Второй шанс для предателя. Понять? Простить? Начать сначала? (СИ) - Сладкова Людмила Викторовна "Dusiashka" - Страница 35

— Ян? — произнесла вслух, желая убедиться в очевидном.

И когда он никак на ее оклик не отреагировал, она склонилась над ним.

Близко-близко. Несколько бесконечно долгих мгновений пристально разглядывала его суровое мужественное лицо. Затем, ощущая себя закоренелой преступницей, мазнула подушечкой пальца по его виску. Щеке. Очертила контуры губ. Зачем? Сама не знала! Не отдавала отчета своим действиям. Но… на это безобидное прикосновение внутри что-то отзывалось. Оживало. А вместе с тем и боль оживала. И обида. И воспоминания. Вскочив с дивана, как в одно место ужаленная, Стася подошла к окну. Ей хотелось все забыть. Ей хотелось все помнить. По ней плакала психушка, ибо нормальных людей не рвет на части от столь острых и противоречивых эмоций.

«Однажды я смогу с этим справиться!» — пообещала себе. — «Однажды все переболит, перегорит. Забудется. И я смогу начать все с чистого листа…»

Тяжело вздохнув, Стася закрыла окно. Собиралась проверить Яна, но заорала в голос от неожиданности, едва обернулась — он стоял рядом. Менее, чем в шаге от нее. Здоровенный. Обессиленный. И похоже, не совсем адекватный.

Его по-прежнему шатало, но он каким-то чудом держался на своих двоих. И… сверлил ее безумным взглядом. Абсолютно-абсолютно безумным.

— Снишься, да? — прокаркал Ян чужим голосом, пропуская сквозь пальцы ее волосы. — Снова снишься? Снись чаще! Хоть здесь ты… все еще моя!

Не дав опомниться, с глухим утробным рычанием он дернул Стасю на себя.

Да только силы не рассчитал. Рухнул на колени, увлекая и ее за собой.

Взвизгнув, она попыталась отползти в сторону, но Ян подмял ее под себя.

Ну, как подмял? Пришпилил спиной к полу, а сам улегся сверху. На нижнюю часть ее тела. Так, что теперь стискивал бедра и вжимался лицом в ее живот.

— Ян? — завозилась Стася в надежде достучаться до него. — Перестань!

Но в ответ услышала лишь сиплое:

— Не хочу! Не хочу просыпаться!

— Ты не…

— Там, в реальности, — задрав кофту, он прижался огненным лбом, лицом, губами к ее обнаженной коже. — Я тебя потерял…

— Ян!

— Там… не получилось у нас долго и счастливо, малыш! — самозабвенно шептал Костров, вынуждая Стасю притаиться. — А хотелось ведь, как в песне: спасибо за день, спасибо за ночь, спасибо за сына и… за дочь!

Она дернулась, как от удара хлыстом, ощутив на коже горячую влагу.

И далеко не сразу сообразила, откуда она там взялась. А когда поняла…

— Ян, ты чего?

— Ты назвала ее Настей! — угрюмо пробормотал Костров заплетающимся языком. — Свою дочь от другого мужика ты назвала именно Настей! Мелочь вроде — умом понимаю. Но такой раздрай в душе, что просто п*здец! Я столько раз предлагал тебе назвать так нашу дочку — нашу! Но… ты никогда не рассматривала это имя. И даже не догадывалась, почему я его так люблю. А все ведь до банального просто — в ее имени зашифровано… твое! И мое тоже. Ана-Стасия. Ана — созвучно с Яной, а Стасия… ну, теперь поняла?

Поняла. Но не могла выдавить из себя ни звука — боялась разреветься.

И даже с облегчением приняла тот факт, что Ян снова отключился.

Уснул прямо на ней, намертво вцепившись руками в ее бедра.

Глава 36

Первые минут пять Стася вообще не двигалась. И… кажется, совсем не дышала. Ее штормило от близости Яна. Точно дурманом накрывало от его запаха. Прикосновений. Объятий. От давно забытых ощущений, которые он будил в ней своими действиями — такими пьянящими, такими знакомыми.

До боли, до умопомрачения, до дрожи знакомыми. И эти самые ощущения… стальным тараном сокрушали броню, в которую Стася укуталась с головы до ног. Они на куски ее разрывали и острыми шипами впивались прямо в душу. В сердце. Туда, где все так беззащитно. Оголено. Так изранено и уязвимо. Туда, где еще не зажило. И почему-то… до сих пор не отболело. Впрочем, теперь Стася догадывалась, почему. Догадывалась, но боялась признаться в этом даже самой себе. Продолжая лежать под Яном (в ловушке между полом и его телом), чувствуя на себе его вес и впитывая жар кожи, начинала понимать, как сильно она по нему скучала все эти годы. Как сильно истосковалась и измучилась. Не по мужской ласке, заботе. Нет. Именно по нему. По Яну. Несмотря на его предательство, невзирая на то, что он сотворил с ней… с ними, ее душа все еще тянулась к нему. Робко и трусливо, каждую секунду ожидая нового удара, но… тянулась. Вопреки здравому смыслу. Вопреки клятвам и обещаниям, данным самой себе. Вопреки ненависти, которой Стася отгораживалась от бывшего мужа, словно непробиваемым щитом. Как страшно было это осознавать! Как мучительно и горько! Она… целых четыре года пыталась вырвать любовь к Яну из своего сердца и похоронить воспоминания о нем под руинами их семейного счастья. А ему… ему хватило двух дней, чтобы доказать ей, что ничего у нее не вышло. Что где-то там, за фасадом независимой сильной женщины и матери-одиночки скрывается… все та же наивная дура, влюбленная в него до одури. Тихо всхлипнув, Стася до боли прикусила губу, твердя себе, точно мантру:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

«Нет! Это неправда! Я… я другая. Совсем-совсем другая! И уже давно!»

Ей хотелось в это верить. Очень хотелось. Вот только… сердце надрывалось в груди на разрыв аорты от одного лишь тесного физического контакта с Яном. От его вторжения в ее личное пространство. Нет, к такому жизнь ее точно не готовила. Слезы — непролитые, но готовые хлынуть в любую секунду, прожигали глаза. А руки так и тянулись к бывшему мужу. Сами по себе. Уверяя себя в том, что просто беспокоится о его самочувствии, Стася прикоснулась к его лбу — вспотевшему и немыслимо горячему. Жар не спадал — тревожный звоночек. Нужно было продолжать обтирание. И не мешало бы, по-хорошему, укол сделать. Но сейчас, в данный конкретный момент Стася была полностью обездвижена. И единственное, что ей оставалось — молча разглядывать Яна. Задыхаясь от волнения, мягко скользить ладонями по его лицу, шее. Зарываться дрожащими пальцами в его отросшие волосы. И крепко жмуриться, впитывая в себя эти ощущения.

— Ян? — позвала она Кострова, уставившись на него сверх пристально.

Ответом ей служило лишь его напряженное сопение. Он определенно точно спал. Окончательно убедившись в этом, Стася решилась произнести вслух:

— Ты прав — долго и счастливо у нас не вышло. Но нам некого в этом винить. Мы все разрушили сами. Возможно, я не была тебе идеальной женой. Возможно, чем-то все же не устраивала, раз уж ты… предпочел другую и на сторону пошел. Знаешь, столько раз я думала об этом? Столько раз пыталась понять, почему это случилось именно с нами? И я по-прежнему не знаю, что и когда у нас пошло не так. Конечно, я могу спросить у тебя. Завершить свой гештальт, успокоиться и навсегда закрыть эту тему. Но правда в том, что я трусиха. Мне страшно… получить ответы на свои вопросы. Страшно узнать мерзкие подробности даже сейчас — когда они ничего не изменят и ни на что не повлияют. И я в растерянности, Ян. Не знаю, нужно ли мне это. Я совсем запуталась. А еще устала. Смертельно устала бороться… с самой собой.

Закончив мысль, она замолчала. И провела в глубокой задумчивости несколько минут. Затем, отчетливо ощутив, что Яна снова бьет озноб, принялась будить его, осторожно похлопывая по плечам и спине.

— Ян? — прокаркала сиплым голосом. — Ты слышишь меня? Просыпайся, Ян!

Не сразу, но он все же встрепенулся. Что-то невнятно промычав, оторвал голову от ее живота и с трудом разлепив веки, сфокусировался на ее лице.

— Тебе лучше вернуться на диван… — начала Стася, но была остановлена решительным:

— Нет.

— Что значит, нет? — тут же вскинулась она. — У тебя температура под сорок, а ты на полу валяешься! Тебе плохо. Тебе неудобно и холодно. Тебя знобит. Давай-ка, поднимайся! Просто сползи с меня и я… я помогу тебе встать.

— Не хочу.

— Так нужно, Ян!

Глухо застонав, он потерся щетинистой щекой о кожу ее живота, вынуждая затаить дыхание. Затем обессиленно скатился с нее и медленно встал. Стася тут же оказалась рядом и придержала его, пока он шел к дивану шаткой поступью. А как только помогла ему улечься и укрыться одеялом, сразу умчалась в ванную. Чтобы привести себя в чувства, ей потребовалось три пригоршни ледяной воды, которыми она охладила свое пылающее лицо.