Белая ферязь (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 16

Васька и рад стараться. Бегом, бегом.

— Можно посмотреть?

Я подал альбом.

— Очень хорошо, — похвалила Ольга.

Ну да, хорошо. Но без изюминки.

Поварёнок принес чай. Ольга попробовала.

— Замечательно. Поблагодари, Васенька, Егорыча, скажи ему от меня спасибо.

Я ж говорю — природная царевна, настоящая. Я вот как-то и не подумал о поваре.

Пьём не спеша.

— Дядька Андрей, мороз не велик, а стоять не велит. Ты тоже сходи, погрейся, а мы тут посидим, посекретничаем, — сказал я дядьке. Это нормально, на кухне всегда есть что-нибудь для прислуги. Нет, не японский чай, но сбитень, и пирог с рыбой или картошкой найдутся. Слуга, как и солдат, должен быть трезв, но сыт, говорит Papa. Сытый солдат — стойкий солдат.

Когда мы остались вне зоны прослушивания, я сказал:

— Ольга, у меня к тебе разговор. Только серьёзный.

— Ой, можно, я сначала чай допью?

— Тогда и я допью.

Сказано — сделано.

Когда кружки опустели, а животы, напротив, наполнились теплом, Ольга сказала:

— Теперь я вся внимание.

— И очень хорошо. Потому что речь пойдет о тебе.

— Начинай, — сказала она спокойно.

— Ты читала акт нашего пра, императора Павла Петровича? О престолонаследии?

Ольга замедлилась с ответом, чем я и воспользовался:

— Конечно, читала. И не раз. Знаешь наизусть.

— Даже если знаю, что с того?

— Тогда ты знаешь, что следующим монархом, вероятно, будешь ты.

— Это почему?

— Это по закону. До моего рождения наследником считался дядя Михаил, но это неправильно.

— Почему? — я видел, что Ольга напряжена, но сам, напротив, расслабился, и говорил голосом обыкновенным. Хотя что обыкновенного, когда такой разговор ведёт восьмилетний пацанчик?

— Он и в самом деле был наследником, но только от момента, когда наш Papa присягнул на верность престолу после смерти дедушки, и до момента твоего рождения. Ты родилась — и всё, у Papa появилась своя линия наследников. И до моего рождения в этой линии была первой ты — как раз согласно акту о престолонаследии. А потом родился я.

— Потом родился ты, — Ольга сказала как-то странно. Не тем голосом, которым она говорит обычно. По крайней мере, говорит со мной.

— Родился, и стал наследником номер один, — продолжил я как ни в чем не бывало. — Но я родился больным, и живу больным. Посмотри на нашего Papa!

Император бодро поднимался на горку ёлочкой.

— В священном писании написано как? В священном писании написано так: «Дней лет наших — семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят». Псалтырь, псалом восемьдесят девять, стих десять, — блеснул учёностью я. — Papa восемьдесят лет исполнится в одна тысяча девятьсот сорок восьмом году. И даже если семьдесят — это одна тысяча девятьсот тридцать восьмой год. Ты в самом деле думаешь, что я доживу до тридцать восьмого года? Мне бы до двадцать пятого дожить, и то будет невероятная удача.

— Не говори так, — сказала Ольга.

— У нас, сестрёнка, разговор не милых родственников, а потенциальных императоров. Тут не на чувства уповать следует, а на трезвый расчёт. А трезвый расчёт показывает, что при нормальном, естественном течении событий императором мне не быть. Очень вряд ли.

— Естественном течении событий?

— Ну да, когда идёт всё как по писаному. Но гладко было на бумаге. Всякое в жизни случается, вспомним хоть прадедушку, императора Александра Николаевича, или далекого пра, Павла, первого своего имени. Или ещё дальше, Петра, третьего своего имени. Да и со вторым своего имени всё не просто. А ещё внезапные болезни, крушения поездов… Тогда да, тогда в случае непредвиденной кончины Papa я стану императором. Но опять же вряд ли надолго. Вот предположим… только предположим, как вариант, — опередил я протест Ольги, — что Papa скончается в восемнадцатом году…

— Тысяча девятьсот восемнадцатом, — механически поправила Ольга.

— Разумеется. Тысяча девятьсот восемнадцатом. Императором объявляют меня. Но мне всего четырнадцать. Кто будет регентом?

— Кто?

— Ты и будешь, Ольга. В восемнадцатом тебе исполнится двадцать три, ты давно совершеннолетняя, и ты становишься престолонаследницей — за мной. У меня-то в восемнадцатом году детей не будет, откуда.

— Но Mama…

— Mama будет вдовствующей императрицей, и только. Второй, вместе с бабушкой Марией.

Я не хочу, чтобы она стала регентом.

— Почему?

— Опять отвечу тебе не как почтительный сын, а как великий князь великой княжне. Ты родилась великой княжной, наследницей престола великой империи. А Mama, при всём почтении — четвертая дочь герцога Гессенского. А что такое Великое Герцогство Гессенское? Я смотрел в справочнике. Оно вдесятеро меньше Тамбовской губернии, это самое Великое Герцогство. А Тамбов, как тебе известно, на карте генеральной кружком отмечен не всегда. Ты посмотри вокруг!

Ольга посмотрела.

— И что я должна увидеть? — спросила она.

— Это огромный парк. При матушке Екатерине здесь, ну, рядышком, жизнь кипела: маскарады, балы, фейерверки, музыка, веселье, и сотни гостей. А мы живём, как швейцарские робинзоны, честное слово. Тихо, скучно, уныло. И, повторю, Mama не была наследницей. Ни разу. И потому живёт она принципами и привычками четвертой дочери захудалого герцогства. Экономит на спичках, и вообще…

— Экономия — не самая плохая черта.

— Согласен. Но есть экономия и экономия. Маскарады и фейерверки Екатерины обходились казне в копеечку, но оно того стоило. Они, маскарады, сплачивали общество вокруг императрицы, права которой на престол были, скажем так, сомнительными. Но никакой сколь-либо заметной оппозиции не было, напротив, дворяне стеной стояли за матушку Екатерину. Это делало державу крепкой. А именно о крепости державы и должен мыслить монарх.

А кто вокруг нас? У нас гостей — кот наплакал. И когда они приезжают, особенно бабушка, у Mama сразу начинает болеть голова, и она уходит к себе.

— У неё часто болит голова, — вступилась за Mama Ольга.

— Превозмоги! Потерпи! Выпей порошок аспирина! Почему-то когда сюда заявляется Распутин, голова у Mama не болит никогда!

Глава 9

9 февраля 1913 года, суббота

Выясняем отношения (продолжение)

— Тебе не нравится Распутин?

— Мне не нравится, что его слишком много, и он слишком близко. Матушка Екатерина Ивана Андреевича Крылова потчевала, Ломоносову покровительствовала, с Вольтером и Дидро в переписке состояла. Александр Павлович Карамзина привечал, Николай Павлович с Пушкиным на балах беседовал, Жуковского в воспитатели цесаревича взял, Гоголя за «Ревизора» уважал. А тут…

— Ты не веришь в Распутина!

— Верить в Распутина? Я верю в единого Бога Отца, и в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, и в Духа Святого верю, и в воскресение мёртвых верю доподлинно. А в Распутина нет, не верю. Может, он и хороший человек. А может и нет. Как он вообще попал в палаты царские, откуда взялся? У нас же не проходной двор. Кто-то его привёл, познакомил с Mama. Вопрос — зачем?

— Чтобы он тебя лечил!

— Может быть, может быть… Не в Распутине дело, а в том, что других вокруг нас нет. Пушкина нет, Ломоносова нет, Суворова с Кутузовым нет. Но и это так… не ко времени, не сейчас. Просто я хочу объяснить, почему Mama в регентах — это нехорошо.

— А я — хорошо.

— Именно. Так что готовься возглавить Империю.

— Как готовиться?

— А я знаю? Мне восемь лет, сестренка.

— А говоришь, как будто тебе все девять.

— Такая у нас, людей царской крови, судьба — взрослеть быстро. Монархами Романовы ведь не по прихоти случая стали, таков был промысл Божий. И если кому много дано, с того много и спрашивается, то справедливо и обратное: с кого много спрашивается, тому многое дано. Вот и дало мне провидение… способности, скажу так. Повзрослеть умом. Потому что времени у нас мало. Совсем мало.