Эльфийский бык 2 (СИ) - Демина Карина - Страница 45

Стас и предложил помощь.

— Не, — Сашка забрался на козлы, — он тебя не послушает…

Конь оглянулся и клацнул зубами.

— Красавец, — Стас протянул коню половинку яблока. — Всегда мечтал лошадей разводить. Думал, прикуплю себе землицы… чтоб не лес, а луга. И заведу лошадок табун или два…

Он мечтательно вздохнул.

— И тебя бы в гости приглашал… знаешь, какие жеребята народились бы?

Конь заржал и ногой топнул.

— А что мешает?

— Так… — Стас махнул рукой. — Где той земли взять.?Ну и хозяйки нет. А без хозяйки мне нельзя. Душа без привязанности костенеет. Тоска душить начинает, в зверя оборачивать. Там и вовсе легко навек человечье обличье утратить. Вот и живу с родными. Так-то полегче… ты это…

Он обратился уже к Беру.

— Спасибо.

— За что?

— Семка вон с утра бегает, уборку затеял, полы драит, девку какую-то ждет. Собирается вона встречать даже… если сладится, то хоть кто-то…

И снова рукой махнул.

— Ну, езжайте, а то ж чай, не машина, быстро не выйдет…

— Аленка тропу откроет, — сказала Маруся тихо и взгляд отвела. Не выходило из головы то, что Таськой сказано. Потому что правильно сказано. На редкость правильно…

Гибнут они.

И Вельяминовы, и не только…

И нельзя молчать. А сказать кому-то — страшно. Открыться. Довериться… столько раз это доверие Вельяминовым боком выходило. Теперь и вовсе получается, что на Марусе род прервется.

И ей решать.

А она не хочет! Страшно. И не решать тоже страшно.

— То и ладно… ну, я там, погуляю просто… и не надо так глядеть. Мне до зверя еще далеконько. Глядишь, Семку оженим, на свадьбу к девице родня подтянется… — он даже зажмурился мечтательно. — А там, чем боги не шутят… ты это, только сильно не гони. Упряжь, может, и глядится новою, но как бы оно…

— Обижаешь, — отозвался Бер, подавая руку Таське. — За качество отвечаю…

Тронулась карета мягко.

И пошла так… хорошо пошла. Маруся глянула в окно, зацепившись взглядом за сгорбленную фигуру Стаса.

— А он это серьезно? — Иван тоже смотрел. — Какой-то совсем…

— Серьезно, — ответила Таська. — Оборотни… это как две души, человеческая и звериная. Хотя не совсем, чтоб звериная, потому что даже в зверином обличье они сохраняют разум, только он как бы… не совсем человеческий. Мораль там. Законы… в природе они иные. И в каком обличье оборотень больше времени проводит, та душа и сильнее. Но и отказываться от второй половины совсем нельзя… слабеют от того. Да и…

— С ума сходят, — Маруся старалась держать спину прямо. Во-первых, чтобы платье не помять — слова, что шелк и не мнется тоже ничуть не успокоили. Во-вторых, хоть осанкой она на принцессу походить будет.

Отдаленно.

— Жена, да и в целом любая сильная привязанность позволяет удержаться, что зверю, что человеку. Равновесие сохранить. Разум.

— Ясно… — Бер кивнул и поглядел внимательно так, показалось даже, что он видит куда больше, чем следовало бы. И понимает больше. И вовсе…

То, что не надо бы понимать.

И видеть.

— Великая сила любви… — он широко улыбнулся, и иллюзия исчезла.

— Даже не представляешь, насколько великая…

Таське несказанно шел костюм боярыни. Даже Таськой её называть язык не поворачивался. Анастасия Вельяминова и никак иначе. В золоченом летнике, из-под которого выглядывал край алой рубахи, расшитой вновь же золотом.

Широкий воротник.

Рукава эти.

И держится так, будто подобную красоту каждый день носит. Движения и те стали медленными, плавными, преисполненными какого-то глубокого внутреннего достоинства.

— Любовь, она или сил душе прибавит так, что душа эта с любой напастью справится. Или ранит, и снова так, что до смерти… почти до смерти. А с раненой душой сил жить не остается, — сказала Маруся раньше, чем успела сообразить, что говорит.

А главное, на шутку не переведешь.

Оба смотрят.

Иван чуть хмурится…

Принц эльфийский. Самый настоящий… и уши вон не облазят. И пятна красные сошли благодаря Аленкиной мази. И в целом физия с одеяниями гармонирует.

— Вельяминовым в любви очень не везло… в последнее время, — Таська провела ладонью по косе. — Ну да… как-нибудь.

— Как-нибудь, — откликнулась Маруся, повернувшись к окошку. А карета подпрыгнула, покачнулась, прижимая Марусю к Ивану. И тот осторожно взял за руку.

— Не стоит бояться, — сказал он как-то очень спокойно, отчего страх и вправду отступил, пусть и ненадолго. — У меня точно нет намерений обидеть тебя. Или кого-то еще…

Намерения…

Если бы дело было только в намерениях…

— Ах, если бы вы знали, до чего здесь порою тоскливо, — произнесла Офелия и тяжеленные её ресницы дрогнули. — Я умоляла папеньку устроить этот вечер. И он согласился. Мне вас надо благодарить?

Ведагор поморщился.

Эта девица уже успела его утомить. Кажется, Свириденко был совершенно уверен, что предложение его столь ценно, что Волотовы не откажутся.

Ни от предложения.

Ни от Офелии.

И та, с папенькиного благословения, решила, будто просто-таки обязана сопровождать Ведагора. И теперь держалась рядом, на супруга, порой появлявшегося вблизи, не обращая внимания.

— Скорее папеньку, — сдержанно ответил Ведагор.

— В столице наверняка все иначе… а тут что… провинциальная помпезность. Я говорила папеньке, что вся эта позолота давно вышла из моды, он же уперся. Память об отце, наследие… — Офелия скорчила гримаску… и кивнула кому-то. — Идемте, это Василий Олегович, он из налоговой. Очень милый человек, хотя изо рта у него пахнет дурно. Но если не поприветствовать, то обидится.

Она потянула Ведагора за собой, заставив пожалеть, что он явился вовремя.

Можно было бы опоздать на четверть часа или даже на полчаса, сославшись на неотложные родовые дела. И тогда, глядишь, Офелия нашла бы другую жертву.

Или нет?

— А это Ведагор Волотов, если вы не знакомы… вы ведь не знакомы? — Офелия лучилась радостью, пока пухлый мужчина прикладывался к ручке. — У них с папенькой дела, но какие…

Никакие.

И не будет.

Потому что Ведагор не настолько из ума выжил, чтобы начинать совместное дело неясного свойства с партнером свойств ясно сомнительных.

— … я все-таки девушка… что мне говорят… ах, папенька вон там… простите, мне нужно засвидетельствовать почтение…

Ведагор, пользуясь случаем, отцепил хищную лапку Офелии.

— Прошу прощения, мне нужно вас покинуть…

— Конечно. Понимаю… эти мужчины… дела, дела и только дела…

Ему милостиво кивнули, позволяя удалиться. Правда, не оставили без присмотра, потому что рядом появился Севрюгин.

— Здесь сегодня людно, — произнес он. — Выпить не хотите?

— Нет.

— А я не откажусь… понимаю, что выглядит странно… меня Фелечка просила заверить, что я не против развода…

— А вы не против?

Судя по внешнему виду, Севрюгин выпить успел и не один раз. Он чуть покраснел, взгляд стал характерно-туманен, да и речь слегка изменилась.

— Нет, конечно. Я желаю Фелечке счастья. К сожалению, характеры у нас разные… я слишком слаб для такой женщины. Ей нужна твердая рука. И жизнь она любит яркую. А я вот домосед… хозяйство там… фермы, коровы. Помилуйте, где Фелечка, и где фермы? Но женой она будет отличной…

Для кого-то — несомненно.

— Понимаю. А где…

Тот, кто балаган этот затеял.

— Отошёл. Скоро выступление… вы любите скрипку?

— Не особо.

— Мне тоже больше скрипачки по вкусу, — Севрюгин пьяненько хохотнул над собственной шуткой. — Но что поделаешь. Кругом культура… вы скажите, чего вам надобно. Может, коньячку? Или там… не знаю, водочки?

— Воздержусь.

— А я вот… — он приподнял полу пиджака, продемонстрировав плоскую флягу. И икнул. А потом, воровато оглядевшись, прижал палец к губам и шепотом произнес: — Не связывайтесь. Офелия — редкая…

— Дорогой…

— Редкой красоты и ума женщина, — поспешил исправиться Севрюгин. — Мы о тебе говорили, дорогая… восхищались, можно сказать.