Жестокая болезнь (ЛП) - Вольф Триша - Страница 36

— Это нормально — чувствовать подобное. Это нормально.

Я провожу руками по волосам.

— Мне просто нужно… успокоиться.

— Ты перевозбуждена. Просто расслабься, — он опускается позади меня, помещая меня между своих ног.

Его прикосновения раздражают мою огрубевшую кожу. Я пытаюсь вырваться, но он обхватывает меня руками, прижимая к себе.

— Доверься мне, — говорит Алекс, затем просовывает руку мне между бедер.

Это почти болезненно, когда его пальцы кружат по моему клитору, но вскоре боль переходит в ту ненасытную, похотливую потребность, от которой у меня сводит низ живота. Алекс запускает свободную руку в мои влажные волосы, его губы касаются чувствительного места между моей шеей и плечом.

— Черт, с тобой так хорошо, — шепчет он. — Я не хочу прекращать прикасаться к тебе.

Мое дыхание учащается, грудь прижимается к его предплечью, я цепляюсь за камень.

Это происходит быстро. Настигает оргазм, мое естество сжимается от глухой боли, когда он продолжает водить кончиками пальцев по чувствительному пучку нервов.

Грудь расслабляется, голова становится легкой, а по телу пробегают эйфорические импульсы.

Я откидываюсь на его грудь, не в силах бороться. Успокаивающий эффект мгновенный. La petite mort. Маленькая смерть. Какая-то часть меня умерла вместе с Алексом, и я не знаю, как оплакивать это, и должна ли.

Как может что-то столь трагичное быть таким прекрасным?

Алекс нежно целует меня в мочку уха.

— Гиперактивная нервная система, — говорит он в качестве объяснения. — Твой мозг пытается сортировать каждое новое ощущение. Для отображения требовалось больше точек удовольствия.

Его руки прикрывают меня, пока вода стекает по скале вокруг. Мое дыхание замедляется и выравнивается, тело привыкает к спокойной воде.

Я презираю каждое слово, слетающее с его губ — и все же, он эксперт. Даже когда дело доходит до секса, Алекс контролирует ощущения, которые я испытываю. Я напрягаюсь от этого осознания, и мной овладевает беспокойство. Вся безмятежность разрушена.

Я подаюсь вперед и отползаю от успокаивающего тепла его тела.

Я лгала Алексу. Лгала и ничего не чувствовала. Я намекнула, что его лечение сработало. Сказала, что у меня были эти чувства… ложь во благо, которая должна спасти мою жизнь.

Теперь та же самая ложь мучает меня, потому что все оказалось правдой.

Я чувствовала каждую секунду, когда он был внутри меня.

— Я чокнутая, — говорю я себе. Алекс сломал мне мозг в своей примитивной лаборатории. — Надо убираться отсюда к чертовой матери.

Все, что сейчас произошло между нами, — все это лишь в моей очень испорченной голове. Провода пересеклись. Нейроны дают сбой. И все закончится, как только я освобожусь от этого места и Алекса. Какой бы висцеральной болезнью я ни заразилась, нужно остановить ее распространение.

Я вырываюсь из объятий Алекса и ныряю в реку.

ГЛАВА 20

ЭНТРОПИЯ

АЛЕКС

Есть научное слово, обозначающее физическое и концептуальное состояние хаоса. По определению, энтропия — это измеримое состояние беспорядка, непредсказуемости или неопределенности.

В закрытой системе энтропия может только увеличиваться, следовательно, процесс необратим.

Вы никогда не сможете вернуться к тому состоянию, с которого начали.

Мы с Блейкли находимся внутри самодельной изолированной системы. Каскад водопада. Течение реки. Изолированность скал. Лес и ночь, которые окружают нас, окутывая коконом в защищенном убежище.

И все же неопределенность нарастает.

В тот момент, когда Блейкли ныряет в реку, все достоверные и измеримые знания о ней, о нас, становятся искаженными. Страх — это результат неопределенности, и мой страх перед неизвестным усиливается, когда я прыгаю за ней.

Выплываю на поверхность рядом с ней.

— Что ты делаешь?

Она пробирается сквозь темную воду, разыскивая и собирая свою одежду.

— Мне холодно.

— Мокрая одежда этого не исправит, — я протягиваю к ней руку, но она избегает моего прикосновения.

Острая боль пронзает меня, словно нож вонзился прямо в грудную клетку. Она не перестает двигаться, искать, проводить руками по своим спутанным мокрым волосам.

— Блейкли, прекрати, — я пытаюсь полностью завладеть ее вниманием. — Ты странно себя ведешь.

Она натягивает майку через голову. Если она пытается спрятаться от меня, у нее ничего не получается, потому что я вижу каждый красивый изгиб ее тела, изящные контуры ее грудей, набухшие соски.

Я оглядываю ее, вспоминая ощущение, когда был внутри нее, нашу связь.

— Боже, ты самая сексуальная женщина, которую я когда-либо видел.

Ее дыхание затруднено, грудь вздымается. Ее глаза нацеливаются на меня, как смертоносное оружие.

— А ты болен. Самое садистское существо, которое я когда-либо видела.

Я вытираю воду с лица.

— Непредсказуемая и иррациональная, — говорю я, рассуждая о затяжных побочных эффектах. — Твои новые эмоции, как мышца, которую нужно тренировать. Нам нужно действовать медленно…

Она издевательски смеется.

— Я думаю, что медлительность стерлась в тот момент, когда ты погрузил в меня свой член, — она уходит, как будто пытаясь оттолкнуть меня еще дальше. Затем, с решительным выражением лица, замирает. — Логикой это не объяснишь, Алекс. Это просто… пиздец.

Оскорбление задевает мою гордость, глубоко раня.

— Ты сожалеешь о… нас. Чувствуешь вину. Тем не менее, ты чувствуешь.

Она вцепляется в свои волосы в порыве отчаяния, чтобы остановить нападающие мысли. Я сделал это с ней, и если бы я не был так взволнован тем, что это значит, мне бы тоже было стыдно. Но она прекрасна в своем измученном состоянии, испытывает эмоции, которых никогда раньше не знала.

— Вина — не то чувство. Отвращение. Чистое, прискорбное отвращение… это ближе. Я трахалась со своим похитителем, парнем, который меня мучает. Как жертва со стокгольмским синдромом.

— Я не… — я замолкаю, стиснув челюсти. — Я не такой, Блейкли. Я твое лекарство, твое спасение. Если бы ты только представила себе…

— Ты не гребаный бог, Алекс, — кричит она.

Я запрокидываю голову, ее слова невыносимо бьют по моему самолюбию.

— Ты не бог, — повторяет она снова, ее голос более сдержанный. — И я не твоя богиня. Этому нужно положить конец.

— Ты права. Я не бог, я больше не ученый. В тот момент, когда я возжелал твоих губ, я предал дело всей своей жизни, — я пробираюсь к ней по воде. — Но теперь ты — всё. Результат, противоядие. Ты мое спасение, Блейкли. Это больше, чем одержимость.

— Ты одержим бредовой идеей обо мне, — парирует она в ответ.

— Мы — всего лишь идеи. Понятие. Это не значит, что моя потребность в тебе менее реальна. Ты делаешь меня слабым, я признаю это. Рядом с тобой я теряю всякую цель. Я просто мужчина с этой ненасытной потребностью внутри, которая никогда не будет удовлетворена. Все, чего я хочу — это ты.

Ее глаза встречаются с моими со стальной злобой.

— Ты псих. Ты хочешь меня сейчас — теперь, когда я, типа, могу испытывать к тебе настоящие чувства? Насколько это ненормально?

— О, ты даже не представляешь. Ты — моя болезнь, Блейкли, и от нее нет лекарства, — я неуверенно тянусь к ней, и она позволяет мне коснуться своей щеки. — Я хотел тебя до того, как ты стала способна ненавидеть меня.

Ее глаза на мгновение закрываются, она делает глубокий вдох, чтобы наполнить легкие. Когда она открывает свои зеленые мучительные глаза, то плюет мне в лицо.

— Хотела бы я возненавидеть тебя, — говорит она, — но это потребует такой эмоциональной глубины, на которую я не способна.

Я вытираю лицо, не сводя с нее взгляда. Ее слова взрывают воздух вокруг нас, как звуковой удар. Меня бесит то, как вода стекает по ее манящим губам, ее рот — вершина моего желания и боли.

— Ты сбита с толку, — говорю я. — Сенсорная перегрузка. Я проведу тесты. Я все исправлю…

— Боже, Алекс. Тут уже нечего исправлять. Я такая же бесчувственная психопатка, какой была всегда, и я думала, что смогу это сделать, но нет. Я лучше сдохну, чем буду притворяться, что ты мне нравишься. Это жалко. И унизительно, честно говоря. Так пристегни меня к своему пыточному устройству. Поверни ручку до упора. Сделай это сейчас, и давай покончим с этой запутанной шарадой.