не остановился, чтобы предположить все возможности.

Однако сначала мы должны справиться с ее чувством вины. Оно сдерживает ее. Я стремился заставить ее почувствовать эту вину, но теперь хочу ослабить. Чувство вины перед такими подонками, как Эриксон, — напрасные усилия. Желание пойти прямо к ней переполняет меня злобной тоской, но, поскольку Блейкли — первый успешный испытуемый, мне нужно не торопиться, собирая данные, наблюдая за ней, анализируя каждую деталь. Нельзя ускорять этот процесс. Не в этот раз.

Я был импульсивен и эмоционален, когда решил, что эксперимент провалился. Я прекратил весь проект из-за одной крайности. Вот к чему приводят наши неконтролируемые эмоции, если их не сдерживать. Они заставляют сжигать всю нашу жизнь в один момент неопределенности.

Что Блейкли ясно продемонстрировала, вонзив лезвие в человека.

Если раньше у меня и были какие-то сомнения по поводу ее преображения, то это одно действие устранило их.