Вдовье счастье (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 12

Можно отправиться к поверенному или аналогу юриста и выяснить, что будет, если я не приму наследство мужа. Нужно узнать, если ли здесь понятие совместно нажитого имущества, разобраться, что принадлежит лично мне или что пусть приобретено в браке, но никому об этом не известно, а стало быть, я могу такое имущество выдать за свое. Та еще авантюра, но попробую.

А потом, разумеется, поеду во дворец. Если императрица, как утверждал Леонид, оттает, я вернусь к обязанностям статс-дамы, и у меня появится доход.

Дети… У меня не выйдет посвятить себя им и одновременно пытаться уладить ситуацию с долгами. С этим надо смириться, это надо принять и пообещать себе, что я все наверстаю чуть позже. И, кстати, судя по тому, что моему мужу давали деньги, он считался платежеспособным? Рассчитывали, что он все отдаст?

А если дом уже в залоге?..

Вопросов было больше, чем ответов, и каждый порождал все новые и новые, а город кончился, мы выехали в чистое поле, и процессия катила теперь по недавно накатанной колее. Мы были не первые, кто явился этим утром на кладбище — на поклон.

По обеим сторонам колеи торчали из сугробов кусты без листьев, но с крупными ягодами красного цвета. Ефимка по колено проваливался в снег и лошаденка изнемогала. На меня опять накатили тоска, безысходность, беспомощность, страх, все, что сцапало меня в свои клешни вчера при первой встрече с пастырем. Все вокруг дышало безнадегой — небо, снег, кусты и даже ветер, холодными смешками дувший мне в лицо, но я держалась. Это ощущение, фобия, как бывает на высоте или в замкнутом помещении. Это не страшно, не опасно — неприятно, но неприятно, Вера, только тебе…

Тишина поглощала. Казалось, что даже звуки здесь не слышны — скрип полозьев затухал и вяз как будто в вате. Лошади и те переступали осторожно, задерживая дыхание. От этого места веяло пустотой и было страшно сказать хоть слово.

Мы остановились внезапно посередине огромного поля. Была белая гладь и впереди скалы — песчаник, которому неоткуда здесь взяться и который неизвестный монстр снизу доверху искогтил, а небо милосердно присыпало снегом, пряча от взора людского чудовищный гнев. Красные ягоды на изувеченных скалах как капли крови, тучи кроют нас туманным сырым покрывалом, тихо, как в безэховой камере, и от мгновенного помешательства меня спасало лишь короткое фырканье лошадей.

Сияние над головой пастыря стало красным и отразилось от низкого неба, он повернулся ко мне, все начали торопливо покидать насиженные места, и я тоже сползла, не понимая, что будет дальше происходить и что мне делать. Это называется «поклон», но почему?

Люди встали в полукруг с понурыми лицами — баре впереди, прислуга подальше, пастырь поднял гроб в воздух, и дама первая бухнулась на колени в снег, а за ней попадали остальные, включая слуг. Последним, даже после меня, примостился Леонид, а я подумала — вот в этой церемонии должны принимать участие дети? Дикость.

Головы всех собравшихся, кроме пастыря, были опущены низко-низко, но я не могла отказать себе в удовольствии посмотреть, чего ради мы все собрались. И, конечно, мне стало жутко, гудело в ушах, хотелось сорваться и убежать, но сил не было, свело шею, перед глазами заполыхали круги и заболели глазные яблоки от напряжения, но я увидела, как красное сияние пошло на озеро, бесшумно ломая лед, как следом за ним, опускаясь все ниже, поплыл гроб, и как тревожно смотрел на это все пастырь… что-то, наверное, шло не так, и этому помешать он не мог, а хотел бы, но и от нас ничего не зависело. Лед ломался, почти дошел до самых скал, и гроб уже задевал полынью, выплескивалась вода и лизала красную тряпку, и когда я уже решила, что мой муж упокоится в озере, красное сияние ослепило на миг и пропало, а домовина исчезла в скалах.

Ее просто не стало, словно там был портал в новое измерение. Нетронутый снег на скалах, непотревоженные кусты, и полынья затягивалась и срасталась с негромким треском, а липкий холод в моей груди все не давал нормально биться сердцу.

Пастырь повернулся к нам, точнее, ко мне, подошел, и я догадалась, что можно наконец выпрямиться и встать.

Одной проблемой в моей новой жизни стало меньше.

— Простила Всевидящая, — так, чтобы не слышали остальные, сказал пастырь. — Простила и приняла. Перед ней грех велик был, да вы знаете… За то он отплатил.

Ничего не понятно, но я кивнула. Прежде пастырь говорил, что я считала кончину мужа несправедливостью, теперь выясняется, что мой супруг нагрешить перед смертью успел знатно.

— Три золотых десятины пришлете, — деловым тоном закончил пастырь, коротко поклонился мне и пропал. На том месте, где он стоял, остались следы.

Я едва не заорала. И последнее, что я бы хотела, это еще раз пересечься с местными служителями культа. Проклятая магия, на что она еще способна?

Ко мне никто не подходил, никто друг с другом не разговаривал. Я забралась в экипаж, жестом указав Ефимке сесть на козлы. Мы ехали теперь последними, когда мы покинули территорию кладбища, тетка, наклонившись к мужу, начала ему что-то убежденно говорить.

— Ефим? — окликнула я, он повернул ко мне голову. — Завтра пойдешь… на рынок, к купцам, не знаю куда, возьмешь вещи, что я соберу. Продать сможешь?

Ефимка кивнул и отвернулся. Я подивилась его уверенности, но оказалось, что кучеру тоже нужно следить за движением и нельзя полностью полагаться на лошадь. Второй раз он обернулся, когда мы выехали на достаточно свободную, полупустую улицу, а экипажи впереди отъехали на значительное расстояние.

— Продать-то продам, барыня, — неожиданно густым басом сообщил Ефимка, — только много же не дадут. С десяток серебра наберется.

Я нахмурилась. Это была не то чтобы неприятная новость, но она не вязалась с тем, что я видела, а Ефимка уже повернулся, потому что тихая улица кончилась, ему пришлось и покрикивать, и переругиваться с другими возницами, и я пришла к выводу, что безмолвная дорога на кладбище была потому, что печальный пункт нашего назначения был всем очевиден…

С десяток серебра, сколько бы это ни было, это провал, потому что за экипаж Леонид просил у меня больше. Еще и долг пастырю, и как быть, вот кому я не могу не заплатить, так это церкви — или как она называется. Не с их возможностями, я же отлично представляю, с кем я могу играть, а с кем нет. Несмотря на милый невзрачный вид, местный пастырь меня похоронит в прямом смысле слова так, что концов не найдешь.

В городе я, конечно, путалась, все дома были для меня одинаковыми, люди, ехавшие навстречу, пугали, но печальный прогноз Леонида не сбылся, купцу Парамонову было не до того, чтобы вытряхивать меня из повозки уже по дороге с поклона. Пропал из виду экипаж молодого человека, потом свернула в проулок коляска Леонида, повозку тетки я упустила давно, и думала я не о том, чтобы собрать родственников, посидеть и помянуть покойного мужа, да и вряд ли здесь была такая традиция, судя по тому, как резво все разбежались. Беспокоило, чем я буду кормить детей, волновало, как скоро у меня появится молоко и есть ли дрова в доме на ночь.

— Ефим? — крикнула я чуть ли не с отчаянием. — Есть чем дом топить?

— Так есть, барыня. — Я выдохнула. — На пару дней-то дров хватит.

Из этого дома надо съезжать. Я преисполнилась решимости разобраться с вещами и новой квартирой как можно скорее.

Мой дом, особнячок, который я не сразу узнала — с одной стороны он выглядел одноэтажным, с другой над окнами первого этажа шел еще ряд окон, кажется, это называлось антресолями — возник неожиданно. Я ощутила голод и уже знакомую тяжесть в груди, превосходно, сейчас я покормлю ребенка, немного позанимаюсь с детьми, и за дело. Никто кроме меня не сделает то, что предстоит. Лукея и Палашка будут в ужасе, но мне от них нужно лишь беспрекословное подчинение моим распоряжениям.

Коляска тетки стояла перед подъездом, капюшон был поднят, и пока Ефимка втискивался на свободное место в сугроб, дядя, или кто он мне, Петр Аркадьевич, вышел из экипажа, подошел, встал неподалеку и ждал, озабоченно поигрывая бровями. Пенсне его подскакивало, того и гляди выпадет прямо в лужу. Тетка пряталась в коляске, что утешило — значит, приехали не поминать.